Пирронизм
Сочинения Пиррона не сохранились, и о его учении мы знаем только из вторичных источников. Но и этих скудных данных достаточно, чтобы понять, что Пиррон стремился создать евпраксофию (по крайней мере, в неявно выраженной форме), — теорию практического понедения, основанную на скептико-философском мировоззрении. Пиррон избегал построения каких-либо онтологических теорий, однако все-таки допускал некоторые эпистемологические принципы. Но, во всяком случае, они, считал он, личностны и никак не объективны. Вместе с тем тот вид скептицизма, которым он руководствовался в жизни, позволял ему достигать состояния, называемого атараксией, т. е. невозмутимостью. Скептицизм конкурировал с эпикурейством и стоицизмом (особенно в Римской империи) за умы и сердца образованных слоев населения. Он позиционировал себя как образ жизни, позволяющий достигать умиротворенного состояния духа, свободного от забот и тревог. Следует отметить, что классический скептицизм не создал никакой особой теории познания. Он в большей степени был занят поисками достижения безмятежного и невозмутимого образа жизни. Пирронизм, как это направление было названо впоследствии, приобрел форму универсального агностицизма и воздержания от принятия каких-либо убеждений.
Согласно Диогену Лаэртскому (жившему в III столетии), Пиррон пытался вести жизнь, соответствующую его собственному принципу: жить без особой цели, ничего заранее не остерегаться, видеть опасности такими, каковы они суть, будь это телега, пропасть, собаки или то, что является неопределенным для наших органов чувств1. От опасностей его оберегали друзья, которые обычно следовали за ним. Согласно Лаэртию, Пиррон не признавал никаких этических теорий и отрицал существование чего-либо заслуживающего или не заслуживающего уважения, справедливого или несправедливого. «Все, что в самом деле существует, - это не более чем обычаи и соглашения, имеющие целью руководить поведением человека». Енесидем (I в. до н. э.) утверждал, что свой принцип воздержания от суждения Пиррон применял к философии и к проблемам истины, тогда как в повседневной жизни он не терял предусмотрительности и твердо придерживался здравого смысла. Главной областью изысканий Пиррона была мораль, поскольку сам принцип воздержания от суждения имел целью
1 Diogenes Laertius. Lives of Eminent Philosophers. Vol. 2. London, New York: William Heinemann, 1925. См. также: Benn. Op. cit. P. 475. Русскоязычный читатель может познакомиться с жизнью и деятельностью Пиррона по изданию: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979. С. 378-393. (Примеч. пер.).
33
обретение практической пользы в личной жизни человека, придерживающегося соответствующего скептического принципа. Например, Диоген Лаэртский следующим образом описывает поведение Пиррона: во время шторма, когда его спутники на корабле впали в уныние, он оставался спокоен и уверен в себе и, показывая на поросенка, который продолжал есть, сказал, что вот такой же невозмутимости должен держаться мудрец1.
Историк Эдуард Целлер свел философию Пиррона к трем положениям: «Мы ничего не можем знать о природе вещей. Поэтому правильное отношение к ним — это воздерживаться от суждений. Необходимым результатом воздержания от суждений является невозмутимость»2. Ученик Пиррона Тимон (320-230 гг. до н. э.) развивал идеи своего учителя. Однако своей философской концептуализации они обязаны Энесидему3. Энесидем критиковал как догматиков, философов, «владеющих» истиной, так и скептиков платоновской Академии.
Наиболее полным изложением пирронизма может считаться изложение Секста Эмпирика, жившего в III в. н. э., спустя 5 столетий после Пиррона. Неизвестно, насколько точен был Секст в оценках пирронизма. Во всяком случае, сегодня о пирронизме мы можем судить в основном благодаря его сочинениям. Поэтому обратимся непосредственно к работе Секста Эмпирика «Пирроновы положения» — книге, которая имеет большое значение для понимания истории философии4. Этот текст был «переоткрыт» в эпоху европейского Возрождения в XV-XVI столетиях, т. е. в эпоху, возродившую скептицизм для Нового времени. Всех философов Секст разделял на три класса: 1) догматики (Аристотель, Эпикур, стоики), 2) академики (например, Карнеад) и 3) скептики (последователи Пиррона). Скептики отличаются от прочих тем, что говорят: «Пусть другие говорят об остальных родах, о скептическом же способе рассуждения скажем в главных
1 Benn. Р. 481.
2 Edward Zeller. The Stoics, Epicureans, and Skeptics (London: Longmans, Greens, 1880). P. 527.
3 Энесидему (I в. н. э.) приписывают 10 скептических тропов (см.: Диоген Лаэртский. «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». С. 385-387. Считают также, что именно Энесидем после длительного перерыва возродил пирроновский скептицизм, так называемый «новый пирронизм». Возрождение произошло в стенах платоновской Академии. (Примеч. пер.).
