5. Отношение Паавали Юстена к “литургической реформе” Иоанна III; Служебник 1575 г.
В 1574 году Юстен вместе с шестью другими ведущими представителями финского духовенства принял участие в важном церковном событии Шведского королевства - выборах нового архиепископа Упсальского. В отличие от других финнов, Юстен отдал голос за кандидата короля Лаурентиуса Петри Готуса, который в конце концов и был избран новым главой евангелической церкви королевства (она, заметим, официально еще не называла себя лютеранской). Возможно, помимо преданности королю, на выбор Юстена повлияло также личное знакомство с Готусом по Виттенбергу, где им некогда довелось вместе учиться; к тому же новый архиепископ был известен своей приверженностью идеям Меланхтона и, следовательно, придерживался сходных с Юстеном представлений (Pirinen 1991, 305 s). Юстен как старший по возрасту среди тогдашних епископов королевства осуществил помазание нового архиепископа: эта церемония, упраздненная в конце правления Густава Вазы, была заново введена его сыном Иоанном, ставшим королем. С помощью этой церемонии было обеспечено “апостольское преемство” (successio apostolica), которым духовенство Швеции-Финляндии по-прежнему дорожило, невзирая на то, что Рим отказывался признавать таковое за “еретиками” (Parvio 1977, 9-10 ss.). В этой связи интересно указать на следующие два обстоятельства. В предисловии к своей Постилле, написанном не позднее 1573 года, Юстен относит использование елея к “пустым установлениям людской власти”. Кроме того, в жизнеописании Микаэля Агриколы из “Хроники епископов финляндских” автор с явным неодобрением упоминает о том, что Агрикола, заняв кафедру в Турку, отслужил епископскую службу в полном торжественном (“католическом”) облачении к великому неудовольствию короля Густава Вазы. На фоне этого создается впечатление, что с переменой церковного курса при короле Иоанне III Юстен, не желавший конфликтовать с монархом, поспешил “скорректировать” свои первоначальные взгляды. С другой стороны, сохранение внешней атрибутики католического периода не обязательно было чем-то абсолютно несовместимым с его реформаторскими представлениями. Это явствует хотя бы из общего духа “Хроники епископов финляндских”, составленной им ранее описываемых здесь событий: для этого сочинения характерно, скорее, положительное отношение к католическому периоду в истории церкви Финляндии, подготовившему почву для усвоения идей Реформации (об этом чуть ниже, когда речь пойдет о содержании “Хроники”).
Юстен воспользовался своим пребыванием в Стокгольме для того, чтобы отдать в типографию текст первого евангелического Катехизиса на финском языке, составленного им, как уже отмечалось, в период московского посольства и отредактированного по возвращении (см. Heininen 1988, 11 s.). К сожалению, об этом катехизисе нам мало что известно, поскольку ни одного его экземпляра - по причине небольшого тиража и слишком частого его использования в приходской практике - не сохранилось. Предполагается (Parvio 1988, 21 s.), что он включал перевод Малого катехизиса Лютера и т.н. catechismus canonicus, а также небольшой молитвенник. В самом факте, что катехизис был издан на финском языке, проявилась характерная для Юстена тенденция: в согласии с главными заветами Реформации на этом языке он составлял сочинения, напрямую адресованные широкой аудитории; то же относится и к изданному им год спустя Служебнику. Что же до сочинений, предназначавшихся преимущественно для духовенства, то Юстен предпочитал издавать их на более привычной латыни - сказывался присущий ему консерватизм и нежелание резко порывать с предшествующей традицией, тем более что позиции латыни в евангелической церкви Шведского королевства оставались сильными. Кстати сказать, данное обстоятельство негативно сказалось на репутации Юстена в памяти потомков: ему навсегда суждено было остаться «младшим современником» Агриколы, который не в пример активнее и более творчески пользовался книжным финским языком. Помимо упомянутых Статутов, к сохранившимся (полностью или частично) латинским сочинениям Юстена относятся также Хроника епископов финляндских и Постилла: ниже мы подробно ознакомимся с их содержанием, здесь же отметим, что Юстен по всей видимости намеревался издать Служебник, Катехизис и Постиллу единым циклом с тем, чтобы в распоряжении рядовых священников оказались необходимые в повседневной практике книги, ведь со времен издания книг Агриколы (т.е. с 1540-х гг.). в шведско-финляндском лютеранстве накопилось немало изменений. Еще одним латинским сочинением Юстена, имеющим более косвенное отношение к нашей теме, были упомянутые выше Acta legationis Moscovitae.
