Пол Куртц. Начало начал: В поисках стержневого определения гуманизма
Краткое содержание. Перед нами задача прояснить термины "гуманист" и "гуманизм", являющиеся до сих пор предметом множества философских спекуляций. Я намерен представить некое предельно общее стержневое (minimal core) их определение. Наше определение должно быть одновременно и нормативным, и согласным с принятым словоупотреблением. Во-первых, гуманизм предлагает набор ценностей и достоинств, вытекающих из признания человеческой свободы и самостоятельности. Его этика противостоит этике религиозно-авторитарной. Во-вторых, гуманизм, именно гуманизм секулярный, отрицает идею сверхъестественного. Неверно было бы напрямую отождествлять гуманизм с атеизмом; тем не менее, он предполагает рефлективную форму агностического или, иначе говоря, скептического атеизма. В третьих, секулярный гуманизм привержен ключевому эпистемологическому принципу - методу исследования, опирающемуся на разум и научную объективность. В четвертых, гуманизм имеет свою нередуктивистскую естественную онтологию, основанную на научном знании. И, наконец, я утверждаю, что делом философов-гуманистов не следует считать лишь вопросы теории, но и воплощение идей гуманизма в практической жизни как альтернативы теистическим религиям.
I
Поскольку сим номером Philo открывается журнал1, я полагаю, нам должно начать с самого существенного, с начала начал; итак, необходимо выяснить, что же мы разумеем под терминами "гуманист" и "гуманизм". Быть может, найдут, что не стоило бы сразу же впадать в подобные лингвистические тонкости. Могут спросить: да способны ли эти философы хоть в чем-либо обойтись без дефиниций? Разве не каждому понятно, что значат слова "гуманист", "гуманизм"? Однаж-
1 Речь идет о журнале Philo. Journal of the Society of Humanist Philosophers. Vol. 1, 1998, где была опубликована эта статья. (Прим. ред.)
136
ды Бертран Рассел заметил, что философы будто бы разрешают головоломнейшие вопросы, но, зачастую исходя из совершенно ясных и очевидных представлений или понятий, ясных и очевидных по крайней мере с точки зрения здравого смысла, они, в результате своего логического анализа, умудряются окутать дело таким густым туманом, что в конце концов едва разберешь, о чем вообще идет речь. Я отнюдь не желал бы ввязываться в подобные бесплодные спекуляции.
И все же я хочу здесь представить, в своем понимании, предельно общее стержневое определение гуманизма. Я делаю это в контексте изданной мною двадцать пять лет назад книги, озаглавленной "Гуманистическая альтернатива: несколько определений гуманизма" (1). Тогда я предложил тридцати широко известным гуманистам дать свои определения гуманизма, и в результате мы получили великое множество различных определений (2). Возникает вопрос, можно ли вообще найти четкое определение гуманизма, с которым бы согласились все называющие себя гуманистами. Из истории хорошо известно, как трудно представить развернутое изложение какой-либо философской платформы, способное снискать общее признание хотя бы, даже, среди ее собственных сторонников. Сколь часто философов, объединившихся в некое направление, связывают скорее их "против", чем их "за" (3).
Можно спросить, представляет ли собой гуманизм определенную философскую школу, такую как эмпиризм, рационализм, прагматизм, логический позитивизм или аналитическая философия? Не родственен ли он каким-либо традиционным метафизическим учениям, как например платонизм или школа Аристотеля, идеализм или материализм? Предлагает ли гуманизм свою особую этику, вроде утилитаризма или неокантианства, свою четкую систему моральных норм? Достаточно существует важных философских учений, отождествляемых с гуманизмом; множество крупных мыслителей современности, от Маркса и Фрейда до Сартра и Камю, Дьюи и Сантаяны, Карнапа и Айера, Куина, Поппера, Флю и Хука, Хабермаса и Ферри считают себя гуманистами. Немало и имен прилагательных, призванных задать тон понимаемому под гуманизмом. Так, мы имеем натуралистический, научный и секулярный гуманизм; атеистический и религиозный; христианский, иудейский и дзен; марксистский и демократический; экзистенциалистский и прагматический. Есть и исторические термины, использовавшиеся для характеристики целых эпох, - такие
137
как классический греко-римский гуманизм, гуманизм Возрождения или Просвещения.
