6.1. Возникновение политического богословия
В период, когда на Западе шел диалог христиан и философов-марксистов, молодой католический богослов Йоханнес Баптист Метц (1928), ученик Карла Ранера, ввел термин «политическое богословие». Это сочетание было связано с разработкой нового богословского проекта, нашедшего свое завершение в книге Метца "О богословии мира"184 (1968). Этот труд был посвящен размышлениям о взаимоотношении Церкви и мира, понимаемого как социальная реальность в ее историческом становлении.
Политическое богословие имеет две задачи: негативную и позитивную.
В негативном аспекте оно хочет критически противодействовать существующей тенденции сводить христианскую весть к сугубо частному делу (Privatisierung). Поэтому оно стремится действовать в обратном направлении (Entprivatisierung), утверждая ответственность богословия перед обществом. Рассмотрение религии как частного дела индивида было вызвано идеологией Просвещения, а затем марксизмом. Идеи эпохи Просвещения разорвали связь между религией и обществом, между религиозным и общественным бытием, а марксизм ожесточенно критиковал религию как идеологическую надстройку несправедливого общества. Это вынудило богословие замкнуть христианскую весть в сфере личного. «[Богословие] сделало эту весть частным делом и свело практику исповедания веры к
184 J.B.Metz, Zur Theologie der Welt, Chr.Kaiser, Mönchen 1968.
128
личному решению индивида. Для него общественное и политическое сознание эфемерны. Доминирующими категориями этого богословия являются преимущественно категории личного, частного и аполитичного».
В положительном плане «политическое богословие» развивает социально-политические следствия христианской вести, отвечая на вызов идей эпохи Просвещения и марксизма разработкой новой богословской трактовки связи теории и практики.
Богословие способно решить эту задачу, ибо библейская традиция связана с социально-эсхатологическими обетованиями свободы, мира, справедливости, всеобщего примирения. Эти обетования являются одновременно и предметом чаяний, и стимулом преобразования мира. Они имеют общественное и «метаисторическое» измерение и исполняют освобождающую и критическую функцию в мировом историческом процессе.
«Спасение, о котором говорит христианская вера, не носит частный характер. Провозглашение этого спасения привело Иисуса к смертельному конфликту с власть имущими Его эпохи. Его Крест принадлежит не privatissimuni сферы личного и не sanctissimum чисто религиозной области, но сердцу истории, где совершаются самые жестокие несправедливости. Он «вне», как написано в Послании к Евреям, по ту сторону частной сферы души и защищенной религиозной области храма. Завеса в храме разодралась надвое. Смута, приносимая вестью об этом спасении, и его обетование носят общественный характер»190.
Здесь появляется ключевое для политического богословия понятие «эсхатологического условия» (eshatologischer Vorbehalt)191. «Эсхатологическое условие» — это эсхатологические обетования Священного Писания, поставленные в связь с историческим настоящим. Они не отрицают историю и не совпадают с ней, но устанавливают критико-диалектическое отношение с историческим настоящим, со всяким историческим настоящим, открывающимся в своей временности. «Всякое эсхатологическое бого-
190 Metz, opcit., S. 110.
191 Это понятие было использовало в G.Käsemann, Zum Thema der urchristhchen Apokalyptik (1962) и вошло затем в Exegetische Versuche und Besinnungen, Göttingen 1964.
129
словие должно поэтому стать политическим в качестве критического богословия (общества)»192.
«Политическое богословие» не имеет намерения стать новой богословской дисциплиной, но стремится быть фундаментальной характеристикой современного богословского сознания: «Оно стремится к тому, чтобы христианское слово стало общественно действенным словом. Оно ищет категории, которые служили бы не только для просвещения сознания, но и для его преобразования»193.
Метц считает, что богословия, отличающегося «слишком частным и внутренним характером своего языка о Боге», уже недостаточно. В своем произведении Мысли па день крещения (май 1944) он приводит широко известные пророческие слова Д.Бонхоффера, бесстрашного лютеранского пастора-антифашиста, принявшего мученичество в лагере Флоссенбург: «Нам не дано предсказать, когда это произойдет, но наступит день, когда люди будут вновь призваны провозглашать Слово Божие так, что оно преобразит и обновит мир. Это будет новый, вероятно, совершенно нерелигиозный язык, но освобождающий и искупляющий, как язык Христа, такой, что люди будут напуганы, но все же завоеваны его мощью, язык новой справедливости и истины, провозглашающий мир между Богом и людьми и приближение Его Царства»194.
Каким представляется отношение между Церковью и миром в контексте политического богословия? Церкви надлежит играть критическую и освободительную роль как «учреждению, критикующему общество в силу эсхатологического условия». Конкретно Церковь осуществляет эту задачу разнообразными путями:
а.. Защита индивидуума от его использования в «построении планового и рационально организованного технологического будущего».
б. Критика идеологий.
в. Мобилизация критического потенциала любви, занимающего центральное место в христианской традиции.
192 Metz, op.cit., S. 112. 193 Metz, op.cit., S. 124.
194 D.Bonhöffer, Wiederstand und Ergebung, in Theologie der Welt, op.cit., S. 125.
130
Очевидно различие между «политическим» и «экзистенциальным» богословием, например, в духе Бультмана. У последнего герменевтическим горизонтом было будущее индивида (в смысле С.Кьеркегора), как открывающее человека для его наиболее подлинных возможностей в его настоящем. Для Мет-ца «политическое богословие» устанавливает «политическое герменевтическое богословие», ибо воспринимает политику как широкий горизонт человеческой жизни»195.
Метц объясняет также, что «для политического богословия этика, а следовательно и практика, не является неким придатком к догматике, но сама вера имеет практически-мессианское содержание: другими словами, богословие всегда имеет некое политическое измерение, делающее его общественно значимым»196. Этот новый взгляд на богословие нашел благоприятный отклик и в лютеранской среде. Теолог Юрген Мольтман разработал «богословие надежды», имеющее общие черты с политическим богословием Метца.
Мольтман утверждает, что самая неотложная задача христианского общества — стать «мессианской общиной» и «авангардом освобожденного мира»; «Только если Церковь воспользуется собственной свободой, чтобы прекратить стоны всей твари, она станет символом надежды для всего мира. В сущности, политическое богословие и богословие надежды имеют общие корни»197.
Для Мольтмана и Метца богословие экзистенциального толка показало свою неадекватность, особенно после «молчания слишком многих христиан» о холокосте евреев в Освенциме. «Новое политическое богословие родилось в Германии после последней войны под страшным впечатлением от Освенцима. Для молодых немцев, пришедших в теологию в послевоенное время, Освенцим стал поворотной вехой в их образе мышления и действия. Можем ли мы говорить о Боге после Освенцима? Можем ли заниматься богословием? Да, если богословие будет критически развивать свое внутреннее политическое измерение».
195 Metz, op.cit., S. 127. 196 Metz, op.cit., S. 205, 197 J.Moltmann, Die Theologie der Hoffnung, Münthen 1964.
131
