Марксизм
Как мы уже видели, к абстрактным теориям апеллировали и марксисты, выступая за нечто противоположное экономическому либертарианству. Мир оправился от отравления коммунистической идеологией. Маркс верил, что был ученым. Он пытался сформулировать свои теории с помощью рационального анализа и ссылок на исторические свидетельства. Согласно Энгельсу, Маркс сделал два основных научных открытия. Первым был «закон развития человеческой истории». Он заключался в убеждении, что «совокупность производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания»1. Это было нечто, получившее название экономиче-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. М., 1959. С. 6-7.
310
ской интерпретации истории. Вторым достижением Маркса было открытие законов, управляющих «капиталистическим способом производства». К этому относится «теория прибавочной стоимости». Для Маркса не наше сознание определяет наше существование, а наше социальное существование определяет наше сознание. На определенной исторической стадии производительные силы вступают в конфликт с производственными отношениями (т. е. с отношениями собственности), сдерживающими социальные изменения. Это приводит к социальной революции, и в результате трансформируется вся структура общества. Социальную революцию делают возможной противоречия материальной жизни и конфликт между производительными силами и производственными отношениями. Классовые антагонизмы между буржуазией и пролетариатом будут разрешены в результате возникновения нового, коммунистического общества.
Общая теория Маркса интерпретировала человеческую историю как закономерный процесс. Предполагалось, что она позволит предсказать будущее экономическое и социальное развитие. Главным методом анализа Марксом истории была диалектика Гегеля, в частности, это относится к пониманию истории как диалектического процесса, в котором тезисы отрицаются, а противоречия преодолеваются. Маркс придал диалектическим законам материалистическое содержание, в силу чего его теория получила название «диалектический материализм». По этой причине польский философ Лешек Колаковский рассматривает Маркса в первую очередь как философа, а не социального ученого1. Динамические причины исторического развития для Маркса были связаны со способом производства, господствовавшим в рассматриваемую эпоху. В него включались противоречия между производительными силами (технология, материальные ресурсы и т. д.) и производственными отношениями (в первую очередь классовая структура общества). Он считал, что определенные экономические отношения между классами создают общественно-экономические формации как стадии исторического процесса. Так, феодализм есть строй, при котором основными классами являются землевладельцы и крепостные. Капитализм, говорил он, приводит к появлению буржуазии — социального класса, для которого главным является прибыль, и класса трудового пролетариата, который продает свой труд капиталистам. Соответственно, капитал является лишь «прибавочной стоимостью», извлеченной из труда посредством прибыли
1 Leszek Kolakowski. Main Currents of Marxism (Лешек Колаковский. Основные течения марксизма). Oxford: Clarendon Press, 1978.
311
или ренты. Капитализм обладает своей динамикой роста, но ему присущи внутренние противоречия, ведущие его к неизбежной гибели. Это связано, в частности, с постоянным ухудшением материального положения рабочих. Они не получают достаточной заработной платы, при этом капиталисты не в состоянии продавать свою продукцию, и наступает экономический кризис, который в конце концов разрушает всю систему. В результате возникает новое общество, базирующееся на новых производственных отношениях, основанных на коллективных средствах производства. Пролетариат, освободившийся от угнетателей, берет власть и собственную судьбу в свои руки.
Маркс кратко суммировал свою теорию следующим образом: «То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура пролетариата сама составляет лишь переход к уничтожению всех классов и к обществу без классов»1.
В течение столетия после смерти Маркса (1883 г.) его учение рассматривалось как ключ к прогрессу человечества. Мощные революционные движения прокатывались по всему миру. Вдохновленные идеями Маркса, они имели целью реализовать его мечты, исполнить его пророчества. Совершенно очевидно, что Маркс не может идентифицироваться с так называемыми марксистами, которые утверждали, что следуют его учению. В высшей степени сомнительно, что ленинско-сталинская интерпретация мыслей Маркса является адекватной. Был ли Маркс демократом, если он приветствовал диктатуру пролетариата? Социал-демократы, верившие, что социализм может быть построен с помощью демократических средств, отличались от ленинцев, которые утверждали, что привести к социализму могут только революционное насилие и партийно-государственная диктатура.
