1.4. К.Барт: «нет» - идеологиям
К.Барт говорит свое решительное «нет» «тотальным идеологиям» (великим идеологизированным образам мира и общества, тотальным в смысле своей претензии на всеобщность) и их жестоким тоталитарным следствиям в политической и военной областях. Еще Гегель повторял, что «все действительное разумно, а все разумное действительно». Великое «нет» было впервые произнесено в знаменитом Барменском богословском заявлении — работе Барта, вдохновившей христианское сопротивление нацизму:
«Иисус Христос, как о Нем свидетельствует Священное Писание, есть единственное Слово Божие, которое нам следует слушать и которому мы должны верить и подчиняться как в жизни, так и в смерти. Мы отвергаем ложное учение, согласно которому Церковь может и должна признавать источником своего провозвестия, помимо и наряду с этим единственным Словом Божиим, другие события, силы, личности и истины в качестве откровения Божия»15.
15 Theologische Erklarung von Barmen (31 мая 1943 г.) - манифест части немецкой лютеранской Церкви, выступившей против гитлеровской диктатуры (так называемой Bekennende Kirche).
19
Откровение требует послушания, основанного на одной только вере, и потому человек никогда не сможет познать божественное силой своего разума. Сопротивление нацизму (являющему собой пример всякой философско-политической идеологии), ставшее причиной изгнания Барта из Германии, было мотивировано для него пришествием Иного (Бога как Совершенно Иного), проявившегося во Христе единственным и неповторимым образом.
Несомненно, Барт разрабатывал эти идеи в тревожной атмосфере послевоенного времени. Война разбила все существовавшие прежде идеологии. «Выступившие на историческую сцену силы — большевизм и фашизм, представляли собой идеологии кризиса» (К.Барт). Однако он хотел не заменить одну идеологию на другую, но противопоставить потерпевшей крах идеологии абсолютную мощь инаковости Другого.
Замысел Барта проясняет посвященная Гегелю глава из его работы Протестантская теология XIX века. Барт признает в Гегеле «философа абсолютного идеализма, основоположника современной субъективности, поставившего разум на высочайший пьедестал, ибо у него разум способен быть всеобщим мышлением жизни и всех ее противоречий»16.
Гегель мыслил разум человека (человечества) как разум Бога, он со всей возможной силой мысли отождествлял Бога с абсолютным духом человека (человечества). Бог и абсолютный дух были для него эквивалентными понятиями. Но это значило лишить Бога силы Его суверенной инаковости по отношению к миру и превратить последний в необходимую феноменологию божественного духа. У Бога не остается никакой свободы и зло мира становится ничем иным, как необходимым и неизбежным моментом блага: «Бог Гегеля есть по меньшей мере невольник Самого Себя. В сознании человека Он охватывает все, и потому человек понимает все, что Бог мыслит и делает, как собственную человеческую необходимость. Откровение не является тогда свободным актом Бога, но Он действует так, как мы, люди, хотим, чтобы Он действо-
16 K.Bart, Die protestantische Tkeologie des XIX Jahrhunderts, Heidelberg 1934, Vol. I, S. 460.
20
зал. Для Бога Откровение становится необходимостью, логика которой уже заранее известна человеку»17.
Барт говорит «нет» всякому отождествлению божественного и человеческого, всякой идеологии, понимаемой как мышление «абсолютного тождества». Он хочет восстановить примат Того, Кто имеет на это право: Бог есть Бог, а человек не Бог. Бог — это Иной и только как таковой Он искупает, спасает, освобождает от удушающего заключения в тождестве. Бог освобождает человека от его самодостаточности, разрывает смертный круг тождества и входит туда как единственный Спаситель. Таков, по существу, смысл бартовского «нет», сказанного Гегелю и связанному с ним трагической смертной судьбой либеральному богословию.
Приговор Барта либеральному богословию и его философской предпосылке, гегелевскому монизму духа, смел и решителен. Там, где Объект (божественное) подчинен субъекту (человеческому) и правилам, установленным этим последним, различие исчезает в тождестве. Смело открыть заново чистый Объект и засвидетельствовать Его Инаковость, услышать Слово среди слов, так чтобы Слово не растворилось в словах — такова задача богословия, понимаемого как мысль об Откровении и как послушание революционному явлению Бога в Его Слове.