Не вступаем ли мы тут в бездонную трясину, где под гуманизмом каждый может разуметь все, что ему заблагорассудится - справедливость ли, демократию, социализм или либерализм, - и не способен ли этот термин растягиваться, подобно эластичным носкам, по мерке каждого? Мало кто в прошлом согласился бы считаться антигуманистом, это было бы все равно что быть антигуманным - вплоть до последнего времени, когда постмодернисты и фундаменталисты открыто восстали против гуманизма. Ныне многие защитники животных осуждают гуманизм, подозревая его в исключительном пристрастии к человеческому роду, тогда как, по их убеждению, такое же право на существование следует признавать за всеми формами жизни на планете.
Прежде чем я приступлю к определению гуманизма, позвольте мне сделать ту оговорку, что я отнюдь не собираюсь развивать его в духе эссенциализма; нет никакой особой гуманистической сущности, заложенной в природе вещей. Звучание терминов подчиняется лишь принятому словоупотреблению да исторической традиции, тогда как их значения, развиваясь, изменяются. Так что зачастую под употребляемым термином мы имеем в виду не просто то самое, что под ним разумелось в прошлом, но то скорее, как бы мы желали использовать его в будущем. Таким образом, термин "гуманизм" имеет как описательный (descriptive), так и предписывающий (prescriptive) аспекты. Он описателен в том смысле, что помогает нам отнести некоторых мыслителей и/или некоторые школы к разряду гуманистических, но обладает и нормативным характером, ибо способен предопределить некое новое применение принципа. Важно заметить еще следующее: существовало в истории множество предтечей гуманистического мировоззрения, выражавших какую-либо одну или несколько черт современного гуманизма, и притом отнюдь не обязательно разделявших его другие стороны. Так например Сократ, Эпикур, Лукреций, Карнеад, Спиноза, Юм, Дидро, Гольбах и Вольтер, можно сказать, по многим признакам суть явные гуманисты, не являясь ими в полной мере, как мы это сейчас понимаем; моя задача - представить именно современное понимание гуманизма.
138
II
Итак, что я разумею под гуманизмом? Полагаю, что в самую первую очередь он представляет собою систему определенных этических ценностей и свойств. Гуманисты стремятся поднять внутреннее достоинство нашего наслаждения и творчества, способствовать в меру сил человеческому счастью. Эти гуманистические добродетели интерпретируются в натуралистическом, природном плане. Таким образом, гуманистическая этика противостоит теистическим доктринам, пытающимся очернить или принизить способность человеческого существа находить реальное удовлетворение в этой жизни (аргумент "юдоли слез") и тем вынудить его искать спасения за ее пределами. Гуманисты сосредоточены на ценностях земных и светских. Они видят наш первый нравственный долг в том, чтобы улучшать, делать полнее собственную жизнь и жизнь других. В этом состояла сущность гуманизма Возрождения в начале нового времени, когда и стал популярен сам этот термин, - каким он был в классической гуманистической философии, которой гуманисты Возрождения пытались придан, новое дыхание.
Этические принципы гуманизма автономны, в том смысле, что они не вытекают из теологических или метафизических предпосылок, но вырастают из нашего собственного чувственного опыта. Большинство гуманистов утверждают, что все мы в известной степени наделены способностью суждения; это значит, что, хотя ценности и относительны, индивидуальны, они под влиянием рефлексии могут быть в нас и должным образом модифицированы. Некоторые гуманисты, принижая роль сознания, подчеркивали роль страстей в образовании наших ценностей. И, однако, хотя ценности действительно имеют выраженный эмоциональный характер, им можно найти мерило в свете разума. В любом случае гуманисты отрицают то положение, что человеческие ценности и достоинства возникают готовыми (per se) из внешнего по отношению к человеку божественного источника - напротив, они полагают, что ценности человека зависят от его ошибка, чаяний, страстей, интересов, и/или потребностей.