4 Sextus Empiricus. Outlines of Pyrrhonism (Buffalo, N. Y.: Prometheus Books, 1990). Встречающиеся далее ссылки в квадратных скобках означают страницы русскоязычного перевода и даны по тексту: Секст Эмпирик. Три книги пирроновых положений / Пер. Н. В. Брюлловой-Шаскольской // Соч. В 2 т.: Пер. с древнегреч. / Общ. ред. А. Ф. Лосева. Т. 2. М.: Мысль, 1976. С. 207-413. (Примеч. пер.).
34
чертах теперь мы, после предварительной оговорки: ни о чем из того, что будет высказано, мы не утверждаем, будто оно обстоит во всем так, как мы говорим, но излагаем повествовательно каждую вещь согласно с тем, как это ныне нам кажется»1. Пирронисты были не только философами, но и врачами. Они задавались вопросом, имеют ли болезни причины. И, отрицая таковые, они таким же образом отрицали претензии на обладание знаниями (knowledge claims) в логике, математике, астрологии и других областях.
Диоген Лаэртский характеризовал скептицизм Пиррона следующим образом. Это скептицизм зететический (т. е. ищущий и проверяющий). Это скептицизм эфектический (т. е. влекущий за собой воздержание от суждения). Это — скептицизм апоретический (т. е. означающий состояние сомнения). Скептицизм такого рода не способен предложить человеку ни окончательного утверждения, ни окончательного отрицания, и в этом смысле такая позиция не равносильна простому отрицанию. Она не означает и простого безверия или отказа от каких-либо убеждений.
Проблема, с которой мы сталкиваемся, говорит Секст, состоит в том, что для любого явления или суждения мы можем найти противоположное явление или суждение. Под явлением он разумел объект чувственного восприятия, под противоположным суждением — то, что можно найти аргументы, которые в отношении первого «конфликтны», и что каждый из них обладает некоторой силой и правомерностью. Единственно здравая позиция, возможная в этой ситуации, — воздержание от суждения, что означает «прекращение процесса мышления», когда мы ничего не утверждаем и не отрицаем. Проблема противоречия разрешается лишь при особом душевном состоянии — состоянии невозмутимости. Оно достигается путем воздержания от суждения, что означает «прекращение мыслительный деятельности», когда уже ничего не утверждается и не отрицается.
Цель такого скептицизма — достичь состояния «душевного спокойствия» или «безмятежного покоя». Таким образом, пирроновский скептицизм стремился не к сужению интеллектуальных интересов, а к достижению моральных целей, поскольку принцип воздержания от суждения относится к самой жизненной позиции индивида. В самом деле, Секст утверждает, что «воздержание от суждения» есть такое состояние ума, при котором мы ничего не отрицаем и ничего не утверждаем; «невозмутимость» же есть безмятежность и спокойствие ду-
1 Philip P. Hallie. ed. Skepticism, Man and God: Selections from the Writing of Sextus Empiricus. Middleton, Conn.: Wesleyan Univeresity Press, 1964. P. 41. [C. 207].
35
ши»1. Богатые натуры, говорит он, обеспокоены неупорядоченностью происходящего и задумываются над тем, во что верить. Они начинают исследовать истины и заблуждения относительно вещей и на этом пути могут достичь состояния невозмутимости. Но это может произойти, только когда мы отказываемся от догматизма.
Когда Секст употребляет слово «догма», он поясняет, что не относит его к обычным ощущениям, которые вытекают из повседневных чувственных данных. Понятие «догма» применяется к «неочевидным вещам, которые образуют объект научных изысканий». Догматик признает реальное существование объектов, независимых от него самого. Он может заявлять, что они являются порождением органов чувств или мышления, или, напротив, что они реальны сами по себе и т. д. Скептик ничего подобного не утверждает, но и не отрицает. Он не отрицает возможность познания, но и не делает при этом никаких эпистемологических или метафизических утверждений. Он только констатирует личные восприятия таких предметов и не идет дальше. Скептик не имеет философской системы убеждений, хотя и не отрицает, что «если же будут называть мировоззрением способ рассуждения, следующий какому-нибудь положению в соответствии только с явлением, то мы скажем, что имеем мировоззрение, ввиду того, что это положение указывает нам, как, по-видимому, следует правильно жить... имея в виду возможность воздержания»2.