Что касается сочинений Юстена на финском языке, важно выделить два следующих лингвистических аспекта. С одной стороны, исследователи отметили меньшую свободу Юстена в обращении с финским языком по сравнению с Агриколой, что проявилось в большем количестве калек и заимствований из шведского или той же латыни (Parvio 1978, 187 s.). С другой стороны, установлено, что, подобно своему старшему современнику, Юстен отразил в своих текстах ряд восточнофинских особенностей (Nikkilä 1993, 605-606 ss.): в принципе это не должно удивлять, учитывая его выборгское происхождение. Данное обстоятельство заслуживает, однако, особого упоминания в связи с тем, что в языке текстов его ближайших последователей (таких как Яакко Финно, Хемминки из Маску, Эрик Соролайнен), возобладала ориентация исключительно на западнофинские диалекты, что привело к существенному сужению диалектной базы формирующегося финского литературного языка. Упомянутые восточнофинские явления в текстах Юстена идентичны аналогичным особенностям агриколова перевода Псалтири, что служит лишним подтверждением его деятельного участия в этой работе, о чем он сам не без оттенка разочарования сообщает в очерке своей “Хроники”, посвященном Агриколе (см. ниже наш перевод и комментарий к нему).
В 1575 году Юстен возглавил делегацию финляндского духовенства на другом важном церковном съезде всего королевства, где под нажимом короля Иоанна был одобрен новый вариант Церковного уложения (Nova ordinantia ecclesiastica), вызвавший протест сторонников последовательно лютеранской линии, которые усмотрели в нем попытку возврата к католической литургии (относительно богослужения Иоанна III мы отсылаем к гл. 2, § 1.2. первой части нашей работы). Это в конце концов привело к т.н. “литургической борьбе”, или «спору» (шв. liturgiska striden, фин. liturgiariita), но Юстен уже не дожил до нее. На соборе 1575 года Юстен поставил свою подпись под постановлением, одобрявшим королевское нововведение. Трудно с полной уверенностью утверждать, что он был убежденным сторонником затеянной королем литургической реформы, но, бесспорно, какого-либо сопротивления ей он чинить не собирался. Этот вопрос - по причине своей важности - заслуживает отдельного рассмотрения. Не исключено, что Юстену импонировала солидная теологическая начитанность короля, который высоко ценил Меланхтона и, в принципе соглашаясь с протестантским постулатом главенства Слова, все же придавал большое значение преемственности церковной традиции, в особенности же в том, что касалось внешних атрибутов богослужения (см. Parvio 1993, 168-169 ss.). Рассмотрение Служебника, составленного Юстеном еще до собора и изданного три недели спустя после его смерти, позволяет в определенной степени понять, чем руководствовался финский епископ, ставя свою подпись под решением, одобрявшим изменения в евангелическом богослужении. Многие рьяные “антилитургисты” поначалу довольно нейтрально восприняли королевские нововведения и, подобно Юстену, без всяких возражений поставили свои подписи под постановлением, одобрявшим их, так что в поступке епископа Турку не было ничего исключительного.
Служебник Юстена был вторым после Агриколы сочинением такого рода на финском языке (его название в принципе можно было бы перевести и более традиционно как Миссал, учитывая, что автор озаглавил его как Se Pyhä Messu, т.е. “Святая Месса”, и не ввел специального обозначения для нового лютеранского богослужения – у него сохранено старое слово messu, производное от латинского missa). Формально это богослужебное руководство появилось вслед за постановлением архиепископского совета 1572 года (на котором, правда, не было представителей духовенства Финляндии), подчеркнувшим необходимость унификации богослужения на всей территории королевства.
