Прагматизм
Американские прагматисты унаследовали традиции скептицизма, эмпиризма и рационализма. Но они переформулировали роль скептицизма в развитии знания. Они отклонили «солипсистский» или «субъективистский» скептицизм, поскольку разделяли убеждение, что он основан на ложной идее дуализма души и тела и на сомнительных психологических основаниях. Прагматисты переняли учение Дарвина, связав мышление, сознание и осмысление с биологическими процессами, истолковав последние как функции организма, а не как проявление двусоставной, духовно-телесной сущности человека. Используя холистские концепции, они доказывали, что организм ведет себя как целостный агент, взаимодействующий с реальным миром. Идеи, впечатления и восприятия — все это суть проявления поведенческих процессов. «Разум» формируется в ходе длительной биологической эволюции. Язык — это форма поведения. Он играет инструментальную роль в социальных взаимодействиях. Человеческие силы и способности развиваются в ходе адаптации и служат целям выживания человека.
64
Соответствующим образом была переосмыслена функция сомнения. Скепсис — это не субъективное состояние изолированного разума, погруженного в море нерешительности и абстрагированного от среды обитания, но форма поведения, органический раздражитель, стимулирующий преднамеренное поведение. Точно так же убеждение переходит в действие и не отделено от него; оно служит целям осмысления в области динамических взаимодействий. Особое значение сомнения состоит в том, что оно инициирует исследование и ведет к формированию убеждения.
Чарльз Сандерс Пирс (1839-1914), основатель прагматизма, разъясняет новую интерпретацию скепсиса в своем знаменитом эссе «Закрепление убеждения»1. «Цель размышления, — говорит он, — обнаружить путем рассуждений о том, что мы знаем, нечто такое, чего мы не знаем... Рассуждение хорошо тогда, когда мы приходим к истинному выводу на основе истинных посылок». В ходе этого процесса мы стремимся обрести убеждения, чтобы «руководить нашими желаниями и формировать наши действия». Имеется существенное различие между чувствами убежденности и сомнения. «Сомнение — это беспокойное и неприятное состояние, и мы стараемся как можно скорее освободиться от него и войти в состояние убежденности». Как сомнение, так и убежденность имеют для нас положительную терапевтическую ценность. Действительно, «реальное и подлинное сомнение» — это не кокетство, но предвестник подлинного убеждения. Таким образом, в отличие от сомнения пирронистов или Декарта, сомнение скептического исследователя — это не просто теоретическое состояние, но действительный поведенческий показатель того, что человек ищет решения проблемы. Это — «возбуждение сомнения», которое стимулирует «борьбу за достижение состояния уверенности». Сомнение инициирует исследование, единственная цель которого — достижение уверенности и «утверждения мнения». Соответственно, для Пирса сомнение — это не шизофреническое состояние полной нерешительности. Оно неотделимо от избирательных и целенаправленных форм поведения. Здесь исследователи достигают цели: преодолеть затруднительное положение и замешательство посредством формулировки убеждений, опираясь на которые они могут действовать с некоторой уверенностью. Пирс поясняет также, что он говорит не о внутреннем
1 Charles Peirce. The Fixation of Belief // Popular Science Monthly, 1878. В данном контексте слово «belief» переводится как «убеждение», а не как «вера». Обоснование этому дано в кн.: Прагматический натурализм в американской философии. Μ.: ΡΓО, 2003. С. 12-13. (Примеч. ред.).
65
убеждении частного лица, но о закреплении убеждений в сообществе исследователей.
В этой статье Пирс исследует наиболее эффективные пути закрепления убеждений. Это могут быть: упорство (когда мы цепляемся за старые привычки и верования), власть (установленная политическими или церковными силами), априорные методы (основанные на чистом разуме и метафизике). В конечном счете все они терпят неудачу. Наиболее эффективный путь закрепления убеждений — «метод науки», т. е. индуктивно-дедуктивный метод выдвижения гипотез и их экспериментальной проверки. Научный способ исследования и заключения предпочтительнее всех других, поскольку в нем то, что требуется доказать, проверяется посредством его соотнесения с «некоторым внешним постоянством», т. е. с «реальными вещами», независимыми от каких-либо субъективных мнений. Научный метод наиболее эффективен, так как его гипотезы проверяются в его собственных терминах в рамках научного сообщества. Там, где он используется, образуется целостный корпус надежно проверенных и четко сформулированных положений, включенных в энциклопедию человеческого знания. В отличие от других методов установления истинности утверждений, методы научного исследования являются самокорректирующимися; они открыты дальнейшей ревизии или развитию в свете эффективного исследования.
Другой прагматист, Джон Дьюи (1859-1952), стремился показать, что методы науки — это не какие-то эзотерические, тайные методы, доступные только специалистам. Они открыты и обыденному сознанию. Мышление, говорит Дьюи, — это ответ на проблемные ситуации. Цель мышления состоит в том, чтобы решать существующие проблемы. Наши идеи функционируют как инструменты поведения, а не как репрезентации реальности. Гипотезы, выдвигаемые в ходе исследования, оцениваются посредством наблюдения их результатов. Это предполагает существенную роль сомнения как средства, с помощью которого мы формулируем вопросы и пытаемся ответить на них.
