Этический нигилизм
Впервой и второй частях мы исследовали роль скептицизма в выработке убеждений, адекватных окружающей действительности. Но, как мы видели, человек жив не одним только знанием. Люди не всегда стремятся к истине ради нее самой. Напротив, знание нужно для обретения славы или богатства, власти или любви, счастья или Бога. Так к чему же мы должны, в конце концов, стремиться? Можем ли мы сказать, что же такое высшее, основополагающее добро? Возможно ли нормативное знание? Можно ли осмысленно рассуждать о таких понятиях, как «добро», «зло», «истина», «ложь», «справедливость», «ответственность»? Существует ли то, что называется «этической истиной»?
От Протагора и софистов к Юму и эмотивистам восходит историческая традиция, отрицающая возможность рациональной или научной этики и сводящая этические суждения к субъективным эмоциям. Эти скептики не признают, что ценности подлежат рациональной критике и что в этой области могут быть установлены стандарты объективности. Я думаю, что принадлежащие к этой традиции мыслители глубоко заблуждаются и что модифицированная натуралистическая и ситуационная теория может обеспечить этике определенный базис рациональности и объективности.
В следующих главах я хотел бы рассмотреть основные возражения классического скептицизма против возможности этического знания и дать ответы на них.
Можно выделить три типа этического скептицизма, соответствующие трем типам эпистемологического скептицизма, которые были рассмотрены в первой главе.
272
Этический нигилизм
Первым типом скептицизма в области морали является этический нигилизм, т. е. законченный отрицательный скептицизм. Его идея состоит в том, что невозможно проверить этические суждения эмпирически или посредством разума. Этот аргумент имеет различные формы. Начнем с вопроса об онтологической ценности.
Этические скептики, как я полагаю, правильно отмечают, что невозможно обнаружить в огромной вселенной какие-либо критерии морали, независимые от человеческого опыта. Более вероятно противоположное, а именно — что люди предрасположены прочитывать в природе свои собственные глубочайшие надежды и приписывать окружающему миру свои моральные качества. Это можно рассматривать как выражение их стремлений увековечить свои ценности в бытии вселенной.
Наиболее распространенный случай ошибочной экстраполяции морали на бытие — постулат о существовании божественного существа (или существ) и приписывание ему (им) статуса высшего блага. Для Аристотеля силы неподвижного перводвигателя заключались в nous, или в чистой мысли; это были мысли о мышлении. Такое состояние соответственно рассматривалось как самая благородная форма совершенства, которой только мог достичь человек, и это было то, что сам Аристотель оценивал как высшее благо. Согласно Ветхому Завету, человек был создан по образу Бога, хотя в действительности Бог создается человеческим воображением. Он принимает человеческую форму и обладает (правда, в абсолютной степени) всеми качествами, которые мы так чтим: властью, всеведением, бессмертием. Яхве гневлив, мстителен и неумолим в своих требованиях подчиняться его моральным предписаниям. Он является законодателем, который через своих пророков и священников ниспосылает заповеди, обязывающие людей к послушанию под страхом его кары. В действительности эти правила отражают социальные отношения того времени. Новый Завет продолжает такого же рода подтасовку, так как сакрализует моральные императивы, которые считаются желательными: например, любить друг друга так, как нас любит Бог. В случае с Иисусом эта божественная основа морали помещена в человеческую плоть. Мухаммад придал исламскому моральному коду устойчивость и силу, утверждая, что именно Аллах определил и провозгласил этот код.
Так теистические вероучения, которые пытаются представить мораль в виде высочайших теологических истин, просто маскируют стремления людей приписать свои моральные ценности вселенной и
273
использовать идею Бога, чтобы декларировать святость этических предписаний и необходимость подчинения им. Скептики определяют этот скрытый самообман как черту, внутренне присущую теологическому фундаментализму Они обращают внимание на то, что от одного и того же божества исходят взаимоисключающие предписания. Бог используется для оправдания и рабства, и свободы, и моногамии, и полигамии, и абортов, и законов, их запрещающих, и войны, и мира. Все это — в зависимости от религиозных традиций и социального контекста. Божественные предписания служили практическим целям, так же как и приписывание вселенной тех или иных моральных качеств. В конечном счете источником этих процедур было экзистенциальное отчаяние, которое трансформировалось в надежду преодолеть его с помощью религиозной веры. Бог привлекался для того, чтобы дать людям возможность выдержать ужас смерти и несчастий, получить какое-то утешение и преодолеть затруднения, с которыми сталкивается человек, иметь гарантии будущего существования в условиях абсолютной защищенности.
