Вера как основание убежденности
Для поддержки наших убеждений (belief) мы часто обращаемся к вере (faith). В своей наиболее популярной форме вера является одной из версий субъективизма. Многие люди оправдывают истинность своих верований ссылкой на внутреннее озарение, его очевидность или уверенность в своей правоте. Теологи превозносят обращение к вере, называя ее высшей человеческой добродетелью. Они обещают, что вера в существование Бога, какой бы парадоксальной, сомнительной или бездоказательной она ни казалась, будет вознаграждена в последний судный день. Может ли обращение к вере считаться методом познания? Многие верующие утверждают, что мы не можем полностью обойтись без веры в нашей жизни. Предвидя возражения, они говорят, что даже ученые и скептики предрасположены к вере в свои собственные теории. Они спрашивают: «Почему одна форма веры менее оправдана, чем другая?»
Нерешенным в этом споре является вопрос определения веры. Необходимо различать по меньшей мере три ее вида: (1) непреклонная вера, (2) вера, основанная на готовности поверить (одна из ее форм — аргумент к незнанию) и (3) вера, принятая как гипотеза и основанная на предполагаемой вероятности. Это различение касается доказательности (или ее
110
полного отсутствия), которая предполагается (или не предполагается) для поддержки наших верований.
1. В первом случае люди твердо придерживаются веры, несмотря на опровергающие ее строгие доказательства. Мы можем назвать эту веру непреклонной. В своей крайней форме она полностью иррациональна. Например, несмотря на очевидные факты жена может просто не хотеть верить в то, что муж ей изменил. В таких случаях сильная психологическая настроенность и привычный образ мыслей могут блокировать способность человека признать истинное положение. Другой пример — различные религии, продолжающие существовать на протяжении веков несмотря на научные открытия, подрывающие их корпи и основы. Существовал ли Иисус? Была ли его миссия уникальной? Совершал ли Иисус чудеса, описанные в Новом Завете? Имеются ли подтверждения его непорочного зачатия и воскрешения? Хотя, согласно лучшим современным исследованиям Библии, существующие свидетельства и доказательства позволяют отрицательно ответить на эти вопросы, христиане продолжают верить в библейские предания.
Хотя прошло больше столетия с тех пор, как Дарвин написал свои работы, креационисты все еще упорно отвергают теорию эволюции. Они отрицают множество данных из биологии, геологии, палеонтологии, антропологии, астрономии, указывающих на эволюционные процессы во вселенной. Ссылаясь на пробелы, существующие в реконструкции процесса эволюции, они отвергают ее полностью. Они вводят ad hoc креационистский тезис, который они называют «научный креационизм». Однако это лишь маскировка доктрины религиозного креационизма, обрисованной в книге Бытия, — доктрины о том, что Бог создал вселенную, включая все виды живого, из ничего и в ее окончательном виде. Можно ли найти компромисс между этими двумя конфликтующими теориями? Я в этом сомневаюсь. Научные эволюционисты не утверждают, что их теории достигли своей окончательной завершенной формы и что они продвинулись вперед намного дальше Дарвина. Существование эволюции подтверждено обилием данных. Эволюционисты создали множество причинных гипотез того, как она проходила, хотя еще
111
остается масса спорных моментов. Например, является ли эволюция постепенным или прерывистым процессом? Неопределенность является частью нормального процесса научного познания, где новые гипотезы вводятся и изменяются в ходе исследования и в свете новых доказательств.
Те, кто придерживается библейского описания происхождения мира, утверждают, что его возраст колеблется между 6000 и 10000 лет. (Епископ Ашер считает, что мир был создан в 4004 году до н.э.) Они также верят во всемирный потоп, заявляя, что это было общемировое бедствие, описанное в Библии. Однако здесь может возникнуть ряд вопросов. Ковчег Ноя был слишком мал, чтобы вместить по две (или семь) особи каждого вида живых тварей, так как, согласно Библии, он насчитывал в длину триста локтей, в ширину — пятьдесят, в высоту — тридцать. К тому же сегодня известно намного больше видов животных, чем их знали в библейские времена. Если потоп был всемирный и покрыл водой даже высочайшие вершины, тогда уровень моря должен был повыситься на 5,5 миль. Это означает, что более чем миллиард кубических миль воды должен был добавиться к мировому океану. Даже если бы растаяли все льды на планете, то это повысило бы уровень воды лишь на 200 футов. Конечно, несмотря на разум и факты, можно утверждать, что Бог способен сделать все. Например, на вопрос: «Как мы можем объяснить существование множества слоев осадочных пород, обнаруженных в геологических пластах, содержащих остатки различных ископаемых?» — креационисты отвечают — такими их создал Бог.
