Глава четвертая. Парадокс Бейля
Взгляды Бейля на свободу мысли провозглашаются и обосновываются уже в первой работе роттердамского философа - в "Мыслях о комете", где развертывается следующее рассуждение. Нет оснований допускать, что кометы излучают что-либо, кроме света, а он никаких событий в жизни людей на Земле вызвать не может. Сопоставление событий, происходивших в годы, предшествовавшие появлению комет в 1652 г. и в 1665 г. и в годы, следовавшие после их появления, показывает, что и благополучие, и различные бедствия в жизни европейских народов в равной мере имели место и до, и после появления этих небесных тел. Таким образом, и разум, и факты свидетельствуют, что широко распространенная среди христиан вера в то, что появление комет приносит с собой всевозможные общественные бедствия, представляет собой заблуждение.
Откуда же взялась разделяемая почти всеми европейцами вера, что за появлением кометы обязательно следуют ужасающие несчастья? Эта вера возникла у идолопоклонников, у язычников задолго до возникновения христианства. Приведя различные "доказательства факта перенесения заблуждений язычества в христианство", автор "Разных мыслей о комете" показывает, что мнение, заставляющее принимать кометы за предзнаменование общественных бедствий, есть старое суеверие язычников, введенное в христианство и сохраняющее в нем из-за нашего преклонения перед древностью [32, т. 1, с. 201, 219, 222, 224, 235].
Некоторые люди, совершенно уверенные в зловещем значении появления комет, готовы признать, что комета не есть причина всевозможных зол, обрушивающихся на людей, но то, что появление кометы всегда является знаком, предзнаменованием беды, эти люди
62
считают несомненным. Если признается, говорит автор "Разных мыслей о комете", что данное небесное явление не есть причина человеческих бедствий, что никакой естественной связи между кометой и несчастьями, претерпеваемыми людьми, не существует, то знаком грядущей беды, ее предзнаменованием комета может быть только в качестве явления сверхъестественного, в качестве сотворенного Богом чуда. Богу, указывает Бейль в полном согласии с представлениями своих читателей, ничего не стоит совершить любое чудо, в том числе и появление комет, предупреждающих людей о грядущих бедствиях. Но он творит чудеса, конечно, только такие, которые укрепляют веру в него. Язычники и идолопоклонники были убеждены, что появление комет, предупреждающих о предстоящих бедствиях, - это чудеса, сотворенные их богами; кометы (если считать их ниспосланным богом предзнаменованием бед) способствовали вере не в истинного Господа, а в ложных богов. Согласившись с теми, кто приписывает кометам роль зловещих предзнаменований, надо допустить, что этими чудесами Бог хотел укрепить религию язычников, идолопоклонников. А он мог ставить себе такую цель только при условии, что не только истинная вера, христианство, но и ложные религии, язычество, идолопоклонство лучше, чем атеизм.
Вопрос о том, представляет ли собой появление кометы божественное знамение предстоящих бед, сводится тем самым к вопросу, есть ли атеизм большее зло, чем идолопоклонство и любая вообще ложная вера в богов. При этом автор "Разных мыслей" производит сопоставление морального облика тех, кто отрицает существование бога, и морального облика язычников: "Дело не в том, чтобы сравнить физическое благо людей, придерживающихся атеизма, с физическим благом суеверных людей. Дело в том, чтобы сравнить тех и других в нравственном отношении" [3, т. 2, с. 264].
63
Обстоятельно описывая чрезвычайную распространенность безнравственного образа жизни, всевозможных пороков и преступлений среди язычников, Бейль подчеркивает: "Древние язычники... хотя и воображали, что боги распределяют несчастья и процветание сообразно тому, какую жизнь ведет смертный, но не переставали совершать все преступления, какие можно вообразить" [3, т. 2, с. 214-215]). Все, что нам известно о язычниках, опровергает мнение, будто вера в их ложных богов побуждала их преодолевать присущую большинству язычников испорченность нравов; "язычники, доведшие страх перед своими богами до крайних суеверий, в столь малой степени исправили эту испорченность, что нет такого страшного порока, который не царил бы среди них" [3, т. 2, с. 223].