Тем не менее анализ сочинения Юстена показал, что рекомендованный им богослужебный чин не был простым переводом на финский литургии, разработанной Лаурентиусом Петри, т.к. во многом финский епископ ориентировался непосредственно на труды Лютера по литургическим вопросам (Formula Missae, Deutsche Messe - см. Siljamäki 1958-1961, 76-77 s.). Опирался Юстен и на отечественную литургическую традицию, где источниками для него послужили Миссал (Messukiria) Агриколы и, что примечательно, средневековый Missale Aboensis, созданный во второй половине XV века и приспособленный к нуждам именно епархии Турку-Або (см. Parvio 1978, 127 s.). Уже само по себе отличие скромного внешнего вида Миссала Юстена (изданного in quarto) от роскошного (in folio) Missale Aboensis по-своему свидетельствует о значительности изменений, которые в течение примерно одного столетия (с конца XV по конец XVI вв.) произошли в церкви Финляндии и, в частности, в ее богослужебной практике.
Помимо собственно чина богослужения, Служебник Юстена включает т.н. “Книгу евангельских чтений” (Еvankeliumikirja): в нее вошли тексты евангелий и апостольских посланий, читаемых во все праздничные дни литургического года, и, с другой стороны, вступительные молитвы, отражающие специфику данного литургического дня - т.н. kollehdat (от лат. collectae, “коллекты”). Как установлено, “Книга евангельских чтений” финского Служебника опиралась на аналогичные шведские издания 1567 и 1572 гг. (Parvio 1990, /1014/ s.). Примечательно, что впервые во всей церкви Шведского королевства именно финский епископ соединил под одной обложкой постоянный костяк богослужения и его подвижные части (Parvio 1978, 128 s.) Это было немалым облегчением для священников, поскольку прежде во время одного и того же богослужения им приходилось пользоваться несколькими книгами сразу: помимо служебника Агриколы, они должны были зачитывать по отдельному изданию тексты из Ветхого и Нового Завета, а молитвы читать по “Книге молитв” того же Агриколы.
Служебник Юстена, созданный в 1575 году и (с небольшими модификациями) использовавшийся в финноязычных приходах вплоть до 1614 года, в какой-то мере отразил новые веяния в литургической практике шведско-финляндского лютеранства, связанные с экспериментами Иоанна III, хотя, с другой стороны, было бы неверно считать ее прямым воплощением последних. Рассмотрим вначале следы влияния церковных нововведений короля Иоанна, проявившиеся в финском богослужебном руководстве. Влиянием новой ситуации можно объяснить присутствие в Служебнике прежде всего текстов, явно связанных с праздником Тела Господня, отмененного в 1540-е гг., но восстановленного Иоанном III (ср. слова, произносимые священником перед причастием – об этом см. ниже наш перевод и комментарий к нему). Кроме того, в богослужебном руководстве Юстена странным образом отсутствует упоминание проповеди и места, которое она должна была занимать в евангелическом богослужении (на это обратил внимание еще Я. Гуммерус в самом начале ХХ в.: Gummerus 1902-1903, 132 s.). Это позволяет предположить, что для Юстена именно евхаристия, а не проповедь была кульминационным моментом богослужения, что, несомненно, отличалось от нового лютеранского подхода, акцентировавшего именно проповедь с кафедры. На это же указывает особое выделение таинства евхаристии в коллектах. Кроме того, текст Евангелия от Иоанна (Ин. 6: 52-58), служащий духовным обоснованием таинства евхаристии, у Юстена оказался непосредственно включен в богослужебный чин, чего не было ни у Агриколы, ни в шведских служебниках, на которые опирался епископ Турку. Иными словами, автор финского Служебника постарался специально выделить сакраментальный смысл евхаристии, непосредственно опираясь на текст Священного Писания. Уже сам факт включения данного фрагмента Священного Писания в Служебник, составленный в Турку, лишний раз свидетельствует об укорененности в Финляндии типичного для католичества праздника Тела Христова, поскольку именно этот фрагмент входил в средневековый чин почитания Corpus Christi (Parvio 1977, 10 s.). Миссал Юстена, в отличие, к примеру, от аналогичной книги Агриколы, содержит значительный нотный раздел, что подразумевало распевное исполнение многих мест и было новшеством во всей тогдашней лютеранской церкви Швеции-Финляндии, т.к. предполагало бóльшую торжественность и внешнюю “красивость” службы. Это также в определенной мере отражало пожелания короля, стремившегося усилить именно эстетическую и эмоциональную стороны богослужения. Кроме того, ряд моментов богослужения произносился на латыни, что опять-таки совпадало с новым богослужебным чином, разработанным сторонниками короля и отводившим латинскому языку некоторое место в литургии. В отличие даже от шведской церкви того времени, Юстен сохранил старые латинские названия церковных праздников.