Скептики, согласно Сексту, не отрицают явлений. Они только не хотят истолковывать это, являющееся. Живя не как догматики, мы, говорят они, уделяем должное внимание явлениям, так же как и требованиям повседневной жизни. Скептик руководствуется природой, побуждениями чувств, традициями, законами, обычаями общества, искусствами. В сущности, если скептики не могут обнаружить истину ни в философии, ни в науке, то, по крайней мере, они могут следовать здравомыслию или своим чувствам, а также руководствоваться общественными договоренностями. Дэвид Юм, испытавший влияние Секста, высказывал подобные мысли в XVIII столетии.
Как скептики достигают воздержания от суждения? Как правило, выдвигая противоположное тому, что утверждают другие. Согласно Сексту, «противопоставляем же мы либо явление явлению, либо мыслимое мыслимому, либо попеременно [мыслимое — явлению]»3. Секст описывает 10 тропов, т. е. способов рассуждений, посредством кото-
1 Philip P. Hallie, ed. Skepticism, Man and God... P. 35. [Там же. С. 209].
2 Ibid. P. 37. [Там же. С. 210].
3 Ibid. Р. 43. [Там же, С. 214].
36
рых можно достичь воздержания от суждения. Все тропы указывают на крайнюю степень относительности, изменчивости и субъективности восприятия и мышления и на трудность отыскания эпистемологических критериев, которые говорили бы нам, что истинно, а что ложно. (1) Первый троп — о разнообразии живых существ, т. е. о том, что одинаковые вещи вызывают у различных животных неодинаковые представления. (2) Подобным образом, имеются различия в восприятиях среди человеческих существ, что вытекает из различий в их внешнем виде и морфологии. (3) Имеются различия, обусловленные особенностями органов чувств каждого человека. (4) Троп об обстоятельствах — существует относительность в обстоятельствах, в которых мы пребываем, и эти обстоятельства по-разному окрашивают наше восприятие мира. (5) Аналогично четвертому тропу, имеются различия положений, расстояний и мест. (6) Имеются различия в составах (mixture), что определяет результат. (7) В количестве и компонентах конкретных объектов. (8) Троп об относительности — все существует по отношению к чему-нибудь, и невозможно указать, какова каждая вещь сама по себе. (9) Наши восприятия и мысли также различаются в зависимости от распространенности или редкости явления. (10) Последний троп связан с нравственностью, а именно с различиями в этических стандартах, институтах, обычаях, законах, мифах, убеждениях и догмах, которые влияют на наши восприятия и суждения.
Тропы применяются к субъекту суждения, либо к предикату, либо к суждению в целом. Далее Секст подчеркивает, что противоречия между суждениями неразрешимы и что любое положение можно доказывать бесконечно. Каждый верит в собственные предположения и принимает их без доказательств. В споре неизбежны логические ошибки — круги в доказательстве (обоснование тезиса доказательства с помощью посылок, в числе которых имеется такая, для обоснования которой приходится обращаться к тезису) или круги в определении (в результате чего определение ничего не определяет)1.
1 П. Куртц обобщил высказывания Секста о 5 тропах, доставшихся в наследство от младших скептиков и имеющих логический предмет суждений, в отличие от 10 предыдущих, ориентированных на суждения о физических предметах: 1) о разноречивости — о существовании неразрешимого спора об обсуждаемой вещи; 2) об удалении в бесконечность — доказательство обсуждаемой вещи требует другого доказательства, и то, в свою очередь, другого, и так до бесконечности; 3) о том, относительно чего — подлежащая вещь кажется той или иной по отношению к судящему и созерцаемому вместе; 4) о предположении — т. е. когда, избегая удаления в бесконечность, догматики ничего не обосновывают, но желают принять его просто и без доказательств лишь в качестве уступки; 5) о взаимодоказуемости — когда то, что должно служить подтверждением исследуемой вещи, нуждается во взаимном от нее подкреплении, и тогда невозможно взять ни одно из них для доказательства другого (Там же. С. 240-241). (Примеч. пер.)
37
Чтобы не попасть в ловушки противоречивых утверждений, скептик предпочитает воздерживаться от суждений. Секст предупреждает, что в отличие от догматиков, он не предлагает философской теории. Он только говорит, «как это является нам», или, от первого лица, — «как это является мне».