Скептики справедливо указывают на то, что все человеческие ценности и этические принципы по сути своей связаны с условиями, в которых живет человек. «Человек есть мера всех вещей: существующих — что они существуют, а несуществующих — что они не существуют», — отмечал Протагор, величайший софист, который отрицал реальность моральных идеалов, независимых от существования человека. Теологические моральные системы недалеко уходят от этого, так как их положения и святыни определяются их значением для человека и соотносятся с человеческими представлениями, хотя верующие могут это отрицать. Действительно, теизм предполагает, что Бог является личностью, весьма похожей на человеческое существо, и это только подчеркивает антропоморфную основу теистической морали.
Аналогичное суждение может быть высказано и относительно морального реализма Платона, т. е. его мысли, что вечные моральные идеи проявляют себя в мире человека и наша задача — лишь обнаружить с помощью разума эти сущности и применить их в жизни. Сократ пытался определить «справедливость» и «благо», надеясь, что определения этих абсолютных идей смогут послужить путеводными маяками как для отдельных людей, так и для всего полиса. Согласно Платону, природа интерпретируется как некая почва для «блага», находящегося за пределами любого рода условностей и соглашений. Скептики справедливо отбрасывают эту теорию как чисто умозрительную, не имеющую разумных подтверждений или доказательств. Идея овеществления идеальных сущностей заключает в себе эписте-
274
мологический скачок. Согласно Протагору, этика в основе релятивна: «То, что кажется справедливым для города, является справедливым для этого города до тех пор, пока так кажется».
Такая же критика была высказана и в отношении натуралистических теорий, т. е. любого стремления усмотреть абсолютное основание для этики в «человеческой природе», «естественном законе», «ходе истории» или «эволюционном прогрессе». Очевидно, что все эти посюсторонние, находящиеся в земном мире силы не существуют вне динамики человека и его социальных установлений. Соответственно релятивизм представляется необходимым в качестве исходной точки для любого представления о ценности.
Однако важно подчеркнуть различие между релятивизмом и субъективизмом, так как тезис, что мораль связана с человеком, не обязательно означает, что она является неизбежно субъективной. Релятивизм и субъективизм — не одно и то же. Человек может быть одновременно релятивистом и объективистом. Тотальные скептики утверждают, что не существует объективных стандартов оценки того, что отдельный человек, город или мир думают о справедливости или благе. Они утверждают, что сказать, что что-то является благом или правильным, означает просто, что мы чувствуем, что это так, или что наши чувства склонны соглашаться либо не соглашаться с этим. Некоторые формы субъективизма оказываются одной из разновидностей нигилизма. Так, если моральные убеждения в конечном счете являются не чем иным, как выражением индивидуальных вкусов и ощущений — «о вкусах не спорят», — тогда мы не можем определить, какое из них является предпочтительным. Если с точки зрения государства что-то является справедливым лишь в соответствии с договором, обычаем или силой, то нет нормативных критериев, позволяющих вынести справедливое решение вообще. «Справедливость есть интерес более сильного», утверждал нигилист Фрасимах в сочинении «Республика»; поэтому «сила делает правым». Наиболее влиятельная часть общества определяет, что является морально правильным, и устанавливает соответствующие законы как способы разрешения конфликтов. Этика здесь — не что иное, как условность.
Эмотивная теория, введенная в XX в. логическими позитивистами, также является одной из сильных форм этического скептицизма. Эмотивисты различают три вида высказываний: 1) описательные утверждения, которые, по их мнению, могут быть проверены прямо или косвенно наблюдениями за фактами или с помощью эксперимента; 2) аналитические суждения, которые являются тавтологическими или устанавливаются как формально истинные с помощью дедуктив-
275
ных заключений; и 3) эмоциональные высказывания, которые не имеют познавательного или буквального значения, но императивны и экспрессивны. Сказать, что «насилие неправомерно», для эмотивистов просто означает, что я (или мы) испытываем к этому отвращение и что я (мы) осуждаем его и требуем того же от других. Это высказывание не может быть проверено каким-либо объективным методом, так как не подпадает под критерии проверяемости и аналитичности.