Касаясь литургического календаря, помещенного в финский служебник 1575 г., обратим внимание на то обстоятельство, что в него оказались внесены не только упоминавшийся праздник Тела Господня, но и уже прежде изъятые из обихода дни памяти Марии Магдалины и св. Лаврентия, а также праздник Рождества Богородицы: влияние Нового церковного уложения Иоанна III тут налицо. По сохранившимся свидетельствам в Финляндии эти праздники длительное время почитались в народе и после начала Реформации: в особенности это касается дня св. Лаврентия (фин. pyhä Lauri), который в средневековый период был едва ли не самым любимым в народе святым. Вероятно, именно по этой причине Юстен и решился восстановить день его поминовения, вопреки позиции своих предшественников, считавших, что следует оставить поминовение лишь тех святых, имена которых фигурируют в Ветхом и Новом Завете. Таким образом, в календарь обеих епархий финской церкви оказался включен день почитания святого, о котором нет упоминания в тексте Священного Писания, что в условиях Реформации выглядело достаточно необычно (так сказать, “архаично”). Вразрез с практикой, утвердившейся в шведской церкви после 1553 г., календарь Юстена сохраняет за праздничными днями их латинские названия (впрочем, так было и у Агриколы). Вследствие отмеченных обстоятельств в епископство Юстена (и длительное время после него) литургический календарь финской церкви довольно ощутимо отличался от календаря, утвержденного шведским Церковным уложением 1571 г. (где были сохранены лишь три праздника, посвященные Богоматери, и отменено празднование дней тех или иных святых, за исключением апостолов и архангела Михаила). Впоследствии, в 1590-е годы, это определенным образом затруднило процесс возвращения церкви Финляндии к нормам, утвержденным в шведской церкви в 1571 г.
Отмеченные богослужебные и календарные особенности в дальнейшем дали повод сторонникам более жесткого лютеранства обвинить Паавали Юстена (уже посмертно), а с ним и финское духовенство в целом, в тайной поддержке католичества и потворстве “отсталости” народа (деталей дальнейшей эволюции финского литургического календаря и богослужения в целом мы коснемся в очерке о преемнике Паавали Юстена, Эрике Соролайнене - см. пункт, рассматривающий Служебник последнего).