Очевидно, что отец не может нести ответственности за грехи своих отпрысков. Убедительны соображения Сиднея Хука, который считал, что Маркс одним из первых восстал бы против той диктатуры, которую навязали России большевики от его имени. Утверждая, что они воплощают его теории и идеалы, они стали их главными врагами. Маркс был борцом за свободу людей и демократию, он желал им освобождения от гнета, хотел, чтобы они получили возможность реализовать созидательные ресурсы свободы. В теории Маркса имеется много ценного. Маркс обладал мощным умом и умением анализиро-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 28. М., 1962. С. 424-427.
312
вать историческое развитие; он выявил действия экономических и материальных факторов, которые игнорировали его предшественники, считавшие, что история является просто результатом борьбы различных идей или столкновения политических сил. Сидней Хук утверждает, что «диалектика» может или должна быть использована скорее в качестве инструмента для эмпирического анализа, чем в качестве догмы1. Однако марксистская теория выходит за пределы любого эмпирического анализа, так как ее корни лежат в гегелевских рационалистических посылках, и как таковая она часто заводит в тупик, вместо того чтобы что-либо прояснять, особенно когда пытается выстраивать схематику универсальных законов, которые, как утверждается, применимы ко всему в истории. Как таковая, она слишком претенциозна и почти по определению нечувствительна к конкретным особенностям исторических изменений.
Марксизм на собственном примере ярко продемонстрировал, как философские теории становятся источниками мистификации и как сведение истории к универсальным диалектическим понятиям может уродовать реальность. Более того, философские теории, внедряемые в качестве спасения от ужасов жизни, препятствуют объективному анализу. Сам Маркс был в первую очередь пророчествующим моралистом. Он обличал «дьяволов эксплуатации», стремился не просто понять капиталистический способ производства, но и преобразовать его. Его целью было облегчить тяжелое положение рабочего класса и уменьшить его страдания. Как таковая, его всеобъемлющая система в основе своей была моралистической поэзией, предназначенной для того, чтобы обратить человека не только к разуму, но к чувству сострадания. Предлагая всеобъемлющую интерпретацию человеческой истории и указывая решение проблем отчуждения и социального подавления, она берет на себя слишком много. Абстрактная идея диалектического процесса была фактически обожествлена. Классовая война в конце концов должна была завершиться появлением бесклассового общества, в котором должны были торжествовать свобода, равенство, справедливость и гармония. Но добиться этого можно только в ходе всеохватывающей тотальной борьбы. Как трагично, что многие ценные прозрения Маркса были искажены марксистами и что общество рабочих, заинтересованное в уничтожении коррупции и создании экономически процветающего общества, превратилось в тиранию, в фактически узаконенное государством общество бедности.
1 Sidney Hook. Reason, Social Myths and Democracy (Сидней Хук. Разум, социальные мифы и демократия). 1940. Buffalo, N. Y.: Prometheus Books, 1991.
313
Мои оппоненты могут сказать, что ленинско-сталинские режимы были искажением идей Маркса и что социализм никогда реально не существовал. В этих утверждениях есть определенная доля истины. Коммунистические партии в Советском Союзе и во многих других странах рассматривали себя в качестве представителей пролетариата, от имени которого они устанавливали диктаторские режимы, но, утверждая так, они предавали Маркса.
Тем не менее существует коммунистический миф, весьма похожий на миф о невидимой руке рынка, и приверженцы Маркса соблазняются простыми решениями экономических проблем. Марксист озабочен идеями равенства, социального благополучия и общего блага. Со своей стороны последователи теории laissez-faire слепо привержены идеям индивидуальной свободы, личным интересам и свободной предпринимательской деятельности. Обе теории оказываются разновидностями теологии.