Ответ креационистов является выражением иррациональной формы непреклонной веры. Нужно ли всерьез принимать эту крайнюю форму креационизма? Нельзя игнорировать тот факт, что ее разделяет значительное число образованных людей. Многие приверженцы этого взгляда имеют научные степени в различных науках. Некоторые теологи высмеивают любой критический подход к Библии или любую попытку подвергнуть теологию критическому исследованию. Существует две формы истины, защищаются они. Некоторые из них говорят, подобно Тертуллиану. «Это несомненно, ибо невозможно». Основывается ли религия на чуде? Упрямая приверженность
112
тому, что противоречит принципам логики и доказательствам и требует лишь веры, сама по себе чудесна.
Давид Юм заметил, что христианство зависит от веры в чудо. Одного разума недостаточно для доказательства достоверности христианской религии. «Всяким, принимающим веру, движет осознание продолжающегося чуда в своей личности, которое ниспровергает все принципы его понимания и дает ему решимость верить в то, что противоречит его привычному опыту». Любому, обращающемуся к вере и неуклонно утверждающему ее, несмотря на ее откровенную ложность, достаточно просто сказать: «Я верю, потому что я верю».
Не нужно думать, что такие формы верований существуют только в религии. Непреклонная вера распространена во всех областях жизни: в политике, морали, искусстве, даже философии и науке. Верования являются глубоко укорененными формами привычки. Их часто очень трудно изменить, особенно когда они прочно установлены в нашем поведении. Бывает невозможно порвать с привычкой и сопутствующими ей верованиями. Эта проблема особенно остра в наши дни роста современной науки и последствий технологических и социальных изменений. Футурошок заключается в неспособности людей приспособить изменения к поведенческим нормам и привычным верованиям. Следовательно, вера становится убежищем и отговоркой, позволяющей людям противостоять сомнениям в правильности своих собственных убеждений.
У некоторых людей потребность в уверенности может быть очень сильной. Они не могут вынести двусмысленностей в жизни. Во многих случаях воздержание от принятия верования или вынесения решения до тех пор, пока не будут собраны все доказательства, приводит к неспособности ответить на важные жизненные вопросы. Выражение «Глупцы [читай верующие] кидаются туда, куда ангелы [читай скептики] боятся ступить» — красноречиво описывает эту ситуацию. Возможно, существуют физиологические, даже генетические факторы, которые предрасполагают одних людей стремиться к полной уверенности в надежности веры, тогда как другие способны преуспевать в ситуации неопределенности и жить в неизвестности. Проблема усложняется, когда мы видим, что непреклонная
113
вера поддерживается многими социальными институтами и традициями. Церковь, политические силы, государство стремятся регулировать верования и поведение, и когда еретики и диссиденты сомневаются в «священных коровах», их приговариваются к казни или ссылают в Гулаг. Подлинный верующий не терпит никакого компромисса со своими пламенными верованиями и ценностями. Он чтит тех, кто отличился в той же области иллюзорной веры, превозносит их как богов, причисляет к святым или почитает их как героев и праведников. Трудно (если бы это было необходимо) разрушить церковь или государство, возведенное на скале веры.
2. Второй вид веры, веру, основанную на готовности поверить (willful belief), Уильям Джеймс назвал «волей к вере». В известном очерке с тем же названием он утверждал, что в определенных случаях, особенно в религии, мы можем просто решиться поверить в истинность чего-то. Такое происходит в ситуациях, где пет достаточных доказательств или способа сделать рациональный выбор. Джеймс считает, что в подобных случаях верующий должен иметь право просто верить и что в этом нет ничего неразумного. Относительно религиозной сферы, считает он, мы можем выбрать веру (теизм), неверие (атеизм) или воздержание от суждения (агностицизм). Многие наши верования могут рассматриваться как тривиальные, и у нас нет особой нужды выбирать между ними. Напротив, религиозные верования, согласно Джеймсу, «чрезвычайно важные», «жизненные» и «необходимые». Здесь даже воздержание от выбора является поступком, поскольку воля к вере имеет важные позитивные последствия, особенно для нашего поведения и чувств. Мы можем поспорить с этим утверждением Джеймса, поскольку современный человек часто считает выбор иудейс-ко-христиаиских верований отжившим и набившем оскомину, а не жизненным и важным. Также едва ли правильно его суждение, что скептик волей вставать на позицию атеиста или агностика и не обязан ее обосновывать.
Является ли выбор теизма необходимым и важным? Он отличается от нижеприводимого случая, где выбор действительно является жизненным. Человек, сошедший с тротуара и находящийся на полпути до противоположной стороны улицы,
114
видит мчащуюся на него машину. Он думает, увидит ли его водитель и успеет вовремя объехать или он его собьет? Должен ли он вернуться или напротив быстро бежать на другую сторону улицы? Если человек агностик, должен ли он оставаться на месте и ждать, что случится, если у пего нет достаточных оснований для принятия решения? Очевидно, что бездействие здесь является формой действия, и мы можем судить о нем но его последствиям.