С другой стороны, не следует переоценивать роль указанных моментов в общем контексте тогдашней церковной жизни и считать Служебник Юстена “прокатолическим”. Скажем, отмеченное выше акцентирование евхаристии вполне соответствовало подходу Лютера, придававшего этому таинству исключительное значение в жизни каждого христианина (ср. определение таинства евхаристии, данное Лютером: “истинное Тело и истинная Кровь Господа нашего Иисуса Христа, под хлебом и вином установленные Самим Христом для ядения и питья нам, христианам” - цит. по: Лейн 1997, 162). Евхаристия, совершаемая под двумя видами, понималась Лютером прежде всего как совместная трапеза общины, предполагавшая активную вовлеченность ее членов. По замечанию историка лютеранства (Vogler 1996, 348 s.), после того как Реформация упразднила молитвенное и богослужебное почитание Девы Марии и святых, равно как и представление о чистилище и связанные с этим молитвы за усопших, евхаристия осталась для верующих главным и чуть ли не единственным способом, позволявшим вступать в непосредственный контакт с миром сакрального, прежде всего со Христом. Обратим внимание и на такой характерный момент: острый тогда литургический вопрос о возношении Св. Даров (elevatio), сделавшийся в последние десятилетия XVI в. настоящим камнем преткновения для многих лютеран Шведского королевства (см. далее очерк об Эрике Соролайнене), был решен Юстеном иначе, чем в Nova ordinantia (настаивавшей на сохранении этой детали), но в полном согласии с более ранним Церковным уложением 1571 года, рекомендовавшим устранить этот момент как слишком связанный с католической богослужебной практикой и мешающий простым верующим правильно воспринимать евхаристию (правда, на деле эта рекомендация Юстена в Финляндии фактически не соблюдалась, что в начале 1590-х гг. породило серьезные конфликты). Впрочем, уже само полное название финского Служебника носило явно полемический характер: Святая Месса, надлежащим образом в финском городе Турку на финском языке составленная по обычаю не папскому, но евангельскому и христианской общиной /одобренному/ (в те годы под “общиной” в такого рода случаях было принято подразумевать всю евангелическую церковь Шведского королевства: Parvio 1978, 28 s.). Если “Красная книга” Иоанна III по своему духу вряд ли была чисто евангелической – скорее всего, она ориентировалась на старокатолическую (т.е. дотридентскую) традицию в ее шведском изводе, - то этого нельзя сказать о руководстве финского епископа, стоявшего на основании, заложенном первыми шведскими реформаторами и Микаэлем Агриколой. Исследователи, рассматривающие богослужебное творчество деятелей ранней лютеранской церкви разных стран, говорят о том, что из “осколков” традиции те собирали упрощенный вариант богослужения на соответствующем национальном языке (ср. Parvio 1978,130 s.): эти слова можно с полным правом применить и к труду Паавали Юстена. Рассматривая вопрос об отношении Юстена к “литургической реформе”, можно также предположить, что верный принципам Меланхтона, он наибольшее значение придавал содержательным моментам нового учения, тогда как к внешним атрибутам относился, скорее, как к чему-то менее существенному - при условии, разумеется, чтобы они не вредили главному.
Здесь уместно вспомнить об использовавшемся Меланхтоном (точнее, заимствованном им из стоической философии) понятии adiaphora, т.е. “несущественные (с точки зрения главного смысла) вопросы”, к каковым, в частности, были причислены и многие литургические проблемы (правда, у финского автора мы не найдем прямого упоминания этого термина, но учитывая влияние Меланхтона, можно допустить его знакомство с этим понятием). Концепция, разработанная Меланхтоном, позволяла прагматически, без чрезмерной конфронтации, подходить ко многим спорным вопросам тогдашней церковной практики и конкретной религиозной политики. Не исключено, что Юстен, стоявший в стороне от богословских споров, которые в Германии того времени раздирали духовных наследников Лютера и Меланхтона, сходным образом подходил к литургическим нововведениям 1570-х годов. Правда, противники Меланхтона к упомянутому nонятию adiaphora относились резко отрицательно, однако вряд ли это имело какое-то значение для Юстена: судя по всему, он по-прежнему воспринимал немецкое лютеранское богословие как неделимое целое (что ощущается, к примеру, в кратком рассказе “Хроники” о его собственной учебе в Виттенберге и в приводимых им там характеристиках ведущих преподавателей университета, позднее оказавшихся во враждующих лагерях). В свете всего сказанного не лишено интереса, что уже в наше время автор (французского) очерка, посвященного эволюции лютеранства в Северной Германии и Скандинавии, назвал Паавали Юстена не иначе как «финским Меланхтоном» (Vogler 1986, 195 s.).