Известно, что среди древних, большинство которых поклонялось ложным богам, были люди, решительно отрицавшие существование богов, - Диодор, Теодор, Эвгемер. Мы располагаем достоверными сведениями о том, что эти безбожники были порядочными людьми и отличались добродетельным образом жизни. Об этом свидетельствуют не только Диоген Лаэрций, Цицерон и Плутарх, но и христианский автор - Климент Александрийский. По сути дела, пишет Бейль, атеистическими были и взгляды Эпикура, считавшего, что боги вовсе не управляют миром и совершенно не вмешиваются в жизнь людей. Этот мыслитель в нравственном отношении "вел самую примерную жизнь", и вся школа его последователей, эпикурейцев, "состояла из большого числа честных и порядочных людей" [3, т. 2, с. 238].
Из высказываний Бейля в работах, опубликованных им после "Разных мыслей о комете", видно, что он давал высокую оценку атеистической точке зрения древних мыслителей также совершенно вне связи с какими-нибудь этическими соображениями. Допустим, пишет он, что два философа предприняли всестороннее исследование религии. Оба при этом соблюдали самые строгие
64
требования, предписываемые при поисках истины, взвешивая все, что может быть сказано за и против общепринятого богословия совершенно беспристрастно.
Один из философов в результате такого исследования пришел к выводу, "что божественная природа есть не что иное, как сила, приводящая в движение все вещи по необходимым и непреложным законам, что к человеку эта сила имеет ничуть не больше отношение, чем к другим частям Вселенной; что она не слышит наших молитв, что мы не можем ей причинить ни удовольствия, ни огорчения" [3, т. 2, с. 391]. Этот философ станет натуралистом, эпикурейцем, атеистом. Другой же философ нашел, что божественной природой обладают человекоподобные боги язычников. Оценивая этих философов, Бейль находит, что тот из них, который "пришел к язычеству, заслуживает большего осуждения, чем если бы он стал натуралистом... Этим словом я называю человека, считающего богом только природу" [3, т. 2, с. 390], потому что у натуралиста, эпикурейца, меньше заблуждений, чем у философа, принявшего язычество. Я показал в другом месте весьма обстоятельно*, что в пределах языческой системы взглядов, исходящей из вечности и несотворимости материи, Эпикур рассуждает лучше, чем другие философы. Он вынужден был считать, что заботы о мире чересчур уnомили бы богов и нарушили бы их блаженство. Боги, по его мнению, не могли бы исправить недостатки материи, а следовательно, не могли бы делать все, что хотят" [3, т. 2, с. 392]. Здесь эпикуреизм рассматривается как воззрение, более близкое к истине, чем все другие нехристианские учения. В "Словаре", рассматривая "атеизм тех, кто отрицает божество и хочет посредством рассуждения решить вопрос так, что бога вовсе не существует" [3, т. 2, с. 85], Бейль цитирует следующее высказывание
* Бейль имеет в виду два примечания к статье "Эпикур" в "Словаре", где подробно обосновывается данная мысль.
65
Шаррона: "Этот вид атеизма, занимающий первое место, из ряда вон выходящий, ученый и всеобъемлющий, может пребывать лишь в душе необычайно сильной и мужественной......необходимо обладать такой же и, может быть, большей силой и непреклонностью души, чтобы отвергнуть веру в бога и решительно освободиться от нее, как и для того, чтобы постоянно и прочно держаться веры. Эти противоположные крайности трудно достижимы и редко встречаются. Но первая из них встречается еще реже, чем вторая... Чтобы освободиться от веры в Бога и полностью отбросить чувство и восприятие Божества, которым мы пропитаны до мозга костей, необходима чудовищная, бешеная сила души, такая сила, какую очень трудно найти" [3, т. 2, с. 86]. Об этом взгляде Шаррона, изложив его, роттердамский философ пишет, что данная мысль автора трактата "О мудрости" "в сущности весьма разумна, и если внимательно прочесть то место, где она высказана, нельзя не признать ее разумности" [3, т. 2, с. 80]. Данное утверждение автора "Исторического и критического словаря" относится уже не только к представителям античной мысли, оно имеет своим адресом философию всех времен. Как мы увидим, бейлевская высокая оценка атеистических доктрин относится к воззрениям XVI-XVII вв. не в меньшей мере, чем к учениям древних.