Гуманисты утверждают, что личность до известной степени самостоятельна - в том, что касается выбора. Мы располагаем определенной властью над своей жизнью и определенной ответственностью за свое будущее. Если никакое божество не спасет нас, - говорят они, мы должны спасти себя сами. И эти аргументы отнюдь не обязательно
139
противоречат умеренному детерминизму. В этом плане гуманизм резко контрастирует с той нигилистической философией отчаяния, в любом ее варианте, что отказывается от всяких попыток изменить человеческое существование к лучшему. Некоторые философы-постмодернисты, продолжая идеи Хайдеггера и Дерриды, отрицают ныне человеческую самостоятельность и свободу, а с ними и способность человека направить разум, науку и технику на совершенствование условий человеческого бытия. Тут они оказались заодно с теологами, учащами, что человеческие существа столь зависимы от Бога, что справиться со своими проблемами собственными силами не могут. Коренное мировоззренческое отличие заключается в определенном доверии гуманистов к нашим возможностям, - к способности самостоятельно решать встающие перед нами задачи или самим управлять собственными судьбами; по меньшей мере гуманисты считают, что полагаться на себя - наш единственно верный жизненный выбор. Итак, по мнению гуманистов, мы до известной степени властны преследовать собственные цели и воплощать свои надежды в реальность; тогда как теисты заявляют, что человек, в конечном счете, немощен и должен лишь уповать на высшие силы ради своего спасения в вечности.
Есть и другие различия. Гуманистическая этика не признает идеи первородного греха; не разделяет она и того наивного представления, что все человеческие существа по природе добры и лишь дурно устроенное общество может быть виновато в их пороках. Мужчины и женщины от рождения ни добры и не злы, но в данных природных и социальных условиях они становятся добрыми, злыми или тем и другим вместе; во многом это зависит и от них самих.
Хотя гуманистическая этика изначально сосредоточена на индивидууме, на актуализации его (ее) высших ценностей, она также касается идеи общего блага, полагая существенно важной для человека задачу организовать такие общества, в которых, на основе правды и справедливости, максимально сочетались бы благополучие личное и социальное. Гуманисты придерживаются того взгляда, что каждый индивид от рождения обладает достоинством и ценностью - или, по меньшей мере, к нему следует относиться так, как если бы он ими реально обладал. В целом, современные гуманисты (такие как Дьюи, Поппер или Хук) согласны в том, что наилучшие возможности для человеческого счастья обеспечивают свободные, открытые и демо-
140
кратические общества, и являются противниками репрессивных, авторитарных и тоталитарных социальных институтов, будь то институты политические, религиозные или экономические. Вот почему гуманисты борются за права человека, как за важнейшее условие демократии.
Этот пункт был главным и в борьбе гуманистов-марксистов против тоталитарной диктатуры. Отталкиваясь от раннего Маркса, его "Экономическо-философских рукописей", они подчеркивали значение человеческой свободы и автономии; являлись они и противниками всякого рода "отчуждения", коренящегося в потребительской рыночной экономике, но также включая и ту его разновидность, что возникает в репрессивных, тоталитарных марксистско-ленинских обществах. Защищая права человека, достоинство и ценность каждой личности, они противостояли бездушным режимам, готовым подавлять личность во имя определенных утопий. Строя свою этику на идее, гуманисты-марксисты все же указывали на необходимость разбора в средствах, какими позволено было бы добиваться ее воплощения. Таким образом, гуманизм осуждает любое идеологическое или теологическое учение, забывающее в своих выкладках человека или готовое возложить личность на алтарь некой священной, абсолютизированной догмы. Гуманисты-реформаторы современного Ватикана пытались либерализовать католицизм, говоря о необходимости его нового, "человеческого лица"; также и гуманисты Восточной Европы, надеявшиеся реформировать марксизм. Я бы особо отметил то обстоятельство, что многие, если не большинство гуманистов настаивают на определенном признании идеи равенства в демократических обществах - равенства перед законом, равенства в возможностях, или принципа первоочередного удовлетворения элементарных потребностей всех граждан вместо аристократически-олигархического принципа. Но точно также они противостоят эгалитаризму, отрицающему человеческую свободу и дегуманизирующему общественные отношения.
