Скептицизм Нового времени
Образованность людей резко упала после того, как языческую философию и литературу затмил авторитет церкви. Пройдет много времени, прежде чем европейская цивилизация освободится от диктата христианского учения. Европа пробудится от догматического сна лишь в ХIII-XIV столетиях, в эпоху Возрождения. Ренессанс частично был вызван переоткрытием классических текстов Греции и Рима. Возрождение гуманитарных исследований сопровождалось секуляризацией общества, а также появлением науки Нового времени.
Из великих классиков — Цицерона и Секста Эмпирика, пользовавшихся большой популярностью в конце эпохи Возрождения и в начале Нового времени, львиная доля внимания была уделена последнему. Так же влиятельна была «Жизнь Пиррона» Диогена Лаэртского. Греческий текст «Основы пирронизма» проник в Западную Европу из
48
Византии. В 1562 г. он был переведен на латинский язык, а несколько позже — на другие языки. К XVII столетию скептицизм стал определяющей силой новоевропейского мышления. К сожалению, скептицизм, переоткрытый в то время, отождествлялся с универсальным сомнением и потому рассматривался многими скорее как отрицание, чем как характеристика конструктивного исследования.
Негативный скептицизм и фидеизм
Возрожденный скептицизм вначале преобладал в форме пирронизма, т. е. полного сомнения в возможности познания, убежденности в том, что и чувства, и разум терпят неудачу в обеспечении нас хотя бы какой-нибудь степенью определенности. Единственное, что нам остается, — это тотальное сомнение. Пиррон говорил: так как мы не знаем, существует или не существует мир, следует полагаться на существующие обычаи и бытующую в обществе религию. На заре Нового времени одним из удивительных побочных продуктов влияния скептицизма оказалось распространение фидеизма: исходя из того, что естественный разум и чувственный опыт — ненадежные руководства на пути к окончательной истине, многие скептики заключали, что удовлетворить духовные запросы способна только религиозная вера.
В период Реформации, когда протестантизм вел войну с Римско-католической церковью, проблемы природы истины стали ключевыми в этом конфликте. Является ли истина исключительно прерогативой церкви, или можно возвратиться к Библии, читать Священное писание и на основе этого самостоятельно судить о том, что есть истина? Ученый-гуманист Эразм Роттердамский (1466-1536), критикуя схоластику, занимал в этом вопросе скептическую позицию — воздержание от суждений. При этом он защищал христианскую веру. Мартин Лютер обрушился на Эразма, утверждая, что истинный христианин не может быть скептиком: «Sanctus Spiritus поп est scepticus»1. Допуская самостоятельное
1 Святой дух не скептичен (лат.) (Примеч. пер.)
49
чтение Библии, Лютер, однако, считал, что абсолютная истина содержится в Откровении. В философии и науке многие католики заняли скептическую позицию. Отвергая обращение протестантизма к голосу собственной совести человека, они защищали традиции и церковную веру. Таким образом, в раннем Возрождении скептицизм не использовался как орудие дискредитации религиозной веры, он был скорее инструментом естествознания и философии; лишь позже он стал открыто антирелигиозным и был отождествлен с неверием и атеизмом.
Одной из первых главных фигур, заинтересовавшейся скептицизмом, был Джованни Пико Делла Мирандола (1469-1533). Подобно Эразму, он во имя христианства обратил скепсис против Аристотеля. Он утверждал, что единственная достоверная истина, которая может быть обнаружена, заключена в Священном писании. Подобным образом Джентиан Хервет (Gentian Hervet), влиятельный церковный деятель, использовал идеи Секста Эмпирика для опровержения кальвинизма. Человеческий разум слаб, утверждал он, и заявления Кальвина претенциозны.
Двумя влиятельными писателями, стимулировавшими оживление скептицизма, были Франсиско Санчес (1551-1632) и французский эссеист Мишель Монтень (1533-1592). Санчес разделял классическую скептическую критику догматического учения Аристотеля и на основе этого обращался к вере. При этом он полагал, что помимо скептицизма как неограниченного сомнения имеются и иные, конструктивные или умеренные его формы. Монтень сильно способствовал укреплению позиций скептицизма. Он сомневался относительно самой возможности познания, поскольку как чувственный опыт, так и рассудок способны заблуждаться и не могут постичь реальность. Только посредством воздержания от уверенности в познавательных возможностях человека и благодаря принятию божественного откровения мы найдем выход из тупика.