Следует уяснить, что пирронисты не отрицают суждений и не доказывают ложность утверждений других. Например, они не отрицают существование Бога или богов. Но они и не утверждают, что верят или не верят этому. Выражение «воздерживаюсь от суждения» они употребляют вместо выражения: «Я не могу сказать, чему из предложенного нужно доверять, а чему не доверять»1. С точки зрения достоверности или недостоверности вещи кажутся одинаковыми. «И равны ли они, мы не утверждаем, но говорим то, что нам кажется о них, когда мы их воспринимаем»2. Секст называет этот процесс «воздержанием» ввиду одинаковой значимости объектов исследования, в отношении которых он не может ничего ни утверждать, ни отрицать. Таким образом, как методология пирроновский скептицизм — это нейтральный скептицизм. Скептик не определяет своего отношения ни к каким вопросам, поскольку все предстает ему как неопределенное. Подобным же образом он описывает состояние своего собственного разума, а именно — что для него «все есть невоспринимаемое»3. Он не возводит в ранг универсальной теории метод, согласно которому для каждого аргумента в пользу тезиса выдвигается контраргумент. Он скорее модифицирует эту позицию в том смысле, что для каждого аргумента, который был выдвинут тем, кто стремится принять его догматически, скептик, подвергнувший этот тезис проверке, находит контраргумент. Скептики настаивают на том, что они - не догматики, но просто описывают состояние человеческого разума, как оно им является. Таким образом, скептицизм предлагается как разновидность терапии, которая освобождает нас от догматизма и позволяет нам быть индифферентными в отношении его соблазнов и ловушек.
Я буду подробнее рассматривать скептицизм этого рода в последующих разделах книги, но уже сейчас уместно высказать некоторые соображения. Во-первых, я думаю, что просто невозможно жить, следуя такой крайней форме нейтрального скептицизма. Скептики допускают, что в повседневной жизни мы сталкиваемся с необходимостью выбора. В самом деле, они доказывают, что ради сохранения не-
1 Philip Р. Hallie. ed. Skepticism, Man and God... C. 246.
2 Там же. С. 246.
3 Там же. С. 247.
38
возмутимости нам надо следовать господствующим обычаям и привычкам. Таким образом, мы не в состоянии четко разграничить убеждения, которыми мы руководствуемся в повседневной жизни, и сложные научные теории или философские учения.
Во-вторых, когда во II и III вв. н. э. скептики создавали свои труды, они находились под влиянием широко известных разногласий между ведущими философскими и научными школами. Многие из тогдашних споров не разрешены и по сей день. Однако сегодня мы располагаем значительным объемом научных знаний, прошедших проверку доказательствами, подтверждаемых логической связностью и предсказательными взможностями, т. е. у нас есть знания, которые, можно сказать, оказались надежными. Так что утверждать, что у наших знаний нет никакой объективной основы, что нам остается только воздерживаться от суждения, — значит вступить в противоречие с человеческим опытом. В-третьих, нейтральные скептики оказываются сторонниками крайне широкой формы универсального догматизма, отрицая возможность обретения знания и заявляя, что они высказывают только личные, а не всеобщие философские суждения. Тем самым они лишь маскируют универсализм своих суждений, что отдает лицемерием. Действительно, скептик подозрительно много возражает против возможности познания.
То, что остается в тени, - это набор сомнительных философских предположений о природе реальности и человеческих познавательных способностях. Почему и в каком смысле сомнительных, я проанализирую позже, однако могу сказать: это не противоречит тому, что некоторое воздержание от суждения в отдельных ситуациях является необходимым компонентом скептического исследования в поисках надежного знания. Но речь идет о выборочном, селективном воздержании в ограниченном контексте исследования, без всяких претензий на всеобщность. Что я буду отрицать — так это принцип полного воздержания, как и правомерность соскальзывания на такую жизненную позицию, которую можно назвать «ничегонезнанием». Нейтральной непознаваемости я также отказываю в жизнеспособности.
Примечательно, что после «переоткрытия» пирроновского скептицизма он оказал глубокое и благотворное влияние на философию того времени. Любопытно и то, что христианство смогло широко распространиться в Римской империи, когда та была охвачена скептическим сомнением. Если философия утверждает, что ничто не истинно и не ложно и что нет надежных критериев оценки достоверности знания, то почему бы не принять христианское откровение и не повернуть к вере и к обычаям как источникам вдохновения? Таким обра-
39
зом, реакция на нейтральный скептицизм могла привести к наиболее экстремальным формам догматизма. Этот вид пуристского1 скептицизма в конце концов обрекает себя на поражение.