Итак, я начал эту главу с указания на этический аспект гуманизма как на самый существенный. Это было и мнение Сиднея Хука, изложенное им в статье "В путанице определений" (The Snare of Definitions), помещенной в упомянутом выше сборнике "Гуманистическая альтернатива"(4).
Хук пишет: "Я желал бы, чтобы гуманизм отныне рассматривался в первую очередь как этическое учение и движение ... Я бы сказал.
141
что сегодняшний этик-гуманист - тот, кто полагается на возможности разума в деле защиты, расширения и возрастания сферы человеческой свободы в мире". Хотя определение Хука и ставит во главу угла этическое, мне оно представляется чересчур общим и притом все-таки недостаточным. Оно может быть использовано и теми защитниками человеческой свободы, кто разделяет теистические взгляды. Иные неоконсерваторы согласны с программой Хука в том, что касается защиты демократии и свободы от мирового тоталитаризма, и в то же время выступают на стороне различных теологии спасения (тут я имею в виду некоторых политиков, таких как Уильям Бакли, Ирвин Кристоль или Маргарет Тэтчер). С другой стороны, часть проповедников этического гуманизма, зайдя еще дальше Хука, пытаются попросту идентифицировать гуманистическую этику со всякой гуманитарной деятельностью, даже если последняя вдохновляется религией и исходит не из светских представлений о моральных достоинствах и ценностях. В этом понимании каждый, кто тщится уменьшить людские страдания или способствовать общему благосостоянию, миру или терпимости должен именоваться "гуманистом". Так в разряд "гуманистов" попадает широкий круг деятелей (например, Мартин Лютер Кинг, Махатма Ганди и даже Мать Тереза). Кое-кто приравнивает гуманизм к "связи с человечеством в целом", - опираясь либо на марксистские попытки воздвигнуть некий утопический мир, либо на идеи Б.Ф. Скиннера, в своем Уолдене-II (Walden-II) силившегося создать идеальное (a more harmonious) общество. Эти последние теории также не вяжутся с защитой Хуком свободы как базовой ценности.
Думаю, свобода и некий гуманитарный аспект одинаково существенны в определении гуманизма. Но не менее важна здесь и демифологизация теистической этики, сосредоточение скорее на светских, чем на религиозных (spiritual) ценностях. Так что одна лишь защита свободы, на страже которой стояли многие гуманисты и прочие критики политического тоталитаризма, еще не составляет определения гуманизма, также как и забота о человеческом благополучии еще не означает, что проявляющий ее тем самым (ipso facto) гуманист.
III
Все это подводит нас к следующей характеристике современного гуманизма - отрицанию им теизма и иррационализма (supernaturalism). Вообще говоря, последнее заложено в самой сущности гуманистической этики. Ее ключевая идея в том, что Бог мертв, а люди - жи-
142
вые. Вариант такого воззрения развил в начале двадцатого столетия Ницше, в книге "Так говорил Заратустра". Ницше был ярым противником и христианства и социализма, как двух разновидностей рабской морали, - и однако он явно не был гуманистом в нашем понимании. Одно лишь отрицание Бога не делает человека гуманистом. (Ленин, Сталин, Хайдеггер или Мэдлен Мюррей О'Хэйр были атеистами, но были ли они гуманистами?)
Многие ныне - как критики гуманизма, так и его защитники - попросту отождествляют гуманизм с атеизмом; всякое определение гуманизма они начинают с основного положения: гуманист не верит в существование Бога. Признаком корректного (normative) определения служит, с одной стороны, его достаточная емкость, позволяющая указать на всякую личность или всякий предмет, подпадающие под определение, а с другой - достаточно четкие границы, способные исключить все, что под него не подпадает. По самой меньшей мере, нетеистическая позиция представляется мне необходимой, но недостаточной составляющей современного гуманизма. Под этим я разумею, что гуманизм предполагает атеизм и/или скептицизм. Существуют различные исторические формы атеизма, как и отдельный человек может стать атеистом по самым разным причинам - здесь на него могут влиять происхождение, принадлежность к соответствующей этнической группе, чувства, страсти, обычаи, власть. Персональные, определяемые какими-либо индивидуальными чертами характера и автобиографические истоки атеизма отнюдь не обязательно имеют рациональную природу. Вообще говоря, я бы постулировал существование двух типов нонтеизма: (а) отрицание веры в Бога (богов) без каких-либо разумных доводов, представляющее собою некую форму догматического атеизма, и (б) сознательное рассмотрение притязаний теизма и неприятие его за недостатком разумных оснований либо в силу наличия положительных свидетельств в пользу альтернативной, нетеистической точки зрения.