Мы должны различать два случая: во-первых, ситуацию, при которой у нас отсутствуют доказательства или способ принятия разумного выбора, и, во-вторых, ситуацию, где обе стороны обладают определенными доказательствами, однако они недостаточны для компетентного выбора. Пример с автомобилем в основном относится ко второму случаю, поскольку из нашего прошлого опыта нам известно о несчастных случаях, которые часто происходят с пешеходами, и следовательно о возможном риске. Рациональный выбор должен состоять здесь в возвращении на тротуар или быстром пересечении улицы и основываться на расчете вероятных возможностей. Мы должны действовать, руководствуясь имеющимися фактами, даже если у нас нет времени рассчитать все полностью. Конечно, мы можем прогнозировать развитие событий и, оставаясь на месте, ждать их подтверждения. Но всякий разумный человек признает, что бессмысленно подвергать себя риску и откладывать выбор, поскольку угроза слишком велика, если есть шанс, что автомобиль собьет его.
Джеймс доказывает, что желание часто является отцом факта, что идеи порождают практические последствия и что мы судим об этих идеях прагматически, по тому, насколько хорошо они работают на практике. Тем самым он открывает дверь для религиозной веры. На это я отвечаю: религиозные верования могут приводить к негативным и вредным результатам. Несомненно, что они дают надежду и смысл жизни некоторым людям. Однако для других они сужают горизонт и ограничивают их выбор. Можно не верить, руководствуясь прагматическими, психологическими и этическими основаниями.
Скептик не испытывает иллюзий пи но поводу жизни, ни относительно тщетной веры, обещающей бессмертие. Поскольку мы живем здесь и сейчас, и это все, что мы можем знать,
115
наиболее разумный выбор состоит в том, чтобы сделать нашу жизнь полнее. Не обманываясь в отношении положения человека, мы признаем, что в основном мы ответственны за то, что происходит с нами. «Никакое божество не спасет нас, мы должны снасти себя сами», — говорится в Гуманистическом манифесте II. Из этого признания следуют важные этические, психологические и социальные последствия.
Я готов согласиться, что для некоторых людей определенные религиозные вопросы настолько важны, что они чувствуют необходимость принять веру и жить в соответствии с ней. Они считают, что без веры в божество они не обретут вечной жизни. Я сомневаюсь в этом и рассмотрю эти вопросы в Главе XIV. Я склоняюсь к тому, что лучший выбор в ситуации, где нет объективных доказательств и мы вынуждены выбирать — это просто подбросить монету и полагаться на лучшее. Но если у нас нет никаких доказательств или оснований для разумного выбора, почему бы не признать это и отказаться от него? Мы, возражают на это верующие, избегаем риска того, что будем наказаны мстительным божеством за отсутствие веры. Сидней Хук, когда его спросили, что он будет делать, представ за свое безверие перед создателем в Судный день, ответил: «Я скажу: «Ты не дал мне никаких доказательств для веры». Надеюсь, что если Бог рациональное существо, он должен с уважением отнестись к разумности его творений.
Вера может играть важную, даже решающую, роль в сфере ценностей. Во многом наша вера определяет, каких целей мы считаем нужным добиваться и что привнести в мир нового, чтобы он стал лучше. В одних случаях практические последствия позволяют определить, была ли наша вера в эти цели и надежды оправданной. Однако в других случаях мы считаем что-то истинным или ложным, успехом или неудачей, только потому, что это следует из нашей веры. Мы должны ясно понимать, что такие верования не являются эмпирически истинными. Существование Бога — это один вопрос; вера в него не доказывает его бытия. Другой вопрос, являются ли религиозные верования и практики морально приемлемыми.
Иногда для защиты веры от скептиков используют вариант аргумента Джеймса. Он выглядит примерно так: «Вы сирашива-
116
ете меня, верю ли я в X (замените его тем, что вам нравится: Бог, духи, ангелы)? Вы просите меня представить доказательство его существования? Я не могу сделать этого. Но можете ли вы доказать, что X не существует? Вы говорите, что не можете. Хорошо, если вы не можете этого, то почему я не имею право верить в него, до тех нор, пока вы не покажете его ложность?»
Этот аргумент явно ошибочен. В .классической логике он называется argumentum ad ignorantum (аргумент к незнанию). Я отвечу на него так. В вопросах, имеющих практическую и фактическую направленность, ложность суждений можно установить указанием на эмпирические данные. То, что на улице 12 градусов тепла, а не 2 градуса, можно узнать, посмотрев на термометр (при условии, что он исправно действует). То, что остров Святой Елены находится в Индийском океане, может быть опровергнуто фактически.