Прагматизм, следовательно, многое берет от скептицизма, но только от его конструктивной и положительной формы. Особенно важно, что прагматисты были критиками тех, кто пытался отыскать абсолютную истину или абсолютную определенность. Возвращаясь к Пир-
66
су, отметим, что он разъясняет это посредством своего известного принципа фаллибилизма, который является не метафизической доктриной, но правилом исследования. Первое правило мышления (особенно применимое к философии): «Не ставьте препятствий на пути исследования»1. Неоправданное препятствование размышлению возводит баррикады на пути прогресса истинного знания. Мы не должны делать «абсолютных утверждений» или настаивать на мнении, что «то или иное никогда не может быть познано». Мы не должны ограничивать исследование, утверждая, что некоторый элемент науки является «основным», «окончательным», «независимым от чего бы то ни было» или «совершенно не эксплицируемым». Нам не следует утверждать, что «этот или тот закон или истина нашли свою окончательную и совершенную формулировку». Таким образом, принцип фаллибилизма бросает вызов любой «абсолютной определенности, точности и универсальности».
Пирс применил этот принцип к откровению. Мы не можем быть абсолютно уверены в том, что такого рода послания действительно внушаются свыше. Но даже если это и так, то мы не можем быть уверены, что заявления об этом являются истинными. Они могут быть искажены или приукрашены. Кроме того, озарение столь непостижимо по своей природе. Точно так же трудно предположить, что вдохновение может быть адекватно понято. Пирс, кроме того, сомневается в абсолютной определенности аксиом геометрии, принципов логики и детерминизма, поскольку история показывает ошибочность притязаний на обладание непререкаемыми истинами. Неевклидова геометрия, существующая наряду с классической геометрией Евклида, пошатнула уверенность математиков в том, что им известна вечная структура пространства. Пирс согласен: мы не можем отрицать, что два плюс два равно четырем и что люди способны достичь прочного знания на основе критериев их собственного разума. Таким образом, он говорит, что мы можем обладать определенностью относительно утверждений, касающихся системы чисел - нашего собственного творения, но никакая даже формальная система не может находиться вне альтернативы «истина — заблуждение». Он отрицает также, что мы можем прийти к полной определенности относительно какого-либо факта, поскольку наши наблюдения могут быть ошибочными. Апелляция к непосредственному опыту также не позволяет избежать сомнения, поскольку индивиды подвержены заблуждениям, галлюци-
1 «Notes on Scientific Philosophy», from Collected Papers of Charles Sanders Peirce. Vol. I. Ed. by Charles Hartshome and Paul Weiss. Cambridge: Harvard University Press, 1931.
67
нациям и склонны к мечтам; и всегда правомерен вопрос относительно степени определенности, с какой она сама нам дана. Пирс завершает свою теорию мыслью, что нет ни одного аспекта человеческого знания, который не мог бы быть подвергнут сомнению или который может считаться безошибочным.
Еще один аспект прагматизма, заслуживающий специального внимания, связан с подчеркиванием в нем особого значения метода. Фундаментальная проблема эпистемологии — попытка проникнуть сквозь завесу человеческого способа восприятия, перепрыгнуть через него к самой сущности реальности — рассматривается как иллюзорная. Напротив, главное — обрести методологию, посредством которой человеческий интеллект и человеческий жизненный опыт могут иметь дело с миром. Дьюи утверждал, что методы научного исследования — самые надежные стратегии для подтверждения полномочий знания. Эти методы неразрывно связаны с теми, которые мы используем в повседневной жизни, пытаясь решать наши проблемы. Убеждение Дьюи состояло в том, что научные методы могут быть распространены на другие области человеческой деятельности — этику, политику, религию, т. е. на все области, в которых мы принимаем практические решения.
Ричард Рорти, во многих отношениях наиболее влиятельный прагматист современности, соглашается с прагматистской критикой Философии с большой буквы. В книге «Философия и зеркало природы»1 он критикует картезианско-локковско-кантианскую эпистемологическую традицию, в рамках которой предпринимается попытка обнаружить основания для нашего знания внешнего мира. Он принимает суть прагматизма, которая состоит в «его стремлении устранить понятие истинного убеждения как репрезентаций "природы вещей" и вместо этого мыслить их как успешные правила действия». Тем не менее он не согласен с теми, кто поддерживает идею преемственности (continuity) методов. Поэтому он желал бы «рекомендовать экспериментальную, фаллибилистическую установку» по отношению к знанию2. Рорти критически относится к попыткам Дьюи и его последователя Сиднея Хука внедрить научнытй метод во все области культуры. Это, думает он, к сожалению, попахивает «сциентизмом», установкой, которую вовсю критиковали постмодернисты.