Именно с последним вариантом (б) имеют дело философы. Действительно, этот подход весьма близок к той разновидности агностицизма, которую впервые сформулировал, в девятнадцатом веке, и отстаивал Т.Х. Хаксли. Он писал: "Агностицизм не есть вера, но метод, сущность которого лежит в последовательном применении одного-единственного принципа ... Позитивно, этот метод в интеллектуальной сфере может быть выражен следующим образом: следуй своему
143
разуму покуда он в силах указывать тебе путь и не обращай внимания ни на что остальное. А негативно, также в интеллектуальной сфере, -не доверяй никаким суждениям, которые не были доказаны или вообще недоказуемы." (5)
В прошлом веке агностицизм и рационализм стояли на общей философской платформе. Оба они исходили из конструктивного методологического принципа скептицизма: устанавливая те или иные теоретические положения (knowledge claims), надлежит, насколько возможно, полагаться на объективные методы исследования, и, наоборот, не следует принимать в расчет никакие мнения, покуда они не будут достаточно обоснованы разумом и очевидностью. Во мнениях, не удовлетворяющих этому требованию, всегда позволено сомневаться. Этот критерий означает, что наши мнения и верования должны опираться на самые явные свидетельства, соответствующими должны быть и их обоснования. Что касается веры в Бога или в существование некоего спиритического, сверхъестественного или паранормального мира, то агностик последователен в их неприятии, ибо ни та, ни другая вера не выдерживают требований объективности. Обсуждаемая здесь форма агностицизма отличается от его расхожих форм, утверждающих либо то, что существование Бога непостижимо, либо, коль скоро мы не можем доказать обратного, то, в духе фидеизма, вправе выбрать и веру.
В итоге, самая разумная позиция, которую может занять агностицизм по отношению к религии, это, по моему суждению, скептический атеизм. Скептически и агностически настроенный атеист указывает на истину, что вообще обязанность доказывать любые утверждения лежит на том, кто их выдвигает, - и что, исследовав все аргументы в пользу бытия Бога, он находит их недостаточными для принятия им теизма, а потому и остается а-теистом. Я согласен с Энтони Флю, что мы вправе исходить из презумпции атеизма или нонтеизма, но лишь в том смысле, что утверждающая сторона как бы проиграла дело, не сумев представить суду убедительных свидетельств в свою пользу.
Заявляя, что обоснования веры недостаточны, я имею в виду следующее. (а) Семантическая критика: божественный язык смутен, двусмыслен, неопределенен и в буквальном значении слова бессмыслен, ибо лишен дескриптивных обозначений; этот язык несет эмоциональную, моральную или предписывающую функцию, но не пригоден для
144
выражения истины, (б) Классические доказательства бытия Бога опровергнуты: онтологический, космологический и телеологический аргументы неубедительны, а с современной точки зрения проблема существования зла в мире подрывает само представление о всемогущем, всевидящем и всеблагом Боге, (с) Исторические свидетельства Откровения - Библия, Коран и другие подобные этим книги, содержащие такие свидетельства - не принимаются, поскольку не могут быть подвергнуты адекватной и независимой экспертизе, (д) Аргумент "от чудес": как отметил Юм, этот аргумент спорен, поскольку базируется на показаниях очевидцев, не ведавших о возможных естественных причинах описываемых феноменов.
IV
Позвольте мне подытожить сказанное таким образом. Гуманизм, в своем самом скупом определении, предлагает, во-первых, набор неких гуманистических ценностей и моральных достоинств; во-вторых, он питает определенную форму агностического атеизма. Есть, однако, и иные аспекты гуманизма, скрыто присутствующие в вышесказанном и которые нам также следует выявить. Я считаю важным соотнести термин "гуманизм" с "секуляризмом" и переосмыслить секулярный гуманизм как понятие родовое, так, чтобы навсегда исключить возможность смешения его с другими формами гуманизма. Полагаю, что гуманизм секулярный (подобно прагматическому натурализму, научному эмпиризму, демократическому социализму или критическому реализму - представляющим иные философские школы) позволяет нам завершить споры относительно семантики этого гуманизма, ибо определение "секулярный" уводит нас на шаг в сторону от гуманизма самого по себе (per se).