Таким образом, языческие религиозные верования были не меньшим, а гораздо большим злом, чем атеизм. Таков ответ Бейля на поставленный им вопрос, является ли атеизм большим злом, чем религиозные верования язычников. Ведь здесь сквозь все рассуждения о кометах просвечивает исследование и решение более важного вопроса о том, что представляет собой атеизм и как он соотносится с религиозной верой.
Роттердамский философ не ограничивается сопоставлением древнего атеизма с существовавшими до появления христианства "ложными религиями", он сопоставляет моральный облик тех, кто придерживается
66
истинной религии, христианства, с моральным обликом атеистов Нового времени.
Спиноза писал, что образ действий, которого придерживаются в своей жизни люди, определяется не их религиозными верованиями, а их страстями и интересами [см.: 23, т. 2, с. 10]. Разделяя взгляд этого философа, Бейль утверждает, что хотя есть люди, поступающие только так, как предписывают их убеждения, но в большинстве случаев не взгляды и учения, последователем которых является человек, определяют его поведение, а присущие ему темперамент, склонности, страсти, склад ума. Как правило, "главные убеждения ума не являются движущими силами наших поступков" [3, т. 2, с. 244]. Чаще всего человек ведет тот образ жизни и "предается тем занятиям, к которым его делают восприимчивым его темперамент и склад ума" [3, т. 2, с. 244]. Будучи просвещены откровением, будучи глубоко верующими, многочисленные христиане предаются всевозможным порокам и совершают тягчайшие преступления. Христиане-солдаты, постоянное занятие которых -убийства и грабежи, опустошающие дружественную страну так же, как и страны вражеские, не только верят в Бога, но исполнены "рвения во имя религии". Участники крестовых походов, предпринятых во имя истинной веры, совершали самые ужасные бесчинства, о каких когда-либо было слышно. Так же обстояло дело с многочисленными участниками гугенотских войн. Вера и злодеяния - "вещи вполне совместимые" [3, т. 2, с. 231].
А каков моральный облик людей, отрицающих существование какого бы то ни было бога в наше время? Атеистом был канцлер Франции Лопиталь, чья "добродетельная жизнь была известна повсюду" [3, т. 2, с. 241]. Исполнен был нравственных добродетелей некий князь-атеист, о чем сообщается в книге Бальзака "Христианский Сократ". Ванини, которого за его атеизм приговорили к казни и сожгли, был настолько порядочным, высоко нравственным человеком, что всякого, кто
67
попытался бы приписать ему какой-нибудь безнравственный поступок, "могли изобличить в клевете" [3, т. 2, с. 239]. Публично отстаивал атеистическое учение немец Матиас Кнутцен, секта которого возникла примерно в 1673 г. Он впервые открыто объявил о своем неверии в Кенигсберге, распространял письмо, в котором изложил свои взгляды, и совершал далекие путешествия, чтобы приобрести единомышленников, которых, как он утверждал, у него было много в главных городах Европы. "Он называл свою секту "совестливые" (conscientiaires), потому что, говорит он, нет иного бога, иной религии, иного законного суда, чем совесть, которая учит людей трем правилам: никому не причинять зла, жить честно и воздавать каждому то, чего он заслуживает" [3, т. 1, с. 237]. В письме, представляющем собой очень краткое изложение системы его воззрений, говорилось, что "нет ни Бога, ни дьявола", что "принципом должностного лица и принципом жреца является опыт и разум, соединенные с совестью, которые учат жить честно, никому не причинять вреда и каждому воздавать но заслугам", что "жизнь одна: после нее не получишь ни вознаграждения, ни наказания", что "Священное писание само себе противоречит" [3, т. 1, с. 238].