Soli Deo gloria («Слава одному только Богу») — такова глубочайшая цель богословия Барта. Бог есть невыразимая Тайна для человеческого субъекта, Он — абсолютно Другой, согласно формулировке, предложенной Р.Отто на основе изучения феноменологии религии. «Он дает познать Себя в Своем высшем откровении и почитается с религиозным страхом и трепетом. Бог в Своей тайне есть Жизнь, а все конечное, созданное человеческим духом, — смерть» (К.Барт).
Бог никогда не позволяет человеческой мысли бесцеремонно захватить Себя. Он -является для нее постоянным вызовом, побуждающим ее выйти за свои границы с тем, чтобы достигнувший собственного предела разум открыл себя в вере для принятия Того, Кто один только может перейти эту границу — Самого грядущего Бога.
17 K.Bart, op.cit., S. 464.
21
Барт в своем Комментарии на Послание к Римлянам утверждает: «Если у меня и есть некая система, то она состоит в том, что я постоянно удерживаю со всей возможной силой то, что Кьеркегор называл «бесконечным качественным отличием» времени и вечности, в его положительном и отрицательном смысле. Бог на небе, а ты на земле(...) Отношение этого Бога к этому человеку и этого человека к этому Богу и является, с моей точки зрения, темой Библии и вместе с тем вершиной философии. Философы называют этот кризис человеческого познания «началом». Библия видит в этом ключевом пункте Иисуса Христа»18.
Таким образом, богословский дискурс Барта о Боге приходит к радикальной христологии — только там, где говорил Бог, соприкасаются миры и встреча с Ним становится возможной:
«Иисус Христос, наш Господь: вот Благая Весть, вот смысл истории. В этом имени соприкасаются и разграничиваются два мира, разделяются два плана: неизвестный и известный. Известный — это мир «плоти», сотворенный Богом, но отпавший от своего первоначального единства с Ним и потому нуждающийся в спасении — это мир человека, наш мир. Этот известный план отделен от другого, неизвестного, мира Отца, мира первоначального творения и конечного искупления. Но связь между нами и Богом, между этим миром и миром Бога должна быть познана. Линия пересечения двух миров не видна сама по себе Точка этой линии, которую можно увидеть — это Иисус Христос, Иисус из Назарета, исторический Иисус»19.
Оказавшись перед подобным «христологическим затруднением», уместно спросить, как был воспринят «бартианский поворот» в лютеранских и философских кругах? Непосредственная реакция была отрицательной. Дитрих Бонхёффер, видный лютеранский богослов и общественный деятель, известный своим мужественным противостоянием нацизму, определил богословие Барта как «позитивизм Откровения», так как оно подчеркивало только инициативу Бога и не учитывало активную роль, подобающую человеческому субъекту20.
18 K.Bart, Der Romerbnef, Bern 1919, S. 345.
119 K.Bart, Der Romerbnef, op.cit., S.17.
20 D.Bonhoffer, Wxederstand und Ergebung. Письма и заметки из тюрьмы Под ред. E.Bethge, Berlm 1948
22
С важными оговорками эпистемологического характера выступил немецкий философ Карл Ясперс. Он назвал «философской верой» осознание того, что человеческое существование определено трансцендентностью, своей способностью выходить за собственные пределы: «оно не перестает ощущать собственные границы и все же хочет их преодолеть, покидая измерение катастрофы (крушения) через акт свободы, воспринимаемый как дар. Призыв в свободном решении выйти за собственные пределы осуществляется в царстве шифров: эти шифры (загадки жизни, смерть, кажущаяся бессмысленность страдания, голос совести, зов любви) зовут к потустороннему, побуждают человека прейти свои границы и высвечивают трансцендентное бытие, оставляя, однако, его сокрытым. Философская вера явно и определенно отличается от богословской веры Барта: «Обе говорят о Боге. Философская вера ничего не знает о Боге, но слушает язык зашифрованной реальности. Даже Бог для нее шифр. Вера Откровения верит в то, что познает в Откровении действия Бога ради спасения человека. Бог проявляется в мире через особые события, связанные с определенным местом и временем. Философская вера серьезно относится к библейскому запрету «Не сотвори себе кумира и всякого подобия» и знает, что делает, когда, подчиняясь ему, слушает и истолковывает язык зашифрованной реальности»21.
