Человек
Идейное родство Акосты и Спинозы состоит главным образом в выборе темы, в философской заинтересованности, в направленности вольномыслия. Спиноза, как и Акоста, больше всего интересовался этикой. У Акосты нравственная философия получила свое выражение в «Примере человеческой жизни», у Спинозы — в «Этике». Своеобразие этих двух великих книг состоит в том, что в них обобщены достижения не столько есте-
103
ствознания эпохи, сколько, если можно так выразиться, человекознания. Конечно, в век Галилея и Декарта решение антропологических проблем было вдохновлено великими достижениями механики и математики. И не только вдохновлено, но и обосновано при помощи механики и математики. Особенно у Спинозы.
Материалистическая концепция субстанции послужила основой для осмысления бытия человека, личности и морали.
Смело опровергая церковную санкцию нравственности, Акоста обосновал естественные принципы морали. Поведение людей измеряется «законами природы» — таков вывод вольнодумца. Таким образом, природа — основа бытия человека и пробный камень его нравственности. «На это,— говорит Уриэль,— возражают: «Если бы не было другого закона, кроме закона природы, и люди не верили бы в существование иной жизни и не боялись вечного наказания, почему бы им беспрерывно не злодействовать?» Вы,— отвечает Акоста церковникам, — сочинили эти басни (возможно, впрочем, что здесь скрывается что-то более значительное, ибо следует опасаться, не пожелали ли вы ради собственной выгоды возложить на других тяжкое бремя), уподобляясь тем, кто для устрашения детей рассказывает о привидениях или выдумывает другие страшные слова, пока дети, пораженные страхом, не подчинятся чужой воле, с унынием и печалью отдавая в полон свою собственную. Но это,— подчеркивает Уриэль,— оказывает воздействие лишь до тех пор, пока ребенок остается ребенком; как только раскроется его умственный взор, он смеется над обманом и уже не боится привидений. Так смешны и эти ваши выдумки, ибо они могут нагнать страх только на детей или на простофиль; другие же, услышав ваши сказки, смеются над вами» (95).
Акоста постоянно придает своим рационалистическим доводам эмоциональную окраску. Спиноза строго придерживается принципа «объективной» и «холодной» математики.
Для понимания бытия личности Спиноза выдвинул два важнейших положения: человек — часть природы и всякая вещь, в том числе и индивид, стремится пребывать в своем существовании. «... Высший закон природы,— говорит Спиноза,— состоит в том, что каждая вещь стремится, поскольку от нее зависит, оставаться в своем состоянии... И здесь мы не признаем никакого различия между людьми и остальными индивидуумами
104
природы ..» 17 Человек не исключение, а закономерная частица всей природы, как любая вещь. Однако в отличие от всех остальных предметов объективного мира человек мыслит.
По Спинозе, мыслить — значит создавать идеи и понятия. «Под идеей,— пишет автор «Этики»,— я разумею понятие, образуемое душой в силу того, что она есть вещь мыслящая (res cogitans) » 18. Примечательно, что в объяснении к приведенному определению Спиноза добавляет: «Я говорю понятие (conceptus), а не восприятие (perceptio), так как слово восприятие как будто указывает на пассивное отношение души к объекту. Напротив, слово понятие, как кажется, выражает действие души» 19. Образование понятий, по убеждению философа, не пассивное, а активное отображение мира.
Натуралистическое объяснение процесса возникновения идей в человеческом сознании окончательно подорвало теологическую доктрину о небесном происхождении души
Спиноза полностью разделял заявление Акосты о том, что тот, кто полагает, будто души созданы богом и хранятся им как бы в амбаре, откуда он затем посылает их в чрево беременных, есть бессмысленный бред. Спиноза опроверг учение богословов о душе, существующей якобы независимо от тела и помещенной в него, чтобы приводить его в движение.
Философ не сомневался в способности человека познавать природу, раскрывать ее сущность. Правда, он не включал человеческую практику в процесс познания истины, но зато утверждал, что «человеческая душа способна к восприятию весьма многого и тем способнее, чем в большее число различных состояний может приходить ее тело» 20. Человеческое тело подвергается весьма многим действиям со стороны внешних тел и в свою очередь способно весьма многими способами воздействовать на внешние тела. Но все, что имеет место в человеческом теле, душа воспринимает, ибо душа и тело составляют единство, целостность индивидуума. «Поэтому,— пишет Спиноза,— для определения того, чем отличается человеческая душа от других душ и в чем она выше их, нам необходимо изучить... природу ее объекта, т. е. природу человеческого тела» 21.