В высшей степени добродетельный образ жизни ведут почти все атеисты, имеющиеся в большом количестве в настоящее время в Китае и в Турции. В частности, нельзя не признать высоко нравственным человеком "некоего Магомета-эфенди, казненного в Константинополе совсем недавно за проповедь взгляда, что Бога не существует" [3, т. 2, с. 258]. Не подлежит сомнению, по словам автора "Мыслей о комете", безупречно нравственный образ жизни Спинозы, которого Бейль называет величайшим из когда бы то ни было существовавших атеистов.
Как справедливо отмечает П. Верньер, "Мысли о комете" - первое по времени произведение, в котором
68
провозглашается благородство, добродетельность атеистов. Более тридцати глав этого произведения представляют собой "настоящий трактат о добродетели атеистов" [64, т. 1, с. 28]. О том, какими новаторскими, смелыми были в те времена эти бейлевские дифирамбы атеистам, достаточно убедительно свидетельствует тот факт, что у Спинозы (взгляды которого, что бы он сам об этом ни думал, были, по сути дела, атеистическими) мы не находим ни одного высказывания, положительно оценивающего ни нравственность атеистов, ни мощь их интеллекта.
Подчеркивание того, что люди, отрицающие существование Бога, ведут образ жизни, безупречный в этическом отношении, Бейль сопровождает опровержением того, представления об атеистах, которое владело умами подавляющего большинства его современников. Считается чем-то само собой разумеющимся, пишет он, что нравственными могут быть только те, кто верует в карающего и вознаграждающего Бога, что неверующий, атеист - это человек, способный, если это пройдет для него безнаказанно, ради земных благ и удовольствий пойти на любой аморальный поступок. В действительности, пишет Бейль, дело обстоит вовсе не так. Людям, больше всего приверженным к земным благам и наслаждениям, которым они отдают все свое время (хотя их вера осуждает такое поведение), совершенно чужды те сложные отвлеченные рассуждения, посредством которых атеисты приходят к выводу, что Бога нет. Напротив, атеисты, всецело погруженные в размышления о мире, в ко"ором мы живем, размышления, показывающие несостоятельность всех доводов, какими обосновывают существование Бога, вовсе не склонны ни к плотским наслаждениям, ни к безнравственным поступкам. Те же самые размышления, которые рождают у этих людей убеждение в том, что Бога нет, приводят их к убеждению в том, что они должны вести добродетельную жизнь и питать отвращение к аморальным поступкам. В своей
69
жизни и деятельности эти атеисты всецело следуют своим убеждениям и в этом отношении отличаются от большинства людей, поведение которых определяется не их убеждениями, а их склонностями, страстями, интересами. В отношении атеистов "истина состоит в том, что (их) разум нашел без содействия религии то понятие благочестия, которое отцы церкви так превозносили... разум без познания бога иногда может убедить человека, что существуют благородные дела, совершать которые прекрасно и похвально не по причине пользы, каковая от них последует, а потому, что дела эти согласны с разумом" [3, т. 2, с. 248].
Позднее, в "Словаре" Бейль так рисует образ мыслителя-атеиста: "длинная череда глубоких размышлений (конечно, дурно руководимых) привела его к внутреннему полному отказу от религии. Такой человек отнюдь не пожелает изъять из ума молодых людей учения, способные предотвратить разврат; он отнюдь не пожелает внушить свои взгляды тем, кто мог бы ими злоупотребить... Он бережет свои воззрения либо для одного лишь себя, либо для лиц, которых он считает вполне способными не дать этим воззрениям дурное употребление. Вот как поступают атеисты, придерживающиеся атеистической системы философских взглядов..." [3, т. 1, с. 153].