Секулярный гуманизм, я разумею под этим, представляет собой самостоятельное философское учение современности. К двум приведенным выше характеристикам гуманизма следует добавить еще третью и четвертую. То есть (это третье), всякое определение секулярного гуманизма должно начинать с указания на признание им метода исследования в качестве важнейшего эпистемологического принципа. Рассматривая его методологические принципы в целом, мы вправе соотнести гуманизм с традициями вольнодумия и рационализма. Под этим я имею в виду (а) что секулярные гуманисты противостоят всем попыткам стеснить или ограничить свободу исследования в любой сфере человеческих интересов, включая и религию. Хорошо известно.
145
что всякое серьезное критическое рассмотрение социальных устоев, "священных коров", в особенности догматических представлений о Боге или религиозной вере, обычно воспринималось обществом как кощунственное или еретическое и каралось. То же относится ко многим политическим, идеологическим и социальным установлениям, мнившимся священными и неприкасаемыми для исследования или реформирования.
(б) Основной методологический вопрос на взгляд секулярных гуманистов состоит в том, каким образом можно верифицировать притязания наших суждений на истинность? И тут методы научного познания могут послужить образцом в нашем приближении к истине. Я не говорю здесь о науке в узком значении этого слова, ибо вообще научное познание следует рассматривать как продолжение здравого смысла, - но скорее о разуме в широком его понимании, включающем требования очевидности, логической согласованности и экспериментальной воспроизводимости. Если невозможно найти достаточных оправдательных оснований и/или свидетельств в пользу какого-либо представления или гипотезы, - утверждает рационалист - следует воздержаться от того, чтобы им верить. В последние годы особое ударение здесь ставится на критическом мышлении. Не следует понимать предлагаемый подход слишком узко, - он должен быть действен и в сферах этической, социальной, политической, - поистине, насколько это возможно, во всех областях человеческих интересов. И как раз применение метода объективного исследования или критического мышления к проблеме бытия Бога приводит секулярных гуманистов к агностицизму, атеизму и отрицанию сверхъестественного. Атеизм, таким образом, вытекает из описываемого здесь эпистемологического принципа, ибо последний отбрасывает аргументы в пользу существования Бога как бездоказательные.
Так точно и четвертый принцип гуманизма - гуманизма светского, как я его квалифицировал, - уже заключается в том, что я изложил и обосновывал выше; именно, это натурализм. Последний можно понимать по-разному, (а) Его можно толковать как методологическое правило; согласно этому правилу, нам всегда следует пытаться находить естественные причины и закономерности для объяснения явлений, как и отбрасывать оккультные, противоестественные их объяснения. Главное здесь - наука. Научные направления множатся по мере того, как исследователям удается находить применения научных методов к
146
новым областям знания. Используя метод критического мышления в более широком плане, это правило стремится распространить рациональные ценности и на этическую (normative) сферу. (б) Натурализм, однако, вполне можно истолковывать и как теорию бытия или универсальное (cosmic) мировоззрение, в особенности в его противопоставлении сверхъестественным, паранормальным и идеалистическим картинам мира. По сути, натуралисты - это нередуктивистские материалисты. Мир отнюдь не обнаруживает перед нами цели или замысла своего создания, как нет и свидетельств существования некоего запредельного духовного мира, - вот снова мощный аргумент в пользу атеизма. С точки зрения натуралиста, наиболее верное представление о природе дают нам науки, а это означает, что сама она имеет физико-химические корни, что естественные процессы подчинены эволюционным изменениям, и что на разных уровнях точности наблюдений вскрываются различные грани природных феноменов. Большинство натуралистов утверждают, что у нас нет свидетельств в пользу самостоятельного существования сознания или "я", как и в пользу того положения теизма, что "душа" переживает тело. Человеческий род представляет собою часть природы, неразрывную с ней; наши мысли, чувства и чаяния, плоды нашего творчества - социальные институты и достижения культуры - суть такая же часть природы, как электроны, цветы, планеты или галактики.
