Моногамия и любовь
Принято считать, что христианские писания учат моногамии, и если это открыто не утверждается, то все
равно имеется в виду. Павел в своих Посланиях к Тимофею говорил, что епископ или пастырь должен быть
«мужем одной жены», и диаконы также должны «иметь одну жену». Титу он писал, что старейшины или
пресвитеры должны быть «если кто непорочен, муж одной жены, детей имеет верных, не укоряемых в
распутстве или непокорности». Некоторые комментаторы сделали заключение, что главы церкви не должны
были заключать повторный брак после смерти первой жены. Такое же правило применялось и в более
поздние времена, хотя в текстах об этом ничего не говорится. Никаких похожих правил нет в Библии и для
простых христиан, хотя можно предположить, что и те были моногамны. Некоторые африканские
независимые христиане утверждали, что прихожане могут быть полигамными, поскольку в Новом Завете не
содержится четких запретов на это, однако постепенный рост аскетизма в ранней Христианской церкви идет
в разрез с такой интерпретацией.
Единение мужа и жены в «одной плоти», проповедуемое Иисусом и опирающееся на первоначальные
действия Бога во время творения мира, требовало одного, длившегося всю жизнь союза. Павел повторил эту
доктрину, и моногамный брак в I веке от P. X. стал обычной практикой для евреев, хотя в Ветхом Завете
можно встретить множество героев-многоженцев.
В Новом Завете много говорится о «любви» Бога к человеку, человека к Богу и мужа к жене. Было несколько
греческих слов, которыми можно было перевести слово «любовь», например, эрос (eros) для обозначения
страстного чувства, филия (philia) для дружбы и предполагающей чувство долга привязанности. В Новом
Завете нет и упоминания об эросе. В слово «любовь» там вкла-
281
дывается понятие агапэ (agape), которое, как утверждалось, было собственным изобретением Нового
Завета. Позже теологи обозначили разницу между агапэ и эросом, как между священным и мирским, или
«серафической» и «чувственной» любовью. Некоторые современные писатели утверждают, что человек не
может испытывать агапэ к Богу, поскольку такое чувство могло бы изменить его взгляд на Всевышнего.
Однако это представляется несколько надуманным, и в Новом Завете любовь может быть одновременно и
Божественной, и человеческой.
Несмотря на то что понятие «агапэ» вряд ли применяли до появления Нового Завета, интересно, что оно
проскальзывает в греческом переводе Ветхого Завета, обозначая собой самое распространенное еврейское
слово, означающее любовь к определенному человеку. Даже страстная любовь в «Песни Песней», которую
можно было бы лучше всего представить эросом, была переведена словом «агапэ» и производными от него.
Следовательно, слово «агапэ» применимо для обозначения и Божественной, и сексуальной любви, и его
употребляют для отображения любовных отношений разного рода.
Это была агапэ, которой «Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря»; Он «любил» богатого молодого
правителя, и на Тайной Вечере ученик, «которого Иисус любил», склонился Ему на грудь. Это были теплые
отношения, дружба, все же нет никаких свидетельств, помимо современного утверждения, что тут замешана
сексуальная любовь. Таким же образом Бог «возлюбил» мир, и, на самом деле, Бог есть любовь. Человеку в
книге Левит было сказано, чтобы он «любил» Господа и своего соседа, и Иисус учил Своих последователей
любить своих врагов, хотя в посланиях акцент больше делается на любовь «к ближним». «Агапэ» было
центральным словом в великом гимне любви Павла в Первом послании к Коринфянам. Раньше это слово
переводили на ан-
282
глийский как «милосердие», но очевидно, что значение его гораздо шире.
Любовь — центральное понятие в Новом Завете, однако позже теологи не стали настаивать на связи этого
слова с сексуальными отношениями, потому что их стали рассматривать как откровенно плотские и
низменные по сравнению с жизнью духа, который лучше всего проявлялся в целибате. В Средние века
возникла концепция «романтической любви», которая постепенно расширила диапазон отношений
западных людей, но долгое время это понятие ограничивалось главным образом литературой. Французские
трубадуры сочиняли лирические поэмы о возвышенной любви к идеализированным женщинам. Данте
восхвалял свою первую любовь — юную Беатриче. В одном из ранних сонетов она представала перед ним
обнаженной, в одной лишь малиновой накидке, а после ее смерти, в «Божественной комедии», любовь
превратилась в религиозное томление по непорочному облику Беатриче. В таких эфемерных излияниях секс
почти полностью отсутствовал. Отблески его проявляются в описаниях жизни в браке в Средние века. Во
времена Реформации очень слабо прослеживаются какое бы то ни было «романтическое» отношение мужа к
жене, хотя, несомненно, многие пары были искренне привязаны друг к другу. Главный акцент на любовь в
браке, который можно было вывести из Нового Завета, долгое время отрицался теологами, и его
возникновению в наши дни мы обязаны романам, произведениям светских авторов и социальным
переменам, особенно эмансипации женщин.
