Ценностный аргумент
Во многих религиях, вера в бессмертие важнее, чем вера в Бога, и, возможно, даже является ее основным психологическим фундаментом. Доктрина бессмертия — это не столько описательные утверждения о предполагаемой реальности, сколько нормативный идеал, постулированный для удовлетворения очевидной психологической жажды. Действительно, идея Бога обретает смысл потому, что человек оказывается лицом к лицу со смертью; вместе с бессмертием вводится Бог как решение проблемы смерти. Это — экзистенциально-психологический аргумент в пользу бессмертия, который защищали многие гуманис-
500
ты, такие как Уильям Джеймс и Сантаяна. Этот аргумент включает в себя три фактора: (1) ответ на проблему смерти, попытку разобраться со смертью и преодолеть ее; (2) некоторое нравственное направление и приоритеты в том, что иначе казалось бы случайным и бессмысленным в мироздании; и (3) психологическую опору и поддержку, придание смелости и утешения обездоленным и испуганным людям, помощь им в преодолении тревоги, одиночества и отчуждения. Кант считал, что Бог, свобода и бессмертие — это недоказуемые постулаты моральной жизни и что они необходимы для завершенных оснований этики и для преодоления антиномии между счастьем и должествованием.
В этом этически прагматическом смысле, доктрина бессмертия интерпретируется не как истинное описательное утверждение о мире, но как нормативный ориентир. Сказать, что некто верит в бессмертие как в идеал, — не то же самое, что сказать, что бессмертие души существует в буквальном смысле этого слова.
Секулярно-гуманистическая критика этического аргумента в пользу бессмертия эффективна по нескольким основаниям. Гуманист считает, что доктрина бессмертия практически нереалистична и даже вредна. Она произрастает из страха и одержимости идеей смерти. Тот, кто верит в бессмертие, концентрирует свое внимание на смерти, но он старается отвергнуть ее устрашающую реальность. Для гуманиста это означает, что страх перед лицом конечности, смерти делает человека неспособным видеть жизнь такой, какова она есть на самом деле. Завороженность смертью имеет все признаки патологии, так как тот, кто подвержен этому состоянию, когнитивно не связан с реальностью. Это — незрелое и нездоровое отношение к жизни. Оно обостряет иллюзию бессмертия для того, чтобы успокоить боль в сердце при потере любимого человека, или смириться с собственным надвигающимся концом. Смерть — это источник глубочайшего ужаса. Мы не хотим сдаваться на его милость. Мы надеемся на то, что нам откроется новая жизнь, в которой реализуются все невыполненные желания. Эсхатологический миф дает нам возможность превозмочь боль.
Бессмертие — это символ нашей агонии перед неподатливым мирозданием и наше надежда на будущее освобождение,
501
это упорное нежелание встретить жестокую конечность нашего бытия, зависимость и ненадежность, часто трагичность, человеческой жизни. Те, кто верит в бессмертие, верят также, что как-нибудь и кто-нибудь поможет нам найти выход из наших несчастий, сколько бы нам ни пришлось этого ждать; что это море слез можно преодолеть; и что в итоге, несмотря на наши нынешние страдания, мы снова встретимся с теми, кого мы любили и кто уже ушел от нас. Бессмертие предлагает терапевтическое утешение. В прошлом, когда болезни были слишком широко распространены, а жизнь большинства людей была так коротка, это еще имело смысл. Жизнь часто была «отвратительной, жестокой и короткой», а тридцать три года — не нормой, а исключением. Таким образом, миф о бессмертии служил своего рода транквилизатором. Сегодня доминирует другое отношение к жизни. Имея на вооружении современную медицину и технологии, мы можем бороться со смертью другими способами. Мы стремимся продлить жизнь и сделать ее обильной и полной радости, насколько мы можем это сделать, т.е. до тех пор, пока не начнется естественный процесс умирания. В этих принципиально иных условиях жизни многие хотят поторопить смерть, если при этом испытывают боль, и принять неизбежность со стоическим смирением.
Таким образом, экзистенциальное мужество — это ключевая гуманистическая добродетель. Мужество жить настолько важно, как это показали Кьеркегор и Тиллих, что без него жизнь становится сложной и невыносимой. Для гуманиста недостаточно овладеть мужеством жить, т.е. просто выжить перед лицом несчастья; скорее надо культивировать в себе мужество стать, становиться. Другими словами, проблема для каждого из нас состоит в том, чтобы постоянно переделывать нашу жизнь, несмотря на все силы природы и общества, которые стремятся нас побороть.