V
Могу ли я в заключение добавить еще один комментарий? Коль скоро Philo издается Обществом гуманистических философов, позвольте мне поделиться некоторыми наблюдениями касательно смысла слова "философия", особенно в устах гуманистов. "Философия" изначально значила "любовь к мудрости". В первую очередь это выражало тягу философов к теоретическому знанию и постижению. Задачей философского умозрения было интерпретировать наши познания в исчерпывающих категориях и представить непротиворечивую картину мира; ныне это стало делом философии науки, в границах которой самое большее, что философы могут - это интерпретировалось научные открытия, совершаемые на ее передних рубежах. Философии критическая или, иначе, аналитическая занята прояснением смысла наших общих представлений и языка, выявлением критерия фальсифицируемости (falsification). Вот те философские вопросы, которые стоят и перед Обществом гуманистов-философов. Но все это - лишь в
147
плане интеллектуальном. Общество христианских философов интересуется этими же вопросами. Там тоже говорят, что намерены заниматься рационально-философскими исследованиями и в своей аргументации не покидать этой почвы. Но, кроме этого, они ставят своей задачей апологию веры. То, что их объединяет - это приверженность истинам и ценностям христианства, как религии; и своей вере они готовы посвятить жизнь, а может, даже и умереть за нее.
Так в каком же смысле можно говорить, что гуманисты привержены идее гуманизма? Если, как я, не считать гуманизм верой, - ведь он не является плодом благоговения перед некоей невидимой силой, - то не есть ли наша приверженность гуманизму чисто головная, рассудочная позиция, или же мы готовы жить ради своих гуманистических принципов, а при определенных условиях даже, может быть, за них умереть? Безусловно, мы верим в эти свои принципы потому, что находим их теоретически оправданными, что в них убеждает нас вся та философская одиссея, которую мы совершаем на протяжении жизни; но входят ли они, поистине, в наши плоть и кровь, способны ли они воодушевлять нас, трогать эмоционально? Конечно, законченные философы сочтут подобные разговоры никчемными. Мы ведь не теологи, обязанные в Бога верить, и не догматики-идеологи, преданные своей политической или социальной миссии. Мы говорим только, что, как философы, имеем дело с любовью к мудрости, ясности и правде. Так не представляет ли гуманизм собою, подобно эмпиризму, материализму или утилитаризму, всего лишь одно из множества направлений мысли, кажущееся нам наиболее убедительным, и о котором мы можем благополучно забывать, когда находимся не в философском настроении?
Или, все же, это нечто большее? Мы заявляем, что привержены гуманизму морально. Но, увы, системы этики зачастую возводятся философами на некоем метауровне, главным образом на почве прояснения смысла этических терминов и/или попыток установить методы обоснования моральных суждений - и притом отнюдь не обязательно, чтобы философ сам был захвачен своими идеями и служил им (without necessarily being engage). Конечно, всякая этическая система также нормативна, но в ограниченном смысле, именно: нынешние философы, например, часто говорят, что в решении моральных дилемм нам следует прибегать к разуму, или полагаться на критерии неокантианской, утилитаристской или ситуативной этики, и/или применять
148
принципы этики беспристрастно, - все это, разумеется, важно. Однако подходить таким образом к гуманизму - значит, до известной степени, то же, что списать его в архив (to leave it in limbo). Что нам поведает такой гуманизм относительно цели жизни, или о том, как прожить ее правильно? И в частности, чем сможет он удовлетворить экзистенциальную потребность всякого человека, - потребность в смысле? Мы называем себя атеистами, то есть отбрасываем веру в Бога как чистое безумство, - но ради чего? Что предлагаем взамен? Может ли философ заявить о целях, за которые он борется, не покинув нейтральной почвы теоретического философского исследования?