Другие скептические писатели, казалось, следовали той же дорогой, например Бейль, Беркли, Паскаль и, позже, Кьеркегор. Естественно спросить: были ли эти скептики искренни в своем обращении к религии? Может быть, подчиняясь духу времени, они чувствовали, что не способны покинуть эту нишу, не могли открыто выразить скепсис относительно своей религиозности? Религия являлась влиятельной частью социокультурного ландшафта, и придерживаться атеизма или агностицизма было опасно. В жизни человек носит много масок. По всей видимости, в то время не было возможности снять маску, скры-
50
вающую религиозное неверие, не подвергнув при этом опасности свою репутацию и благополучие.
Французский философ и критик Пьер Бейль (1647-1706) в конце XVII столетия был наиболее ярким выразителем скептицизма этого периода. Его труд «Исторический и критический словарь» предъявил убийственные обвинения широкому кругу бытовавших в то время теорий. Автор неустанно показывал своим читателям, что практически все они содержат много противоречий; обращаясь к религиозным системам, находил их полными нелепостей и абсурда. Так, он насмехался над моральной чистотой ветхозаветного Давида. Атеисты, говорил он, могут быть нравственнее; религия не является необходимым базисом морального поведения. Сочинения П. Бейля позволяли его критикам утверждать, что он — атеист, хотя сам философ и отрицал это, заявляя повсюду, что он христианин и кальвинист, был и остается членом реформистской церкви Нидерландов, где жил. Опровергая одну доктрину за другой — используя при этом скептицизм как инструмент разрушения - он обратился к вере как единственному источнику истины. Трудно сказать, действительно ли он был верующим или просто боялся показать свою иррелигиозность. В любом случае он оказал большое влияние на Просвещение, на поворот скептицизма к неверию и безверию.
Неограниченное или полное сомнение — наследие Пиррона и Секста — имело мощное воздействие на новоевропейскую цивилизацию. Оно вело некоторых авторов к заключению, что никакого надежного критерия знания не существует. Единственно благоразумный курс — это следовать обычаям и религии своего времени, и, как это ни парадоксально, скептицизм использовался для защиты религиозной веры.
Другие скептики давали, однако, совершенно иную интерпретацию фидеизма. Если все знание ошибочно, то ложны и все откровения и утверждения об истине, включая и библейские. Неизбежным заключением этой цепи рассуждений было появление в XVIII—XIX вв. феномена полного религиозного неверия и атеизма.
Однако мы забегаем вперед, так как скептицизм возродился не в вакууме, его пробуждению способствовали многие социальные силы.
Зарождение современной науки
Помимо Ренессанса и протестантской Реформации, были и иные причины распространения скептицизма. Люди перешагнули границы Европы, начали путешествовать по всему свету. По возвращении домой путешественники рассказывали удивительные истории о неведомых странах и народах. Эти истории вступали в противоречие не
51
только с устоявшимися религиями, но и с культурными и этническими стереотипами. Одновременно предпринималась и впечатляющая попытка создания новой науки о природе. Поставив под сомнение истины схоластической философии и теологии, новое естествознание обратилось к книге природы. Развитие науки Нового времени в XVI—XVII столетиях играло, таким образом, особенно большую роль в обращении к скептицизму. Но здесь возникали и проблемы. Ведь если скептики отрицают возможность познания, то как тогда принять эксперименты Галилея, впечатляющие открытия Коперника, Кеплера и Ньютона в астрономии и физике, тем более что все эти теории подтверждались математикой, наблюдением и экспериментом? Изящные физические теории, казалось, освободили познание из пут нерешительности и сомнения. Какую роль здесь играло то, что скептики отрицали, а именно существование критерия истины, который позволяет нам схватить механизмы, согласно которым действует природа? В состоянии ли мы обнаружить причины естественного порядка вещей? В целом развитие философии Нового времени можно интерпретировать как усилие решить две основные проблемы, поставленные новой наукой и скептицизмом. Первая — это природа познания: что есть истина? Каковы наиболее надежные методы обнаружения истины и ее проверки? Во-вторых, это природа реальности: о чем нам известно? Что такое первореальность (ultimate reality)? Каковы масштабы и границы познания и знания?