Ясперс ставит Барта перед альтернативой: или Откровение сохраняет трансцендентность как таковую и тогда это уже не Откровение, но некий шифр; или же оно является манифестацией трансцендентности без всякого покрова, разрешающей ее в меру имманентности. А Ясперс уверен, что «высшее благочестие» по Барту, то есть безусловное послушание тому, что сказано Богом («Deus dixit»), есть в действительности нечестие, ограничение Бога пространственно-временными координатами и упразднение трансцендентности. Для него подход Барта есть не что иное, как новое и более изощренное утверждение главной роли субъекта, стремящегося свести Иного к своему собственному привычному горизонту»22.
21 К Jaspers, Der philosophische Glaube, Berlin 1935, S. 98. 22 KJaspers, Der philosophische Glaube gegenuber der Offenbarung, Berlia 1962, S. 215.
23
Согласно Ясперсу, философская вера всегда ищет и находит ту временную человеческую истину, которую она способна воспринять. Она чувствует, что трансцендентность ускользает от нее, скрываясь в своем убежище. Последовательному философу ничего не остается, как отказаться от Откровения и довериться неоднозначной динамике зашифрованной реальности. В приведенных выше словах Ясперса легко усмотреть непонимание бартианского поворота: как уже говорилось, он — философ конституциональной ограниченности человека, обреченного на постоянные поиски истины, всегда ускользающей в ее таинственную «мирскую» трансцендентность. Понять его мысль помогают слова Гете: «если бы некое божество даровало мне правой рукой всю истину, а левой неустанный поиск ее, я не колеблясь предпочел бы последнее». Подобная альтернатива часто будет возникать в последующей истории взаимоотношений богословия и философии, проявившись, в частности, в мучительном характере отношения Хайдеггера к своей прежней христианской вере.
Ясперс не понял глубокого смысла поворота, совершенного Бартом. Но, вероятно, чтобы понять, нужно верить не мирской верой Ясперса, а христианской верой Барта. Барт в сущности воодушевлен тем же духом, что и Ясперс. В негативном плане он отрицает «идеологическую тотальность», наследие либерально-буржуазного XIX века, а в положительном утверждает примат абсолютного различия над тождеством, то есть Бога Живого над попытками человека упразднить Его неизреченную тайну. «Всякий взгляд, претендующий на адекватное познание Бога, то есть на совпадение человеческого субъекта и его бесконечного Объекта, является дурной, идеологической тотальностью: в человеческой истории на подобном нечестивом отождествлении основаны насилие, диктатура и идеология» (К.Барт).
Несомненно, Барт утверждает это, исходя из своей религиозной веры. Но для него эта вера не чистая субъективность. Она определена Богом, есть результат божественного действия в человеке: «Иной приходит к нам и Своей Истиной приводит нас к вере» (К.Барт).
С точки зрения Барта, критические замечания Ясперса обращаются против него же. Если нет веры Откровения (Открове-
24
в полном смысле этого слова, то есть приходящего к нам Иного), то нельзя говорить о подлинной трансцендентности, и ния (или экзистенциальные тайны человека) выражают лишь человеческую субъективность: «Без трансцендентности в строго религиозном смысле этого слова человек замыкается в самом себе: расшифровка тайны, которой он является сам для себя, есть способ поиска себя, но таким путем он никогда себя не обретет» (К.Барт).
«Знаки трансцендентности», «мирские тайны» человеческого бытия, «философские загадки» ведут к ложной трансцендентности. Только вера Откровения есть самая надежная гарантия удивления философа, условие возможности мысли, рождающейся от изумления и страха: только так философ открывается отличному от него. Примат, который получает здесь Deus adveniens («Грядущий Бог»), вызывает в человеке «не насыщение, но неутолимую жажду Иного: тем самым мысль побуждается выйти за свои пределы, внимая целительному различию, которое одно только способно освободить от дурного тождества» (К.Барт).