Если агапэ — образец поведения, то, следуя библейским учениям, союз мужа и жены представляет собой
его высшее человеческое воплощение. Отсюда следует, что любовь, в библейском смысле этого слова,
должна определять супружеские отношения, а вовсе не законность, которая так долго господствовала над
сексуальной эти-
283
кой. Вера в то, что браки заключаются на небесах, при условии, что на брак людей вдохновила любовь,
оказалась постоянной.
Любовь требует от людей отношений «я — ты», а наши отношения к вещам можно выразить формулой «я —
оно». «Сначала слово «я — ты» можно выговорить только вместе со всем сущим... Так как любовь «слепа»,
то она, следовательно, не может видеть ВСЕ сущее, а это несправедливо при употреблении слова,
изначально определявшего такие отношения», — так писал Мартин Бубер. Полностью понять это отношение
можно лишь при близком знакомстве, «поскольку реальность открывается при встрече (соприкосновении)»*.
Агапэ — это главным образом любовь Бога к человеку: «Мы любим, потому что он сначала возлюбил нас».
Это отношение включает различие, а также союз. «Отец и сын как одно целое, мы даже можем сказать: Бог
и человек как одно целое — неразделимая настоящая пара, они оба — носители первоначальных
отношений, и от Бога к человеку это выражается словами «миссия» и «приказ», а от человека к Богу —
«смотреть» и «слышать», и между ними присутствует выражение "знание и любовь"»**.
Неудивительно, что мистики использовали самый тесный символ союза, брак, чтобы обозначить союз с
Богом, союз, который нес в себе и различия, поэтому там мог иметь место и диалог. В конце Библии
появляется видение Божественной свадьбы Агнца и Церкви, и последнюю позже называли женой Христа.
Индивидуальная душа также рассматривалась как женская, и она выходила замуж за Господа подобно тому,
как монахини, принимая обеты послушания, становились невестами Христовыми.
* М. Buber, / and Thou, Eng. trs. 1937, p. 16. ** Ibid., p. 85.
284
Сексуальные образы употреблялись для описания мистических отношений. И мужчина, и женщина говорили
о похищении, о том, как ими насильно овладевали, а эти слова происходили от одного корня*. Однако
разница заключалась в добровольном самозабвении в Боге. Один из наиболее известных примеров
сексуальной символики в мистике — это видение ангела Терезе Авильской:
В его руке я увидела огромное золотое копье, и железный наконечник казался огненной точкой. Он
несколько раз вонзил его в мое сердце, так, что оно добралось до моих внутренностей. Когда он вытащил
его, я почувствовала, что он вынул все мое нутро, и я явственно наполнилась любовью к Господу.
Со времен Фрейда невозможно не заметить фаллической символики в образе громадного копья, хотя Тереза,
видимо, пришла бы в ужас от такой сексуальной интерпретации ее видения. Она была пылкой, но
непорочной, стремилась к еще более суровому отречению от мира, и ее томления сублимировались в любви
к Господу**.
Использование такого сексуального образа, вероятно, шокирует нас меньше, чем людей викторианской
эпохи, и Р. С. Зихнер прокомментировал это так:
Нет смысла отрицать тот факт, что похищения в теистической мистике подобны поиску уединения на время
сексуального соития, душа играет роль женщины, а Бог появляется, как мужчина... Тесная параллель между
сексуальным актом и мистическим союзом с Богом сегодня может показаться кощунственной. Но даже
святотатство не идет ни в какое сравнение с унижением действа, на которое спо-
* Rapture — похищать, rape — насиловать. — Прим. пер. ** The Life of Saint Teresa, tr. J. M. Cohen, 1957, p.
210.
285
собен человек и которое делает его подобным Богу и по силе его союза с партнером, и по факту, что
благодаря этому союзу он такой же творец, как и сам Бог*.