Картезианское сомнение
Ключевой фигурой — примером воздействия как скептицизма, так и новой науки на человеческое познание — был Рене Декарт (1596-1650). Хотя сам он искал аргументы против скептиков, пытаясь опровергнуть их, его труды демонстрируют глубокое влияние скептического мышления на новоевропейскую эпоху. Основные работы Декарта — «Рассуждение о методе» и «Метафизические размышления о первой философии» — автобиографичны. Они раскрывают поиски им надежных оснований знания, но начинаются эти поиски с того, что он обнаруживает себя в трясине сомнения. В юности Декарт получил превосходное схоластическое образование, однако вскоре стал сомневаться в истинности полученных им знаний, поскольку обнаружил, что даже самые высокие авторитеты часто противоречат друг другу в решении фундаментальных проблем. Кроме того, его поражало разнообразие национальных обычаев, как и то, что считающееся в одной стране хорошим или плохим, справедливым или несправедливым в другой стране понималось иначе, вплоть до противоположного. Его
52
тревожила обманчивость чувств: то, что в одних обстоятельствах предлагается нам непосредственными ощущениями в качестве истинного, в других может выглядеть по-иному. Он не мог найти определенных и несомненных истин, на основе которых мог бы построить свои убеждения. Исключение составляли лишь математика и геометрия. Лишь в области этих наук, считал Декарт, ученые не спорят между собой, а, напротив, обнаруживают единодушие. Он решил отложить свои поиски и заняться вопросом оснований знания тогда, когда станет старше и опытнее.
Спустя несколько лет Декарт вернулся к своим поискам. Живя в одиночестве на зимних квартирах в Германии, он решил возобновить свои размышления и выяснить, можно ли соединить разрозненные элементы системы убеждений и найти для них надежный фундамент. Именно отсюда начинается знаменитый декартовский метод неограниченного сомнения. Картезианское сомнение (именно такое название получила эта разновидность скепсиса) проходит три стадии. Вначале он отмечает обманчивость наших чувств и их ненадежность в качестве основания истины. Далее, на втором этапе сомнения, он спрашивает: откуда мне знать — сплю ли я или бодрствую? Как мы можем отличить свой сон от реальности? И, в-третьих, вступая в состояние полного сомнения, он вводит «аргумент дьявола»: откуда мне знать, может быть, какой-то злой демон вводит меня в заблуждение, и все то, во что я верил или что считал священным, есть обман? Предположим, рассуждает он, что какая-то дьявольская сила, мощная и соблазнительная, использовала все свои возможности, чтобы обмануть меня, и я начинаю предполагать, что небо, воздух, земля, цвета, числа, звуки и все внешние вещи ничем не лучше иллюзий или мечтаний. Далее философ входит в особое психологическое состояние и начинает рассматривать себя так, как будто у него нет рук, глаз, плоти, крови, каких-либо чувств. Декарт добавляет, что в своей вере он готов быть непоколебимым, делать все, что в его силах, посредством «воздержания от суждений» и остерегаться соглашаться с тем, что является ложным.
53
карт дошел до состояния нерешительности, лишающей способности отличать действительность от химер, правду от лжи, мечты от безумных иллюзий. Куда нам двигаться дальше? Есть ли какой-то выход из этой трясины? Да, полагает он, есть. Пути выхода он видит в методах, так успешно применяющихся в математике, геометрии и логике для установления критериев истины; и он сможет убедиться в этом, если только обнаружит идею, которая столь ясна и отчетлива, что ему не придется сомневаться в ее достоверности. Он утверждается в пункте, который, как он думает, является прочным, — cogito: я не могу отрицать того, что я сомневаюсь. Но сомнение — это одна из форм мышления. Даже сомнение относительно того, что я сомневаюсь, есть утверждение сомнения. Поэтому я знаю, что я существую, по крайней мере как мыслящее существо. Cogito, ergo sum — я мыслю, следовательно, существую. Этот известный аргумент можно рассматривать как попытку опровергнуть скептицизм, поскольку именно в состоянии полного сомнения Декарт обнаруживает проблеск истины. И он верит, что раз он установил такой универсальный принцип, то может идти дальше и смотреть, нет ли других ясных и отчетливых идей, которые самоочевидны, нет ли каких-то дедуктивных теорем, которые могут быть выведены из них.