Конечно, говорит автор "Разных мыслей о комете", есть немало глубоко верующих последователей христианской религии, питающих отвращение к аморальным поступкам и ведущих весьма добродетельный образ жизни. Но высокая нравственность этих христиан тесно связана с их верой в воздаяние, с верой в то, что после смерти всякого, кто совершал дурные поступки, ожидает суровая кара, а творившего добрые дела ожидает вечное блаженство. Иначе дело обстоит с теми, кто не верит ни в бессмертие души, ни в воздаяние. Эти атеисты "совершали много похвальных и благородных поступков, которых они могли и не совершать, не опасаясь, что
70
ил за это накажут, поступков, в связи с которыми они ради добродетели жертвовали своей выгодой и своими наслаждениями". Разум убеждал этих атеистов в том, "что добро следует делать из любви к самому добру, что добродетель должна быть наградой сама по себе и что только плохому человеку подобает воздерживаться от плохих поступков из страха перед наказанием* [3, т. 2, с. 246-247]. Бейль, таким образом, утверждает: следует учесть и осмыслить, во-первых, что некоторые атеисты проповедовали свои воззрения тем, кто мог на них донести и тем самым привести этих атеистов на костер. Если бы эти безбожники стремились лишь к тому, что им выгодно и приятно, они скрыли бы свои убеждения от окружающих и тем обеспечили бы себе безопасность. То, что они, пренебрегая своей безопасностью, отваживались распространять свои взгляды среди окружающих, доказывает, что они в высшей степени порядочные люди, что такие "атеисты вырабатывают понятие о честности, обладающее в их уме большей силой, чем то, что полезно и приятно" [3, т. 2, с. 255]. Необходимо, во-вторых, учесть то, что, когда, узнав об их безбожии, власти подвергают их суду, они, имея возможность сохранить жизнь ценой отказа от своих убеждений, предпочитают мучительную смерть, но отречься от своих убеждений решительно отказываются.
Ванини знал, что проповедующих атеизм предают смерти. Он мог обмануть судей, солгав им, заявив, что признает свое безбожие заблуждением. На такой обман он не пошел не потому, что страшился кары, ожидающей его на том свете за такой обман, ибо он не верил ни в бессмертие души, ни в воздаяние. Это подвиг, если он шел на смерть за то, что считал истиной, и стремился столь дорогой ценой заслужить доброе имя. Но он скорее всего жертвовал собой, чтобы "освободить людей от страха перед адом, страха, который, по его мнению, без нужды досаждает людям, - это знак того, что Ванини считал себя обязанным оказывать услуги ближ-
71
нему и что он считал благородным трудиться на благо себе подобных, соглашаясь ради этого не только на тот или иной ущерб для себя, но и поставить под угрозу свою жизнь" [3, т. 2, с. 256).
Аналогичным образом поступил Магомет-эфенди, говоря, что хотя на том свете нас не ожидает никакое воздаяние, но любовь к истине обязывает его принять на себя мученичество и пострадать, защищая истину. Человек, который так говорит, "непременно обладает понятием о честности", в этическом отношении его поведение нельзя не признать в высшей степени благородным [3, т. 2, с. 258].
В XVII веке представлялось чем-то само обой разумеющимся, что общество, все члены которого не верят в Бога, не могло бы существовать, так как ничем не сдерживаемые порочные наклонности его членов сделали бы жизнь в таком обществе невыносимой, и оно обязательно бы развалилось. "..Все представляют себе атеистов величайшими извергами Вселенной, которые убивают, насилуют, грабят всех, кто им под руку попадет" [3, т. 2, с. 244], говорит Бейль, и поэтому все уверены, что общество, состоящее из атеистов, обречено на гибель.
Даже в XVIII веке это убеждение владело умами подавляющего большинства, почти всех людей. Вольтер, нанесший по христианству и по религиозному мировоззрению вообще такие сокрушительные удары, что слово "вольтерьянец" стало синонимом слов "вольнодумец", "безбожник", писал о неизбежном развале, распаде, к которому пришло бы общество, если б в нем исчезла религия. "Бедный и сильный атеист, уверенный в своей безнаказанности, - писал Вольтер, - будет глупцом, если не убьет вас, чтобы украсть ваши деньги. С этого момента (с момента, как в обществе воцарится атеизм - В.Б.) все общественные связи будут порваны, тайные преступления заполнят землю..." [65, т. XXI, с. 573], существование общества станет невозможным.