Чрезмерная субъективность заводит нас в тупик, ибо мы волей-неволей должны действовать совместно, жить в сообществе себе подобных. Нигилизм является позой, которую в жизни мы едва ли можем себе позволить. Возникает серьезный вопрос, будет ли полезным для нашего этического бытия сведение этики к субъективности? Если мы будем утверждать, что в области этического не существует объективных познавательных критериев, способных помочь решению моральных проблем, и что в конечном счете вся этика есть дело вкуса или силы, то это может послужить обоснованием сколь угодно мощного давления на легковерных. Например, если не существует объективных моральных стандартов, то будет ли высказывание, что «политика, проводимая Гитлером и Сталиным, была дьявольской» правильным лишь на том основании, что ни тот, ни другой не нравятся мне или вам? Аналогичным образом мы можем спросить, является ли принцип «матери не должны мучить своих детей» совершенно справедливым лишь потому, что это кому-то нравится? Субъективизм в этике сводит человеческую мораль либо к бездумной и покорной терпимости, либо к варварству, ведь в данном случае человек лишен объективной опоры, чтобы возражать против какой бы то ни было торжествующей дикости, либо мы приходим к полному абсурду, когда ни о чем нельзя сказать как об этическом и морально предпочтительном, поскольку сами понятия истинного и ложного теряют всякий смысл. С морально-субъективистской точки зрения, преступники могут приравниваться к их жертвам, грешники - к святым, эгоисты — к альтруистам. Но если нельзя установить никаких этических различий, то социальная жизнь становится невозможной. Почему тогда нельзя красть, убивать, пытать или насиловать? Ведь это не более чем проблема страха наказания — полицией (или Богом)... Такая позиция противоречит накопленному человечеством этическому опыту. Мы действительно высказываем этические суждения, и некоторые из них рассматриваются как истинные. Мы осуждаем моральных чудовищ и тиранов, приветствуем альтруистов и гуманистов и делаем это с определенной долей объективной справедливости. Этический нигилизм — это признак моральной незрелости, инфантильности. Те,
276
кто подчас столь яростно его проповедует, просто не вполне морально развиты. Фактически они маскируют свое моральное невежество, их тотальный, нигилистический скептицизм говорит о том, что они еще не достигли морального возраста взрослого человека.
Ошибочна и позиция этического нейтралиста, которая заключается в том, что человек должен быть «морально нейтральным» относительно всех моральных вопросов. Я готов согласиться, что существуют трудноразрешимые, запутанные и сложные моральные ситуации. В частности, это может быть конфликт между равными правами и благами, которыми мы не всегда обладаем в одинаковой степени, или необходимость выбора меньшего из двух зол. Однако нет ничего такого, что требовало бы от нас универсальной установки на воздержание от этического суждения, как того требует этический нигилист, хотя, впрочем, и сам он в жизни это требование последовательно соблюдать не может. Если скептик не может принять решения относительно всякой моральной проблемы, отказывается от выбора или действия, то не признается ли он тем самым в слепоте относительно феноменологического характера морального опыта и размышления? Или, в других случаях, если человек действует, руководствуясь лишь чувствами или исходя из того, что наиболее безопасным будет следование общепринятым обычаям, не являются ли его действия симптомами нечувствительности к существенным особенностям моральной жизни? Лежащая в основе таких действий установка, если проводить ее неуклонно и последовательно, ведет к глубоко ошибочному моральному догматизму.
Между тем агностический скептицизм не лишен некоторых достоинств. Он — противник морального абсолютизма или фанатизма. Выявляя притворство и самодовольство фанатиков-моралистов, утверждающих, что их моральные теории являются истиной в последней инстанции, этические скептики противостоят трескучему морализаторству всякого рода патерналистов или авторитаристов. Моральные абсолютисты полагают, что их точка зрения — свидетельство самой Реальности, при этом все они готовы подавить всех, кто мыслит иначе. Некоторые апеллируют к Разуму или Прогрессу, к высшим Добродетелям или Богу, чтобы навязать другим взгляды, которые просто маскируют их субъективные, конфессиональные или идеологические предпочтения. В этом случае они подменяют процесс исследования тем или иным видом догматизма. С другой стороны, отрицание существования каких-либо моральных истин, тем более упорное и настойчивое, изобличает самопротиворечивость такой формы моральной бескомпромиссности, что связано главным образом с рядом эписте-
277
мологических ошибок. Кроме того, отрицать, что существует хоть какая-то моральная истина или надежное знание в области практических суждений, означает пренебрегать огромным объемом имеющихся у нас этических знаний, аккумулирующих неоценимый опыт коллективной мудрости многих поколений людей.