Другие вопросы трудно разрешить таким же способом. Считая гипотезу неправдоподобной, я могу оказаться неспособным убедительно опровергнуть ее. Бремя доказательства лежит не на том, кто отрицает правильность утверждения. Если человек выдвигает гипотезу, то ему должен быть задан критический вопрос: «Какие основания ее подкрепляют?» Если никакие, то это не значит, что вера в нее обоснована и что утверждаемое по своей доказательности равноценно отрицаемому. Отношение в этом случае должно быть негативным или агностическим. У нас нет оснований принимать на веру и считать такую гипотезу истинной.
Если кто-то просит доказать, что эльфов и фей не существует, то как я могу убедить его в этом? Мы можем обследовать всю землю и нигде не найти этих волшебных существ. Но это может его не убедить, и он будет продолжать настаивать, что они есть там, куда мы еще не заглядывали. Хотя нет убедительных доказательств существования лешего, тот, кто верит в пего, может утверждать, что он скрывается в дождевом лесу или в горной крепости, и что мы пока просто его не обнаружили. На это я могу сказать, что, возможно, какие-то новые виды животных еще будут открыты, но до появления научных доказательств принципиально новых форм жизни невозможно представить существование лешего. Аргумент к незнанию при-
117
меняется не просто для обоснования веры в невероятное, но также и того, что выходит за рамки возможного. Например, сторонники паранормальных явлений используют его для защиты утверждения о существовании неразличимых существ из другой космической пространственно-временной реальности и их вмешательстве в наши судьбы. Если паранормальные существа «неразличимы» и не улавливаются обычными средствами восприятия, то это затрудняет всякую проверку их существования. Но как тогда я могу узнать, что они есть? Служит ли невозможность опровергнуть тезис об их существовании его оправданием? Выбор неравнозначен: как я уже говорил раньше, бремя доказательства лежит на стороннике верования или защитнике утверждения, а не на его противнике.
3. Существует третья форма веры, достойная обсуждения, хотя термин «вера» (faith) здесь, возможно, не подходит. Я понимаю под ней «гипотезы, основанные на доказательстве», то есть верования, в определенной степени вероятные, но не имеющие полного подтверждения. Есть ли здесь место вере? Выходит ли она за пределы подтверждаемых оснований? Все зависит от отношения между степенью доказательства и силой веры. Как я доказывал в Главе II, гипотезы не должны рассматриваться как неизменные и абсолютные верования. Принцип фаллибализма всегда должен соблюдаться. Значения истинности просто эквивалентны или являются функциями подкрепляющих их оснований. Если вера — это часть наших прошлых убеждений, выходящих за пределы доказательной базы, то сама но себе она недопустима. Скептицизм подвергает сомнению эту часть, остающуюся необоснованной в наших верованиях. Я готов допустить, что некоторые люди, если такие вообще есть, могут так структурировать свои верования, что они всегда имеют под собой какие-то основания. В принципе такое можно представить, на практике же, напротив, вероятностное принимается людьми за действительное, а сомнения уступают место уверенности. Кроме того, паше поведение определяется не только нашими рациональными обоснованиями, но и животными инстинктами, позволяющими нам жить и действовать.
И все же очевидно, что и научные гипотезы, и теории, и строгие суждения критического ума не включают веру в каче-
118
стве компонента доказательства. Вера ничего не доказывает, она только манифестирует наши убеждения. Верование (как предположение или уверенность), если оно подтверждено, обосновывается ссылками на доказательства и разум.
Необходимо снова поставить вопрос о статусе наших первых принципов. Все ли они основаны на вере и тем самым по существу являются иррациональными? Фидеисты, верящие в Бога, потустороннее или бессмертие, доказывают, что принятие эпистемологических принципов индукции или дедуктивной логики — это высший акт веры, аналогичной вере в Бога. Однако это различные случаи. Джон Стюарт Милль отметил, что первые принципы не могут быть доказаны так же, как другие гипотезы. Тем не менее, как я показал в Главе III, критерий индуктивной и дедуктивной логики не основан на иррациональной вере. Они могут изменяться, проверяться, входить в обычный здравый смысл и участвовать в процессах нашей повседневной жизни и структуре выбора. Последствия их отрицания должны расстроить всю структуру нашего поведения и сделать любую форму нашего познания невозможной. Если мы считаем наши гипотезы истинными, то руководствуемся ими в нашей жизни. В этом смысле каждое логико-эмпирическое подтверждение наших верований увеличивает обоснованность наших основных принципов. Секулярный и научный гуманист, в конечном счете, остается скептиком. Он скептически относится даже к своим первопринципам, которые не основываются на религиозной вере, но просто являются конвенциональными правилами познания, подтверждаемыми их практическими последствиями.