72
Бейль - первый мыслитель, выступивший против этого убеждения в 1682 г., намного опередив свое время. Атеисты, заявил он, - это "обычно... люди, которые более дорожат своим умом, чем своим телом" [3, т. 2, с. 217], люди, которые как в интеллектуальном, так и в нравственном отношении не ниже, а чаще всего значительно выше тех, которые верят в карающего и вознаграждающего Бога и в большинстве своем "думают лишь о своем теле" (там же). Поставив вопрос "о нравах общества, которое существовало бы без религии", роттердамский философ приходит к следующей его характеристике.
В таком обществе так же, как и в обществе религиозных людей, определенные поступки будут признаваться почтенными, другие - позорными, третьи - преступными; поступок, считающийся подвигом, будет награждаться, а считающийся злодеянием - наказываться. Поскольку безбожие членов этого общества "не заставит потускнеть свет их разума, среди них найдутся люди, которые проявят добросовестность в торговле, станут помогать беднякам, выступать против несправедливости, будут верны своим друзьям, не станут обращать внимания на оскорбления, наносимые им, отвергнут телесные наслаждения, никому не будут приносить вреда либо потому, что ко всем этим прекрасным поступкам их побудит желание заслужить похвалу, поскольку такие поступки будут получать общественное одобрение, либо их побудит к этому стремление сохранить друзей" [3, т. 2, с. 233]. Короче: "Очевидно, что общество атеистов будет поступать в гражданской и нравственной области так же, как поступают другие общества" [там же], с той лишь разницей, что в безбожном обществе не будет ни смертельной ненависти последователей одних религий к последователям других, ни бесчеловечных расправ, учиняемых сторонниками одних вероучений над сторонниками других. Поэтому, описав учиненное двором короля Франции во время Варфоломеевской ночи бесчеловечное
73
истребление протестантов, их жен и детей, Бейль замечает: "Если бы французский двор был атеистическим, он никогда не поступил бы так" [3, т. 2, с. 230].
Бейль не ограничивается приведением в пользу своего тезиса, что общество безбожников будет жить не хуже, а, пожалуй, и лучше общества верующих, только аргументов теоретических. Он утверждает, что доказательством этого тезиса являются также имеющиеся в нашем распоряжении фактические данные. Идеализируя, подобно Монтеню, обитателей недавно открытых заокеанских стран, он пишет: "Вот новый очень важный феномен" - открытие архипелага Западной Микронезии. Жители этих островов, по сообщениям миссионеров, "не знают ни ложных богов, ни истинного Бога и вследствие этого... живут с незапамятных времен в состоянии спекулятивного атеизма" [30, т. 3, с. 929]. У них нет ни войн, ни человекоубийства, их женщины целомудренны и т.д. Бейль пишет также о высокой нравственности атеистов-кафров в Африке, о их честности, бескорыстии, готовности поделиться последним с тем, кто в этом нуждается [см.: 30, т. 3, с. 596 в].
Мысль, что функционирование социально-политических институтов и соблюдение требований нравственности могут в обществе атеистов находиться на очень высоком уровне (даже более высоком, чем в обществе, проникнутом религиозными верованиями), считалась в XVIII веке настолько абсурдной, что один из первых представителей просветительской мысли этого века Ш.Монтескье, как и Вольтер, находил данную мысль не выдерживающей критики, поскольку "вера в существование Бога, по его мнению, весьма полезна" [16, с. 531]. "Даже если бы религия могла оказаться бесполезной для подданных, - писал он, - она все-таки осталась бы полезной для государей" (там же). Посвятив в "Духе законов" (1734) целую главу полемике с поразившим его бейлевским воззрением, Монтескье назвал ее "Парадокс Бейля". Так называли это воззрение и в литературе
74
XVIII века, и в последующее время, так нередко называют его и теперь. В развитии передовой мысли предреволюционной Франции, в формировании антирелигиозных идей Мелье, Ламетри, Дидро, Гольбаха, Гельвеция оно сыграло большую роль. Выдвинув и обосновав его, роттердамский мыслитель "возвестил, - как отмечает Маркс, - появление атеистического общества, которому вскоре суждено было начать существовать" [1, т. 2, с. 141].
75