Гуманист считает, что верящий в бессмертие снимает с себя моральную ответственность, так как не желает взять свою судьбу в собственные руки. Конечно, есть некоторые границы человеческой деятельности и независимости. Мы должны, как это делали стоики, отличать то, что нам иод силу, от того, что для нас невозможно, но в том, что нам иод силу, мы можем бросить
502
уверенный вызов обстоятельствам и сделать в жизни как можно больше, созидать ее вновь, придавать ей все новый смысл, расширять границы человеческих сил и возможностей.
Здесь свобода выбора и действия человека — основной вопрос. Гуманисту не достаточно просто открыть и принять в акте веры мироздание как оно есть; гуманист стремится изменить его. Целью жизни не является открытие и понимание некоторой стационарной человеческой природы (дана ли она нам Богом или нет). Цель жизни в том, чтобы превзойти нашу природу. Именно так человек создает культуру. Мы, как некогда Прометей, укравший огонь и искусства у богов, постоянно искушаемы и мы беспрерывно переделываем наши судьбы.
Ключевое возражение, которое выдвигает гуманист против тех, кто цепляется за доктрину бессмертия, это то, что она подрывает этику. Человек не может быть полностью ответственен за себя и за других, не может быть созидательным, независимым, изобретательным и свободным, если он верит в то, что мораль имеет внечеловеческий источник. Рефлективное, скептическое, исследующее моральное сознание слишком жизненно важно для нас, чтобы его можно было относить к области трансцендентного. Мы в ответе за то, какие мы есть; и мы можем достичь счастливой жизни здесь и сейчас, если мы будем усердно работать и добиваться этого из сострадания к другим людям и из нашего желания достичь справедливости. Не надежда на спасение и не страх проклятия заставляют нас искать лучшего мира для нас самих и для других людей, но истинный моральный интерес, безотносительно к награде или наказанию. Нравственность — это область человеческой автономии, свободы и выбора.
С точки зрения гуманиста, верующие совершают печальную ошибку: они обесценивают и теряют большую часть своей жизни. Жизнь коротка, но она богата возможностями, она может быть прожита с подъемом и в изобилии. Болезненные, напуганные, робкие, не желающие воспользоваться своими шансами, они часто не могут сполна испытать щедрые радости жизни.
Обычно те, кто верят в бессмертие, полны предчувствий; их переполняет чувство вины и греховности. Слишком часто телесные наслаждение, секс и любовь подавляются, отрицается
503
многообразие возможностей для новых наслаждений. Таким образом, многие люди променяли эту жизнь на будущую; но если обещание бессмертия обманет, что, как я полагаю, и есть на самом деле, то они потеряют многие важные ценности земной жизни. Обозревая их жизнь, можно видеть, как часто она оказывалась бесплодной; ведь было упущено столько шансов, столько возможностей из-за внутреннего страха и трепета перед смертью.
Многие теисты считают, что без бессмертия жизнь лишена смысла. Как странно и противоречиво это звучит. Это признание их собственной ограниченности как личностей. Именно доктрина бессмертия, как утверждают гуманисты, обедняет смысл жизни. Если кто-то верит в бессмертие, то здесь на земле мало что значимо. Все становится лишь приготовлением к смерти; жизнь превращается в комнату ожидания потусторонней вечности. Эта жизнь становится бессмысленной, так как в счет идет только следующая.
Удовлетворяет ли вера в бессмертие наши психологические потребности? Известно, что многие из тех, кто не верят в бессмертие, меньше боятся смерти и могут принять и встретить ее с большим достоинством, чем те, у кого эта вера есть. Неверующие в потустороннее люди могут развивать уверенность в себе как в личностях, независимое моральное сознание, обязательства перед общественной справедливостью или благополучием людей на земле. У таких людей могут быть «трансцендентные» идеалы, т.е. идеалы, превосходящие их самих. Они могут верить, что вносят свой вклад в то, что делает лучше жизнь других, или быть небезразличными к будущему человечества; у них есть столь же сильное, как и у верующих, чувство долга перед своими идеалами.
Гуманисты могут даже верить в «бессмертие» в метафорическом смысле: они преданы хорошим делам и последние переживут их самих. Но они борются за них не за награду или наказание, но потому, что в самой своей жизни считают их достойными того, чтобы за них бороться. Они стремятся делать то, что, как они полагают, принесет счастье будущим поколениям, пусть даже сами они не доживут до этого. Им не нужно для себя ничего за земными пределами, чтобы укрепить
504
и выполнить свой нравственный долг. Последовательный секу-лярный гуманист не нуждается в доктрине бессмертия для того, чтобы его жизнь обрела смысл или чтобы мораль получила твердую основу.
Тем не менее, очевидно, что поиск трансцендентного выражает страстное желание человеческого сердца быть бессмертным и вечным. Этот импульс настолько силен, что вдохновлял и вдохновляет великие религии и паранормальные движения прошлого и настоящего, побуждает в целом разумных людей принимать ложные мифы и дорожить ими как предметом своей веры.