Академический скептицизм
Обратим теперь внимание на форму скептицизма, которая, на мой взгляд, более предпочтительна и которую Секст несправедливо называл догматической. Я считаю, что она более надежна, чем пирронизм. Это — скептицизм, который возник в школе Платона и который был поддержан его преемниками по Академии в третьем столетии до нашей эры. Платон был философским гением, и его учение можно интерпретировать различным образом — и как учение скептика, и как абсолютиста. Его величайшие диалоги были экскурсами в области философского исследования и отличались большим разнообразием точек зрения. Как я ранее говорил, Платон часто завершал свои диалоги, не сводя их к какому-то определенному выводу. Однако он прославился своей «теорией идей», в которой постулировал область вечных сущностей и разделил мир на «явление» и «реальность». Он полагал, что последняя может быть познана в ходе диалектического развертывания интеллектуальной интуиции. Аркесилай (315-240 гг. до н. э.) подверг сомнению метафизические и теоретико-познавательные доктрины Платона. Столетием позже Карнеад, которого многие считают величайшим академическим скептиком, отверг теорию познания и метафизику Платона. К сожалению, до нас не дошли сочинения Карнеада и других академических скептиков. Все, что нам известно о них, мы находим у Цицерона, римского писателя и государственного деятеля, получившего образование в Академии; от Диогена Лаэртского, писавшего о жизни философов; от Секста Эмпирика и от Блаженного Августина (354-430 гг. н. э.), атаковавшего скептиков с позиций христианской веры2.
Снова подчеркну, что слово «скепсис» происходит от skeptikos, обозначающего исследование и изначально не имевшего ничего общего с сомнением. «Скепсис» — значит «рассматривать», «проверять». Только позже это слово стали связывать с сомнением, что и закрепилось исторически. Академические скептики, как они позже назывались,
1 «Пуристского» в данном контексте — борющегося за собственную чистоту. (Примеч. пер.).
2 Cicero. De Academica и De Natura Deorum; Diogenes Laertius. Lives and Opinion of the Philosophers; St. Augustine. Contra Academicus. [Рус. пер.: Цицерон, Марк Туллий. Учение академиков. М.: Индрик, 2004; О природе богов. СПб.: Азбука-классика, 2002. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979. Блаженный Августин. Против академиков. М.: Греко-латинский кабинет, 1999].
40
возможно, и не имели представления о взглядах Пиррона. Возможно, они просто продолжили традицию сократовского сомнения. На эти вопросы ответить трудно из-за отсутствия подлинников.
Академические скептики начали постоянную критическую борьбу с метафизическими доктринами, преобладавшими в платонизме и стоицизме. Скептики отрицали, что скепсис означает сплошное сомнение, безразличие и бездействие. Они учили полагаться на опыт и на применение в повседневной жизни определенных правил. Согласно Цицерону, Аркесилай был первым, кто использовал слово «эпохе» для обозначения воздержания от суждения в философских спорах. Академические скептики отвергали утверждения стоиков о существовании восприятий, которые являются самоочевидно истинными. Аркесилай разработал концепт eulogon, т. е. «вероятный» или «приемлемый» (reasonable), который обеспечивает нас некоторым основанием действия или принятия практических решений даже в том случае, если оно не может быть достаточно убедительным или не свидетельствует о внутренней природе вещей. Хотя мы можем воздерживаться от суждений относительно метафизических вопросов, это не подрывает нашего практического разума, и потому мы способны достичь счастливой жизни. В этом скептицизм не отличался от двух других господствующих философских школ своего времени — эпикуреизма и стоицизма, которые также пытались выработать руководство для практической жизни, т. е. евпраксофию.
Особо пристального внимания заслуживают воззрения Карнеада. Он создал более позитивную и конструктивную форму скептицизма, во многом схожую со скептической компонентой современного прагматизма и позитивизма. Карнеад не отрицал возможность знания целиком и полагал, что можно найти вероятности, опираясь на которые, мы можем жить. Он, кроме того, не считал разумным безучастное состояние воздержания от суждения по отношению ко всему и вся. Таким образом, его скептицизм был близок к умеренному скептицизму, позже проявившемуся у Юма. Вместе с тем он был настроен скептически относительно оснований познания. Карнеад не считал, что мы обладаем окончательными познаниями насчет природы ве-
41
щей, но, хотя и нет ничего определенного, некоторые вещи более вероятны, чем другие.
Подобно пирронистам, Карнеад поражался противоречивости аргументов, содержащихся в философских суждениях. О роли и судьбе скептицизма — даже его смягченной формы — свидетельствует следующая драматическая история. В 156 г. до н. э. афиняне совершили ничем не спровоцированное нападение на город Оропус и были оштрафованы Римом на 500 талантов. Чтобы попытаться снять это наказание, афиняне послали в Рим послов, трех философов - стоика, перипатетика (представителя школы Аристотеля) и Карнеада, представлявшего академический скептицизм. Помимо переговоров, философы читали лекции. Лекции Карнеада стали сенсацией. Два дня он читал лекции о праве. В первой лекции он восхвалял учения Платона и Аристотеля о справедливости и добродетели. Во второй лекции он, однако, напрочь разрушил все те доводы, которые приводил днем раньше. Он попытался показать, что не существует непреложного закона справедливости и что величайшие и самые сильные государства, такие как Рим, процветают за счет нарушения прав своих соседей. Кроме того, точка зрения индивида, его собственный интерес иногда могут быть сильнее соображений о добродетели. Карнеад с виртуозностью продемонстрировал: для каждого аргумента в пользу тезиса можно найти контраргумент. Он стремился обратить внимание на непоследовательность, тщеславие и догматизм людей, когда они проявляют склонность к принятию той или иной позиции. Такая скептическая точка зрения не понравилась римлянам, и вскоре Катон Старший убедил их принять закон против философии. Острые аргументы скептиков, несомненно, трактовались лидерами Рима как нападки на его политику, угрожающие целостности государства.