Относительно метода Декарта может возникнуть несколько вопросов. Во-первых, насколько корректно он передает свой внутренний монолог? Было его сомнение подлинным или же вымышленным? Психологически экстремальная форма скептицизма родственна шизофрении. Во-вторых, был ли он в состоянии избежать сомнения, используя свой рационалистический априорный метод интуиции и последующие дедуктивные выводы из своих интуиции. Действительно ли найденное им было великолепным интуитивным знанием, в истинности которого мы не можем сомневаться? В самом ли деле Декарт решил вопрос критерия истины, столь существенный для философии, науки и религии? Эти вопросы возбудили серьезные дебаты среди его критиков, которые не были убеждены не только в том, что он действительно пребывал в состоянии сомнения, но и в том, что, используя метод чистого cogito, он был способен доказать свое собственное существование.
Есть и такие критики, которые считают, что Декарт никогда и не был скептиком. Его основной задачей было ответ скептицизму, но не его защита, утверждает философ Бернард Вильяме1.
1 Bernard Williams. Descartes's Use of Skepticism in The Skeptical Tradition. Ed. by Myles Bumyeat. Berkeley, Calif.: University of California Press, 1983.
54
Скептики, в свою очередь, подвергли сомнению аргументы Декарта. Все рассуждения Декарта основаны на логической ошибке — на круге в суждении. Метод доказательства уже предполагался заранее. Но можно спросить: откуда мы действительно знаем, что разум является надежным основанием? Если чувства обманывают нас, то почему нас не обманывает мышление? Почему законы противоречия имеют силу для всех и каждого? Почему бы не вообразить, что мы заблуждаемся относительно этих законов, так же как и относительно наших ощущений? Почему не могут существовать альтернативные геометрии? Эмпирик спрашивал рационалиста: как можем мы переходить от считающегося надежным аргумента, основанного на формальной истине, к эмпирическим утверждениям без наблюдений, дающих нам экспериментальное содержание понятий? Декарт отрицает надежность чувств, он считает, что только понимание позволяет нам схватить внешний мир. В этом суждении есть недостатки. В любом случае, сомнение Декарта не было тотальным. Так, например, он верил в язык, на котором писал, и принимал свои методологические критерии. Кроме того, он сам признавался в том, что никогда не распространял его на практику своей повседневной жизни, так что в действительности существование внешнего мира никогда не ставилось им под вопрос1.
Главное, что я хочу подчеркнуть, состоит в том, что картезианское сомнение — независимо от того, было ли оно подлинным или нет — является тотально отрицательным и нигилистическим, по крайней мере как методологический постулат, если не нечто большее. И именно эта форма сомнения так ярко проявилась в сознании Нового времени. Можно ли найти способ опровержения подобного рода скептицизма? Способны ли мы преодолеть состояние тотального отрицания любого рода утверждений, предпосылок и предположений? Смысл всей философии Нового времени от Локка, Беркли и Юма до Канта можно трактовать как решение проблем, связанных с вызовом пирронизма. Имеется ли путь преодоления эгоцентризма? Даже если постулировать существование эго, разума, Я, души, сознания, то можно ли утверждать, что это — не более чем комплекс идей? Можно ли утверждать, что существует материальное тело? Декарт оказался неспособным справиться с проблемой дуализма идеи (души) и тела. Он пытался решить ее посредством признания бытия Бога. Для этого Декарт прибегает к сомнительным средствам — к космологическим и онтологическим аргументам существования Бога. Далее он чисто спе-
1 Descartes. Meditations. VII, 16.
55
кулятивным способом приходит к выводу о том, что если доброе божество не может сознательно вводить в заблуждение свои творения, то мы можем заключить, что имеем тело. Этот ловкий аргумент не следует принимать всерьез, это всего лишь изобретение Декарта ad hoc, т. е. придуманное специально для того, чтобы спасти свой метод. И он нисколько не защищает от стрел скептиков.
Что осталось от систематических усилий Декарта заложить твердые основания знания, в которых было бы уже невозможно сомневаться? Какие проблемы вырастают из того многого, что составило героическую славу картезианского метода и его развернутого применения ко всем областям знаний? Ведь, как кажется, даже вопреки себе у Декарта была точка опоры. «Смотрите, вы говорите, что не можете преодолеть сомнение. Я же, — с некоторой грустью замечает Декарт, — говорю, что существуют истины, относительно которых невозможно сомневаться». Но и некоторые из истин, которые он принимал, например идея существования Бога, могут быть подвергнуты сомнению. Усилия Декарта восстановить богословие на новых основаниях были тщетными.