“Красная книга” (как в обиходе прозвали текст, содержавший литургию Иоанна III) так никогда и не была переведена на финский язык. Вследствие этого в 1570-е - 1580-е годы (т.е. в период торжества “литургической реформы”) вместо нее в финноязычных приходах Финляндии использовался именно Служебник Юстена. Неудивительно, что сторонники твердой лютеранской линии увидели в руководстве финского епископа прежде всего воплощение ненавистных им нововведений и настояли на его изъятии из литургической практики, как только это представилось возможным. В целом же современные исследователи истории евангелического богослужения на финском языке (Knuutila 1990, 362-363 ss.) рассматривают Служебник Юстена как важную веху в процессе унификации богослужения в шведской и финской церквах, занявшем без малого восемь десятилетий (1530-е – 1610-е гг). В первые десятилетия Реформации литургические различия между шведскими и финскими епархиями, унаследованные от позднесредневекового периода, не только не уменьшились, но - вследствие повышения статуса финского языка - даже увеличились (об этом см. § 3.5. главы I первой части нашей работы). В сравнении с Миссалом Агриколы, Служебник Паавали Юстена - при всем отмеченном своеобразии - стоял уже гораздо ближе к современным ему шведским руководствам.
Отметим попутно один любопытный биографический факт, который, на наш взгляд, косвенно свидетельствует об отсутствии у Юстена - человека переходной эпохи - непримиримого отношения к католицизму (при всей формальной критике, содержащейся, например, в предлагаемом ниже предисловии к его Постилле).
Своего старшего сына Каспара епископ Турку направил на учебу не в тот или иной протестантский центр Германии, а в иезуитский коллегиум, незадолго до того основанный в немецком городке Браунсберге. В этом, несомненно, сказался традиционализм мышления финского епископа, не желавшего разрыва с классической традицией образования и, судя по всему, чуждого страха перед рекатолизацией, которым были одержимы многие из его единоверцов в Швеции и Германии (надо сказать, эти опасения были не совсем лишены оснований: к примеру, в Речи Посполитой сторонники различных протестантских движений охотно отдавали своих детей в иезуитские школы, что, помимо прочих факторов, в немалой степени способствовало торжеству Контрреформации в этой стране). Судьба Каспара Юстена, который под влиянием иезуитов перешел в католичество (произошло это, судя по всему, когда его отца-епископа уже не было в живых), позволяет более наглядно представить себе всю сложность и порой драматичность религиозной жизни в Финляндии этого периода, где на первый взгляд вроде бы удалось избежать острых межконфессиональных конфликтов и новое учение утвердилось без особых проблем. Известно, что в 1591 году Каспар Юстен, к тому времени давно уже ставший католическим священником, был назначен духовником шведской королевы Анны, которая прибыла из Польши вместе с новым королем, наследником Иоанна III и ярым католиком Сигизмундом III. Позднее Каспар Юстен перебрался в Финляндию и, вероятно, погиб там в драматических событиях конца 1590-х - начала 1600-х гг., причем вряд ли он возвратился в веру отца (хотя такое тогда и случалось). По крайней мере враги заклеймили его католиком: как значится в одной записи 1602 г. - “mortus, ut putatur catholicus” (“умер, как полагают, католиком”) (цит. по: Nuorteva 1990, 167-168 s.). Не исключено, что он входил в окружение губернатора Финляндии Клауса Флеминга, который чтил память его отца как автора варианта богослужения, прочно утвердившегося в Финляндии и – как тогда казалось многим финнам - несправедливо осужденного сторонниками более жесткого лютеранства за якобы излишнюю близость к католической мессе. Отметим попутно, что другой сын епископа, Петер (Пиетари) избрал военную карьеру и отдал свои силы служению королю Иоанну. Позднее, в беспокойные 1590-е гг. (см. раздел о политических событиях этого десятилетия во второй главе первой части книги) он был одним из активных сторонников губернатора Клауса Флеминга, который в изменившихся после 1593 г. условиях предпочел держаться “литургической реформы”: под началом последнего Петер Юстен участвовал в подавлении т.н. “Дубинной войны”, причем, по свидетельству очевидцев, отличался особой свирепостью.