В соответствии с этим положением Спиноза трактует проблему воли. Он решительно отрицает богословское учение о свободе воли. Душа, учит он, определяется к тому или иному «хотению» соответствующей причиной.
105
Стало быть, все ее «хотения» детерминированы. Представление о свободе воли порождено отсутствием глубоких знаний о человеческом организме. Многие, указывает философ, убеждены, что тело по одному мановению души движется или покоится, будто «воля души» способна заставить тело творить все, что ей угодно.
Как в спинозовской гносеологии отсутствует понимание исторического характера познания и роли человеческой общественно-производственной деятельности в процессе раскрытия законов природы, так и в этике Спинозы моральные нормы рассматриваются абстрактно, как действия и поступки человека, живущего вне социальной среды и борьбы.
Акоста рассматривает человека абстрактно, призывает людей «следовать здравому рассудку и жить согласно человеческой природе». И тогда, мечтает вольнодумец, «все бы друг друга взаимно любили, все бы друг другу взаимно сострадали». Для Спинозы же центральной фигурой этики является мудрец — человек, живущий по руководству разума. Мудрец Спинозы — это разработанная им нравственная модель, идеал личности. Моральная философия должна помочь людям обрести идеал, стать мудрыми и жить разумно, прийти к высшему совершенству. «...Мы желаем,— говорит амстердамский мыслитель,— образовать идею человека, которая служила бы для нас образцом человеческой природы...» 22 Но он не строит иллюзий, так как понимает, что путь к достижению идеала трудный. Он и должен быть трудным, заявляет автор «Этики», не случайно его так редко находят. Но все прекрасное так же трудно, как и редко...
В противовес богословской концепции этики, которая проповедует, будто генезис нравственности в боге, амстердамский философ считает, что мораль независима от религии и истоки ее запрограммированы в природе человека. Нравственная жизнь, по Спинозе, автономна, но не беспричинна, она зиждется на законах реального бытия, частицей которого является человек. Спиноза не идеализирует, а познает человека, его отношение к миру и к себе самому. Любое же человеческое отношение выступает в форме аффектов, или страстей, эмоционально окрашенных хотений. Влечением и хотением, желанием и волей — этим и жив человек, этим определяются его аффекты, страсти и поступки. Аффектов бесконечное множество, они обусловлены как воздействием внешней среды, так и психической организацией человека. Фи-
106
лософ XVII в. классифицирует их в соответствии с традицией древнегреческой материалистической этики, сводя все аффекты к трем главным: желанию, удовольствию и неудовольствию.
Поскольку аффекты вызываются воздействием внешних вещей, постольку они выражают пассивное, страдательное состояние индивида. Может ли индивид от них когда-либо и как-нибудь полностью освободиться? Нет, никогда, отвечает Спиноза. Человек — часть природы, и его аффекты вытекают из той же необходимости и могущества природы, как и все остальное. Стало быть, они имеют известные причины, через которые могут быть поняты. Не отменены, а познаны. Осмысленные аффекты играют важную роль в нравственной жизни и поведении человека. Не осознав сущности аффектов, человек становится их рабом; познание генезиса и функции страстей ведет человека к разумной, нравственно чистой, свободной жизни. «...Истинное счастье и блаженство человека,— заявляет Спиноза,— состоит только в мудрости и познании истины...» 23
Спиноза стоял на позициях альтруизма. Укрощать аффекты, быть добродетельным, т. е. приноравливать свое поведение к законам разума, может каждый.
Уместно отметить, что умонастроение Спинозы и его нравственная жизнь соответствовали тому, что в развернутом виде содержалось в его философской системе. В одном из своих писем он заявил: «И свою жизнь я стараюсь проводить не в печали и воздыханиях, но в спокойствии, радости и веселье, поднимаясь с одной ступеньки на другую, более высокую» 24.
Акоста и Спиноза подчеркивали, что под спокойной и мирной жизнью они понимают человеческую жизнь, которая определяется не только кровообращением и другими функциями, свойственными всем животным, «но преимущественно разумом, истинной добродетелью и жизнью духа». Спиноза, как и Акоста, страстно защищал свободу личности и мысли, решительно выступал против тех форм правления, где граждан «ведут, как скот, лишь для того, чтобы они научились рабствовать...» 25.
Акоста и Спиноза были глубоко убеждены, что их этика будет направлять всех людей на путь счастья. На самом деле их учение о нравственности имеет абстрактный характер, но исторически оно служило социальным силам, выступавшим против феодальных устоев и религиозной морали.