Несостоятельность марксистской теории предопределена тем, что она слишком много обещает. Будучи погруженными в реальный жизненный контекст, ее категории с трудом поддаются эмпирической проверке, временами они просто неприложимы к действительности. Сказать, что «противоречия» присущи историческим процессам, означает употребить поэтическую метафору применительно к социальным событиям. Социальные и исторические изменения столь сложны, что противятся любому абстрактному обобщению. Многие предсказания Маркса оказались неверными. Пролетарская революция произошла в отсталых, даже феодальных обществах, таких как Россия, Китай и Вьетнам, пропустивших таким образом капиталистическую фазу развития. Более того, трудящиеся в капиталистических обществах со временем не скатывались вниз в материальном отношении — напротив, наблюдалось постоянное улучшение условий труда рабочих и повышение заработной платы. Экономический базис общества только «в конечном счете» является решающим, как утверждал в последние годы Энгельс, пытаясь модифицировать общую теорию исторических закономерностей, поскольку религиозные, философские и научные идеи могут играть определяющую роль в социальных изменениях1. В определенные периоды истории расовые, этические, религиозные и культурные факторы могут преобладать над экономическими сообра-
1 Энгельс в письме к Иосифу Блоху говорил: «Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. [Но это положение не является] единственно определяющим моментом...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 37, М., 1965. С. 394.
314
жениями, как это было на закате советской эпохи, когда возникли очаги резких национальных противоречий, попытки решить которые привели к распаду Советского Союза. Государство было не просто отражением экономического способа производства, но зачастую определяющим политическим фактором социальной жизни. Более того, прогресс научных открытий и технологий не связан автоматически с производственными отношениями в обществе, но может быть независимым фактором экономического развития. Все эти критические замечания были сделаны скептическими исследователями.
Для нашего анализа особый интерес представляет то обстоятельство, что марксизм стал суррогатом религии, моральным стимулом для многих интеллектуалов. Как наследник Просвещения, Маркс верил в человеческий прогресс, образование, разум и науку. Он думал, что можно освободить людей от отчуждения так, что они смогут жить здоровой, свободной и творческой жизнью. Парадокс коммунистических обществ состоял в том, что в сравнении с капитализмом они в конечном счете понижали уровень жизни людей, творческая свобода умалялась, тормозилось культурное обогащение. Все это говорило о том, что идеалистическое понимание Марксом человеческой природы как в идеале альтруистической и коллективистской оказалось в основе своей неверным. Однако бесчисленное число интеллектуалов было введено в заблуждение его идеалами. Люди, считавшиеся высококлассными экспертами в своих областях, теряли всякую объективность, когда вступали на моралистические и идеологические минные поля марксизма. Многие интеллектуалы скептически относились к религиозным утверждениям. Многие известные специалисты в науках и искусствах (Дж. Б. С. Холдайн — биолог, Пабло Пикассо — живописец и скульптор, Пабло Казальс — виолончелист) легко попадались на марксистские крючки и оказывались неспособными увидеть искажения марксизма Лениным и Сталиным. Они отказывались принять тот факт, что революция была предана и что новые, более ужасные формы репрессий пришли на смену несправедливости старых режимов. Почему это произошло? Потому ли, что их светскому мировоззрению недоставало скептицизма, или потому, что в душе человека все подавляет жажда глубинного смысла, жажда стройной теории, которая призвана упорядочить элементы мира и придать жизни понятный смысл? Либо это предопределилось чрезмерным моральным авторитетом марксизма, заставившего принять как истинное, благое и прекрасное то, что было очевидной бессмыслицей? Произошло ли это потому, что они, как и многие до них, были склонны принять иллюзии за реальность и жить ими?
315
Чтобы не быть обвиненным в односторонности, хочу еще раз отметить, что интеллектуалы склонны впадать как в марксистский тоталитаризм, так и в аморальный идеологический либертарианизм. Приверженцы последнего, отмежевываясь от государственной власти как источника всех зол, выступают против любого участия государства в поддержании людей, оказавшихся в трудном положении, или против любых попыток улучшить условия жизни бедных слоев населения. Они яростно доказывают, что человеческое существо эгоистично, а не альтруистично, что если государство оставит людей в покое, то от этого всем будет только лучше1. Все это снова напоминает нам о том, что абстракции, основанные на вырванных из контекста психологических мотивах и общих экономических теориях, могут стать доминантами сознания и поставить человека в мощную эмоциональную зависимость от своих идей. Не случайно дискуссии между теоретиками свободного предпринимательства и их противниками часто превращаются в сражение абстрактных категорий. Во многих случаях догматический либертарианизм не является адекватным средством понимания общества. Совершенно ясно, что, независимо от экономических и социальных теорий, большинству из нас жизненный опыт говорит, что мы нуждаемся как в сильной рыночной экономике, так и в определённых государственных регуляторах.