Заслуживает внимания оценка Секстом академического скептицизма. Как он пишет, было три Академии1. Первая, платоновская, и есть академия в собственном смысле этого слова. К ней принадлежали его последователи, современники. Вторая — Средняя академия. Она была основана Аркесилаем и его слушателем Полемоном. Третья академия была названа Новой. Это — академия Карнеада и Клитомаха. Некоторые, замечает Секст, добавляют Четвертую академию - академию Филона и Хармида. Различают также и Пятую академию — академию Антиоха. Секст указывает, что многие диалоги Платона свидетельствует о его скепсисе, особенно диалоги «Менон» и «Эвтифрон». В них Сократ демонстрирует диалектический процесс исследования и обнаружива-
1 Секст Эмпирик. Три книги Пирроновых положений // Соч. Т. 2. С. 253.
42
ет невозможность однозначных выводов. Поэтому нельзя обвинять Платона в догматизме.
О скептиках Новой академии Секст говорит, что они отделились от пирронистов, поскольку стремились к поиску определенных и утвердительных ответов. Секст отмечает: «Что касается последователей Новой академии, то, если они говорят, что все невоспринимаемо, они все же отличаются от скептиков [пирронистов], и, пожалуй, именно этим самым, что они говорят, будто все невоспринимаемо (они высказывают утверждение по поводу этого, скептик же не отчаивается, подозревая, что, пожалуй, что-нибудь и может быть воспринято); отличаются они особенно ясно от нас и в суждении о добре и зле. То, что нечто хорошо или дурно, академики высказывают не так, как мы, но с уверенностью, что, вероятно, то, что они называют добром, скорее является таковым, чем противоположное, точно так же обстоит дело и со злом. Мы же ни о чем не говорим, что оно добро или зло, так, чтобы считать вероятным то, что мы говорим, но, не высказывая мнения, следуем жизни, чтобы не быть бездеятельными. О представлениях мы говорим, что они одинаковы по существу в отношении достоверности и недостоверности, а они считают, что одни из них вероятны, другие невероятны. Но и среди вероятных они видят различия: одни они считают только вероятными, другие — вероятными и проверенными, третьи — вероятными, со всех сторон проверенными и несомненными»1. Он дает иллюстрацию своих суждений на примере человека, входящего в темный дом, где лежит свернутая веревка. Его первым, просто вероятностным, представлением будет змея. Но далее, в ходе исследования, он замечает, например, что змея не двигается. Возможно, подумает он, это просто канат. Он вспомнит, например, что змея зимой свертывается. Поэтому он ворошит этот клубок палкой и убеждается, что показавшееся ему змеей таковой не является.
Карнеад считал ошибочной теорию познания стоиков. Разум не признает (как верили стоики) фантазий, относительно достоверности которых он мог бы вынести утвердительное суждение. Субъективный фактор активно вовлечен в процесс восприятия и опознания. Карнеад не мог найти эпистемологических критериев различения субъективных переживаний и действий. Нельзя сказать что-либо определенное о реальности, лежащей за являющимся, поэтому надо воздерживаться от суждений о предельных основаниях познания. В ответ на вызов стоиков Карнеад формулирует понятие pithanon, или вероятного. Исходя из него, он описывает правила поведения мудрого челове-
1 Там же. С. 254-255.
43
ка. Существуют три степени вероятного. Первый этап — простое восприятие (как вначале видится свернутый объект); второй этап — это когда наши первые впечатления подтверждаются аналогичными восприятиями и сопровождающими их обстоятельствами. Вероятность достигает третьей ступени, когда мы проверяем наши впечатления в ходе последующего изучения. Вероятность увеличивается в той степени, в которой наши восприятия подтверждаются исследованием условий, в которых это происходит. В этом случае Карнеад использует одну из форм индуктивного вывода, связывая текущие представления с прошлым опытом и их тщательной проверкой. Эмпирический пробабилизм Карнеада крайне интересен и в некотором смысле аналогичен третьей форме скептицизма, и он указывает на конструктивную роль скептического исследования.