107
Если теории нравственности Акосты и Спинозы имеют общие корни, то практические моральные нормы их поведения во многом отличаются, ибо они два разных характера. Акоста, не выдержав натиска врагов, иногда сдавал свои идейные позиции. Спиноза же считал, что с безумцами и предателями не дискутируют, а с противниками спорят, решительно и аргументированно защищая свою систему взглядов. Примером высокой принципиальности Спинозы может служить его отношение к Ольденбургу, ученому секретарю Лондонского Королевского общества. Спиноза высоко ценил дружбу с ним. Ольденбург уговаривал его обнародовать свои философские труды, не обращая внимания на вопли и визг теологов. Но, после того как был опубликован «Богословско-политический трактат», Ольденбург резко изменил свое отношение к Спинозе. Узнав, что Спиноза собирается выпустить в свет «Этику», Ольденбург сильно заволновался. «Позвольте мне ввиду того расположения, которое Вы ко мне питаете,— писал он Спинозе 22 июля 1675 г.,— высказать Вам мой совет — не помешать туда ничего такого, что могло бы показаться в какой бы то ни было мере подрывающим религиозную добродетель...» 26
Спиноза мудро отклонил совет беспринципности и соглашательства. «...Я приношу,— пишет он Ольденбургу в сентябре 1675 г.,— глубокую благодарность за Ваше весьма дружеское предостережение, относительно которого я хотел бы получить более подробное объяснение, чтобы знать, каковы, по Вашему мнению, те учения, которые могли бы показаться подрывающими религиозную добродетель. Ибо я считаю,— подчеркивает Спиноза,—что все то, что представляется мне согласным с разумом, в высшей степени полезно для добродетели» 27
Спиноза в этом же письме рассказывает Ольденбургу поучительную историю о гонениях против «Этики» и ее автора, которые систематически ведутся теологами и мужами официальной науки. «В то время,— пишет Спиноза Ольденбургу,— когда пришло письмо Ваше от 22 июля, я был в Амстердаме, куда я отправился с намерением сдать в печать ту книгу («Этику». — М. Б.), о которой я Вам писал. Пока я был занят этим делом, распространился слух, что я уже печатаю какую-то книгу о боге и что в этой книге я пытаюсь доказать, что никакого бога не существует. Слух этот был многими принят с доверием. Это послужило поводом для некото-
108
рых теологов (быть может, авторов этого слуха) обратиться с жалобой на меня к принцу* и городским властям. Кроме того, тупоголовые картезианцы, так как они считаются благожелательно настроенными по отношению ко мне, чтобы отвести от себя это подозрение, не переставали и не перестают повсюду поносить мои мнения и мои сочинения. Узнав все это... я решился отложить подготовлявшееся мною издание до тех пор, пока не выяснится, какой оборот примет все это дело... Однако положение, по-видимому, ухудшается со дня на день, и я все еще не решил, что предприму» 28.
Смысл печального рассказа о кознях, преследованиях, доносах и запретах совершенно ясен. Спиноза как бы говорит: господин Ольденбург, вот вам наглядный урок, как теологи и другие враги разума, совести и правды преследуют истину. А вы призываете меня, вашего друга, к тому, чтобы пресмыкаться перед богословами. Допустимо ли? Они беспощадно душат живую мысль и готовы коварнейшим образом уничтожить любого, кто творит подлинную науку и философию. А вы требуете от меня поступиться истиной, приукрасить религию и защитить тем самым злейших врагов науки. Мракобесы наступают. «Положение... ухудшается со дня на день», а мы, люди науки, должны, по-вашему, отмалчиваться? Нет, господин Ольденбург, никаких компромиссов с церковью, с богословами! Борьба, непримиримая борьба света против мрака, науки против религии, философии против, теологии! Свет и мрак взаимоисключают друг друга. Или — или. С кем вы, Ольденбург?
Ольденбург — консерватор мысли. Он, оказывается, никогда и не был подлинным естествоиспытателем. Потому он и советует Спинозе писать так, чтобы завоевать симпатии «рассудительных христиан», к числу которых он, несомненно, причислил и себя. Но не в характере Спинозы разыгрывать «обезьяну среди обезьян», как был вынужден поступать Уриэль Акоста. Образ этого борца-одиночки манил к себе молодого Спинозу. Ему близки внутренняя тревога и непокорность Акосты, его умение ставить тысячи вопросов прошлому и настоящему, его неуемность и пыл. Но уже в юности Спиноза знал, что никогда не пойдет по пути Уриэля. Никакого заигрывания с церковью! Смело и открыто до конца дней своих он будет искать правду жизни и всеми силами ее защищать.
* Речь идет о принце Оранском — Вильгельме III.
109