Вот в силу каких причин я предложил, недавно, ввести новое понятие - стоящее где-то между религией, с одной стороны, и философией и наукой - с другой. Именно, евпраксофия (eupraxsophia)1. Секулярный гуманизм, я имею в виду, - это евпраксофия; что значит, такой гуманизм основывается на некоем универсальном мировоззрении, sophia - на философской, но в особенности научной мудрости, вытекающей из осмысления всего, что мы знаем из наук об универсуме, -но вместе с тем секулярный гуманизм представляет собой и определенную жизненную позицию, имея прямое отношение к eupraxis, доброму поведению или практике. Выдвигались возражения против "евпраксофии", как неологизма. Я бы оправдал введение новых терминов, если они оказываются нам важны, особенно в случаях, когда имеющиеся термины уже не выражают существа дела. И "агностицизм" и "прагматизм" были когда-то неологизмами; так же обстоит дело с "евпраксофией".
Критически настроенный человек может на это возразить - Аристотель и другие философы говорили о практической мудрости; разве этого не достаточно? Но я отвечаю так: ударение тут изначально ставилось на sophia, или мудрости; я же намерен перенести его на praxis, или поведение; иначе гуманизм предлагает людям лишь скудную диету из черствого хлеба и жидкой похлебки вместо здоровой и сильной альтернативы традиционным теистическим доктринам. Гуманизм, как евпраксофия, должен быть жизнеутверждающим, позитивным и твор-
2 Я видоизменил написание термина eupraxsophia сравнительно с изначальной версией "eupraxophia", добавив "s" перед последним суффиксом (Транслитерация с английского этого термина выглядит как ювпраксофи, с ударением на втором слоге. В данном переводе принято более консервативное, восходящее к древнегреческому, написание этого термина. (Прим. пер.)
149
ческим. Хотя евпраксофия и базируется на разуме, философии, науке и этических теориях, она может вызывать в нас страстный отклик, рождать в нас самоотверженность и чувство своей миссии (dedication and commitment). Действительно, я полагаю, что пока гуманизм - секулярный гуманизм - не перерастет в евпраксофию, ему не удастся покорить человеческих сердец, что он обязан совершить, если хочет завоевать признание. Искушение трансцендентным и магическое мышление - тенденции в человеческой культуре неизбывные. Можно задаваться вопросом - имеет ли религия генетические, социально-биологические или культурные истоки? Но каковы бы они ни были, религиозный соблазн коренится гораздо глубже, чем представляли себе атеисты прошлых поколений. Я полагаю, что как евпраксофы мы и можем и должны вести дискуссию и находить убедительные аргументы в пользу жизнеспособности гуманистической позиции. Кто только ни занимается в обществе пропагандой - священники, предсказатели, политики, ученые мужи - так почему не вести ее философам (и евпраксофам)? Таким образом, Общество философов-гуманистов, как мне представляется, должно поставить вопрос - как и в каком смысле гуманизм способен явить альтернативу религиозным культам, в течение столь долгого времени занимавшим человеческие умы и сердца, - альтернативу, состоящую в умопостигаемой морали и эмоциональной жизненной позиции, исключающих мистическое благоговение или послушание. Пока гуманизм не обратится к этому вопросу, он, похоже, рискует остаться одним из интересных интеллектуальных движений, занимающих ограниченное число ученых-философов, но имеющих мало отношения к живой жизни.
ЛИТЕРАТУРА
1. Paul Kurtz, ed., The Humanist Alternative: Some Definitions of Humanism (London: Pemberton Books; Amherst, N.Y.: Prometheus Books, 1973).
2. В числе соавторов - Сидней Хук, Джозеф Л. Блау, X. Дж. Блэкхем, Джон X. Рэнделл, Герберт У. Шнейдер, Энтони Флю, Б.Ф. Скиннер, Корлисс Ламонт, Бернард Филлипс, Х.Дж. Айзенк и другие.
3. Известно, когда Пирс узнал, что именно понимал Джемс под "прагматизмом", который приписывал самому Пирсу, последний объявил себя "прагматицистом", будто желая защитить термин от посягательств. 4. Kurtz, The Humanist Alternative, pp. 33-34.
5.Thomas H. Huxley, "Agnosticism and Christianity", in Collected Essays, vol. 5 (New York: Appleton, 1894).
150