Между пирронизмом и пробабилизмом Карнеада имеется фундаментальное различие. Контраст между ними более всего проявляется в воззрениях на религию и веру в богов. Секст утверждает, что пирронизм согласовывается с обыденной установкой, в которой мы, не превращая это для себя в определенную догму, признаем существование богов, почитаем их и верим в пророчества. Он критикует догматизм тех философов, которые выступают с претензией на знание «божественных вещей». Он обращает внимание на разнообразие и противоречивость людских мнений о богах. Секст убежден в том, что доказательства существования богов необоснованны. Однако и попытки доказательства их несуществования также ни к чему не приводят. А поскольку дилемма существования или несуществования богов неразрешима, Секст полагает, что в этой проблеме лучше всего занять нейтральную, индифферентную позицию — воздержаться от суждения. Однако трудности в решении моральных вопросов вынуждают вернуться к прежнему, обыденному мнению и, следовательно, принять положение «боги существуют» и совершать ритуалы поклонения им.
Вместе с тем Карнеад — последовательный критик веры в богов. Во всяком случае, он проявляет скепсис относительно оснований религиозной веры, и у нас нет свидетельств о его набожности. О его взглядах мы можем судить в основном по Цицерону, который изучал стоицизм, эпикуреизм и скептицизм и был хорошо знаком со спорами этих школ о природе богов и о том, управляют ли они миром и делами смертных. Цицерон отстаивал стоическую точку зрения на божественность вселенной. Говоря о Карнеаде, он сообщает, что последний критиковал философские доводы, которые обычно использовались стоиками, и демонстрировал их противоречивость. Карнеад, к примеру, не принимал ссылок стоиков на общепризнанность веры в
44
бога. Он считал, что мнение глупой и неразумной толпы не может служить основанием для доказательства истинности утверждений о богах. Карнеад нападал на телеологическое и онтологическое доказательства бытия бога, полагая, что можно дать естественное объяснение происходящим в природе процессам, не приписывая их причины замыслу персонифицированного бога. Кроме того, Карнеад говорил, что само понятие бога полно противоречий: если бог бесконечен, то в силу этого он не обладает признаками конечного; если он абсолютно совершенен, то в тоже время он не может быть несовершенным. В противовес целесообразной рациональности и провиденциальному порядку стоической вселенной, Карнеад во всем находил беспорядок и несовершенство. Так, например, многообразие зла в мире идет вразрез со стоическим пониманием бога.
Любопытно отметить, что Карнеад, кроме того, был последовательным критиком веры в ворожбу, предсказания и пророчества, т. е. противником паранормальных верований, широко распространенных в Римской империи. Хотя в ходе дебатов Карнеад мог возражать обеим сторонам, реализуя принцип воздержания от суждения («эпохе»), он был последовательным агностиком и киником в отношении господствовавших в обществе стоических воззрений на бога. Карнеада, скорее всего, следует считать неверующим, а не просто избегающим религиозных обычаев или тем более признающим традиционные религии, как Секст. Согласно Цицерону, Карнеад выдвигал свои аргументы не для разрушения веры в богов, а для того, чтобы показать, насколько неубедительны доводы в пользу религиозных верований. Он не просто воспроизводил доказательства стоиков, но показывал их внутренние противоречия с целью побудить к скептическому воздержанию от суждения.
Таким образом, Карнеад находился на перепутье между атеизмом и теизмом. Секст отвергал защищаемые академическими скептиками идеи пробабилизма и неразумия утвердительных суждений. Он не признавал и положения Карнеада об уровнях вероятности, полагая, что они могут быть своего рода догматами. Но как пирронизм, так и академический скептицизм преследовали практические цели: они выступали в качестве оппонентов философского догматизма и метафизической определенности, которые могут вести к неограниченному фанатизму. Обе эти школы искали в опыте некоторые руководства для достойной жизни. Ни одна из них не склоняла ни к шизофренической нерешительности, ни к крайнему сомнению. Будучи евпраксофистами, они преследовали практическую цель: предложить некоторые моральные правила, помогающие жить осмысленно.
45
Следует отметить и то, что между учеными имел место спор о сути позиции Карнеада. Некоторые утверждали, что сам Карнеад не имел никаких позитивных убеждений и что его внимание было сфокусировано на эпохе — на воздержании от таковых. Основным свидетельством в пользу этого является его оппозиция по отношению к аргументам обеих сторон в любом споре. Клитомах, ставший главой Академии после Карнеада, говорил, что он никогда не мог определить, во что же в самом деле верил его предшественник.