1 Рорти, Ричард. Философия и зеркало природы: Пер. с англ. Новосибирск, 1997.
2 Richard Rorty. Pragmatism Without Method, in Paul Kurtz, ed., Sidney Hook: Philosopher of Democracy and Humanism. Buffalo, N.Y. Prometheus Books, 1983.
68
Имеются две современные концепции прагматизма. В рамках первой предпринимается попытка отнести исследование к объективным и экспериментальным методам научного познания. Вторая, защищаемая Рорти, настаивает на том, что это невозможно и то, что нам нужно, — это холистские, поэтические и метафорические установки в познании. В конечном счете Рорти оказывается скептиком в отношении наших усилий реконструировать знание посредством методов научного исследования. Он отказывается от этой задачи ради озарений и визионерства художественного познания. Он соглашается с неидеологическим либерализмом Дьюи и Хука, но не считает, что мы можем использовать экспериментальный метод, чтобы, например, верифицировать либерально-демократический образ жизни. Таким образом, он, вопреки принципам классического скептицизма, как кажется, двигается в направлении субъективизма.
Сидней Хук (1902-1989), возможно, лучше, чем кто-либо другой, защищал объективистский подход к познанию. Он определял свою философию как экспериментальный или прагматический натурализм и считал термин «экспериментальный» адекватным, поскольку предполагал, что идеи должны подтверждаться экспериментально устанавливаемыми следствиями. Подобно Рорти и Дьюи, он критично относился к «поискам Бытия», к усилиям трансцендентального идеализма проникнуть за пределы опыта. Но он предупреждал, что экспериментализм не предполагает никакого универсального скептицизма. Хук считал, что мы в состоянии получить надежное знание о мире и человеке. В самом широком смысле прагматический натурализм был для него философией, утверждающей, что логика и этика научного метода могут и должны быть распространены на область человеческих деяний1.
Хук полагал, что можно очертить круг надежных утверждений относительно ценностей и фактов и обрести объективное знание не только о «наилучших из доступных средств для достижения наших целей... но также и относительно наилучших целей в проблемной ситуации, в которой цели оказываются дискуссионными или становятся предметами конфликта»2. Он был убежден в том, что имеются некоторые критерии объективности, которые мы можем использовать для проверки всех утверждений, претендующих на знание. «Если у нас нет некоторых возможностей апеллировать к очевидности или аргументу, который имеет форму всеобщности — назовем ли мы его ра-
1 Sidney Hook. Pragmatism and the Tragic Sense of Life. New York: Basic Books, 1974. P. 7.
2 Ibid. P. IX.
69
зумом или наукой или здравым смыслом, — то уже нет и основы для принятия критики, так же как и для ее неприятия»1. Здесь Хук, подобно Дьюи, понимает слово «научный» в широком смысле, так, как он употребляется в научных дисциплинах. Таким образом, для Хука существует «общий образец исследования», который применим во всех областях познания, которые претендуют на обладание истинным знанием. Он применим к естественным и социальным наукам, истории, политике и этике. Хук соглашается с тем утверждением Дьюи, что понятие «научный» означает «существование системы методов исследования, применяющихся к области фактов, что позволяет нам лучше их понимать и разумнее контролировать»2. Эта приверженность науке как образцу является выражением натурализма, философии, которая утверждает, что «все человеческое знание является научным знанием»3. Это утверждение — не просто историческое описание того, что мы должны считать знанием, но нормативное положение, предполагающее, что широко трактуемые методы научного исследования служат эталоном, позволяющим оценивать утверждения о знании.
Хук не рассматривает научный метод как набор строгих правил или простых рецептов, которые чужды здравому смыслу и следуя которым, мы не испытываем трудностей. Напротив, он считает, что научный метод укоренен в способе нашего действия, рассуждений и жизни. Его подход — не выступление против критического анализа научного метода Томаса Куна, говорившего о важности влияния культурных и социально-исторических факторов на научные исследования. Хук отклонил эпистемологический анархизм в философии науки П. Фейерабенда, так как обосновывал наличие объективных критериев, которые мы используем при оценке знаний. Хук утверждал также, что истина — это не вопрос вкуса или каприза и не рабыня интеллектуальной моды. Он считал, что «существуют всеми признанные истины, функционирующие на уровне практической жизни». Концепция рациональности не ограничивается западной культурой, наука просто улучшает каноны рациональности и умопостигаемости, «будучи вовлеченной в искусство и труд людей»4. Этот метод исследования не подтверждается дедуктивно, однако он не является догматом веры. Он надежно проверен веками человеческой истории и эффективно служит росту достоверного, надежного знания.
1 Sidney Hook. Pragmatism and the Tragic Sense of Life. P. IX.
2 Ibid. P. XII.
3 Sidney Hook. The Quest for Being and Other Studies in Naturalism (New York: St. Martin's Press, 1961). P. 216.
4 Ibid. P. 173.
70