Другие считают, что Карнеад выдвинул теорию вероятности (pithanon) не в качестве некоторого позитивного философского принципа, а просто использовал свое изобретение как способ возразить стоикам в диалектическом споре. Если это так, то позицию Карнеада следует определить как существенно негативистскую. Нет сомнения в том, что Карнеад был талантлив в борьбе «на два фронта». К примеру, он доказывал наличие критерия «постигающего представления». Но он же доказывал и то, что такого критерия не существует. То есть Карнеад не связывал себя аргументами никакой позитивной теории и использовал идею pithanon лишь только для опровержения позиции стоиков, так что иногда трудно сказать, в чем он был действительно убежден.
Последователи Карнеада в Академии, такие как Филон, преемник Клитомаха, и Метродор, отстаивали иную интерпретацию воззрений Карнеада. Они доказывали, что концепция pithanon является позитивным убеждением Карнеада, и сами придерживались умеренного скептицизма. В любом случае, независимо от того, составляла ли теория вероятности Карнеда суть его убеждений или нет, она стала позитивной формой скептицизма поздней Академии. Ее скептики придерживались того положения, что в жизни нам следует «хорошенько думать», использовать «баланс» фактов и полагаться на практическую мудрость. Таким образом, они защищали высокие и жизнеутверждающие цели скептицизма.
Как мы видели ранее, Секст Эмпирик считал такой скептицизм догматическим. Для него единственно разумная установка, до которой сумел подняться этот скептицизм, — это воздержание от убеждений. К сожалению, в Новое время пирронизм Секста, а не позитив теории вероятности (pithanon) Карнеада стал рассматриваться как образец классического скептицизма. Идея полного воздержания от убеждений и культивирование абсолютного сомнения оказали преимущественное влияние на развитие современного мышления. Однако все же существуют, по крайней мере, две разновидности скептицизма: с одной стороны, это скептицизм в форме сомнения или воздержания
46
от убеждений, с другой — скептицизм как позитивный методологический принцип исследования. Последний предстает как непредубежденность, исследование абсолютных или самоочевидных допущений. Он иногда уклончив в признании истины, но никогда не отрицает возможности достижения надежного знания.
Постскриптум к сочинению Августина «Против академиков»
В некотором смысле блаженный Августин олицетворяет конец широкого влияния скептицизма в Древнем Риме. Он — фигура переходная, с ним христианская вера возобладала над ведущими философскими школами, господствовавшими в языческом мире. Философское размышление сменилось абсолютной убежденностью, основанной на религиозной вере. Августин подробно излагает свою «одиссею» от скептицизма к твердой вере. Он рассказывает, как, будучи юношей, ознакомился с академическим скептицизмом и был заинтригован его философской аргументацией. Однако он чувствовал недостаточность скептицизма для его жаждущей души и то, что он угрожает подорвать его интересы и силы. Более того, Августин стремился обнаружить истину, а не только искать ее или воздерживаться от суждения. В работе «Против академиков» он порывает со скептицизмом по философским основаниям. В качестве первого аргумента он выдвинул идею возможности обретения определенных истин посредством логических законов противоречия, исключенного третьего и тождества. Они непосредственно очевидны и являются всеобщими истинами действительности. Они не подчинены времени и не подвержены изменениям. Аналогичным образом он обнаружил неизменные истины в этике и эстетике. В итоге, подобно Платону, Августин постулировал существование мира идеальных сущностей, объединенных под властью Бога. Августин — искусный диалектик. Он предвосхитил знаменитую формулу Декарта «мыслю, следовательно, существую», утверждая, что даже сомнение во всем допускает, по меньшей мере, уверенность в том, что имеет место сомнение, сомневаться относительно которого невозможно, не впадая в противоречие.
Философия Августина по сравнению с философией его предшественников имеет совершенно новый интеллектуальный и этический дух. Августин уже не удовлетворен ни поиском истины, ни разумными инструментами процесса исследования. Атмосферы разума недостаточно для жизни. Сомнение не удовлетворяет его. Жизнь на основе вероятности для него столь же непривлекательна. Августин жаждал несомненной определенности. Здесь прослеживается связь его умственного настроя с априорным интуиционизмом платоновского типа,
47
но его запросы не способен исчерпать один разум. Последний должен быть дополнен верой и силой откровения. Разум не в силах открыть глубочайшие тайны жизни, говорит Августин. Человек ищет богоподобия, а богоподобие достижимо только верой. Лишь при полном подчинении себя божественной власти и принятии христианского откровения можно надеяться на преодоление сомнений и философского скептицизма.
Совершенно очевидно, что скептик должен относиться крайне критически к августиновскому обращению к вере. Скептицизм порождает сомнение в надежности любого откровения. Он не видит никакого основания для того, чтобы укоренять истины логики в интуиции абсолюта. Он отнюдь не убежден в том, что стандарты этики и эстетики универсальны. Скептицизм ставит под вопрос постулаты области сущностей, основанных на признании реальности Бога.
