Мятеж вольнодумца
Никому не позволено погасить светильник разума. Он дан человеку, чтобы не покоряться, а владычествовать. Но приверженцы старины «не могли терпеть,— говорит Уриэль в «Примере человеческой жизни»,— чтобы я отступал от них хотя бы в мелочах, и требовали, чтобы я во всем шел неуклонно по их следам» (83).
В «Тезисах» Акоста разбивает оковы замкнутости, обособленности и бессмысленности религиозной традиции. Тяготевший к европейской культуре гуманизма, он мог бы заявить словами Декарта: «Нет ничего ни столь далекого, чего нельзя было бы достичь, ни столь сокровенного, чего нельзя было бы открыть» 1.
Ради свободы мысли нельзя отступать перед страхом. «Нечестно и немужественно было бы с моей стороны,— заявляет Акоста,— покоряться в таком деле кому бы то ни было...» (83). И он вновь взялся за перо, чтобы дать бой Модене и его приспешникам. «При таком положении дела,— пишет Уриэль,— решил я написать книгу, чтобы показать справедливость моего дела и открыто доказать на основании самого закона пустоту фарисейских * преданий и правил и противоречие этих преданий и установлений закону Моисея» (84).
О какой книге идет речь?
Во Введении отмечено, что вслед за «Тезисами» Акоста в 1623 г. написал трактат «О смертности души человеческой», который был клерикалами конфискован и уничтожен.
Однако И. Зонне обращает внимание на то, что до этого произведения Уриэль письменно ответил на выпады «Щита и лат» Модены, потребовав «либо хорошо обоснованного опровержения, либо полного принятия «Тезисов»» 2. Разглагольствования автора «Щита и лат» о каббале и прочей мистике обошли молчанием
* Фарисеи — иудейская секта, которая в отличие от саддукеев давала широкое толкование Ветхому завету и разработала доктрины и постулаты «Устного закона»
44
вопросы, выдвинутые в «Тезисах». Вполне логично, говорит И. Зонне, что Уриэль хотел объяснить причины своего несогласия с Моденой до того, как исследовал «человеческую душу» и достиг стадии отрицания иудейского и христианского догмата о бессмертии души. Акоста об этом откровенно заявил в автобиографии. «Когда я уже начал свой труд (т. е. свой памфлет против Модены.— М.Б.),— пишет он,— случилось так (нужно говорить все напрямик и в полном соответствии с истиной, как произошло), что по зрелому обсуждению я решительно примкнул к мнению тех, которые награды и наказания, о которых вещает Ветхий завет, считают преходящими и нисколько не помышляют о загробной жизни и бессмертии души» (84).
Акоста говорит здесь о развитии своего миропонимания: от критики положений Талмуда к более общим методологическим воззрениям, к отрицанию фундаментального догмата религии, эсхатологической «теории» жизни людей в потустороннем мире.
Из сказанного становится ясным, что первая стадия критики религии и ее доктрин выражена была не только в «Тезисах», но и в ответе Модене на критику «Тезисов».
Говоря в автобиографии, «чтобы доказать правоту своего дела, я и взялся за труд», Уриэль имел в виду второе вслед за «Тезисами» произведение.
Очевидно, этот труд Акоста писал в течение 1618— 1619 гг. Ответ Модене дал ему пищу для серьезных размышлений. Он понял, что критика отдельных обрядов, догм и элементов культа недостаточна и даже несолидна. Правильно будет подвергнуть критическому рассмотрению всю традицию в целом. И. Зонне утверждает, что эта критика содержится в книге под названием «Kol Sachal» («Голос глупца»). Некоторые историки считают, что она принадлежит Л. Модене. Однако И. Зонне убедительно доказывает, что в ней содержится только несколько замечаний Модены. Автором же ее является Уриэль Акоста.
Как «Тезисы» были воспроизведены в «Щите и латах», так и развернутая критика иудаизма включена в книгу «Голос глупца». В предисловии Модена сообщает, что к нему в руки случайно попала рукопись некоего еретика Амитая бен Иедайя ибн Раз из Алкалы, которая вынудила его возразить автору-эпикурейцу. Отвечая Амитаю, Модена приводит в «Голосе глупца» все содержание его рукописи. Амитай, по мнению И. Зонне, и есть Акоста.
45
Уриэль прибегал к псевдонимам: еврейский юрист, Адам Ромец, Абодат и др. Амитай — один из них. Дело в том, что Акоста часто пользовался понятием «истина» — амитай по-еврейски. Истина по-арамейски — Кушта, т. е. Коста. Выходит, умозаключает И. Зонне, Амитай — псевдоним Уриэля 3. Догадка, на мой взгляд, верная.
Обратимся к структуре и содержанию «Голоса глупца». Труд этот состоит из трех трактатов. Первый имеет десять глав, в которых автор размышляет над вопросами: существует ли бог, мог ли он сотворить мир, какую цель преследовал бог актом творения, имеет ли место провидение, возможно ли потустороннее воздаяние и т. п. Во втором трактате, как и в «Тезисах», отвергается святость «Устного закона», в третьем — высказывается сомнение по поводу божественного происхождения Торы, писания.
Автор трактатов скептически относится к рассказам Библии о миросотворении. Мир, с его точки зрения, существует вечно. А раз вечно, то он никем не создан. Он существует сам по себе, а бог сам по себе. Отвергая креационизм, вольнодумец стал на позиции деизма и высмеивает провиденциализм, учение о божьем промысле, о его ежесекундном вмешательстве в дела человеческие.
Акоста провозглашает право человека на свободу мысли и действия. Религия — человеческий вымысел. Синайское откровение — продукт человеческой фантазии. В мире господствуют строгая необходимость, неумолимые законы природы.
Религия непостоянна, она изменяется под влиянием обстоятельств. Своим бытием Талмуд доказывает эту простую истину. Значит, он и другие религиозные произведения несовершенны и должны рассматриваться как плоды человеческой фантазии. Принять следует только то положение религии, которое соответствует разуму.
Автор трех трактатов понимает, что против него обрушится «клокочущий гнев» клерикалов, но он не может не говорить и не защищать истину. Он знает, что против него будут «метать гром и молнии», что его будут преследовать. Но, говорит он, если ему удастся открыть глаза хотя бы одному человеку, то и это будет для него наградой.
И. Зонне умозаключает: Модена, который рьяно защищал Талмуд и иудейскую концепцию мира и чело-
46
века, не мог быть автором трех трактатов. Их написал Акоста под псевдонимом Амитай. Модена полностью воспроизвел их в своей книге «Голос глупца», пытаясь доказать, что содержание трех трактатов — это, дескать, голос дурака, «еретика и эпикурейца» 4.
Сила доводов Акосты была настолько велика и обаятельна, что Модена вопреки своему желанию иногда хвалит его: «Верю, что трактаты выдвинул талантливый и умный человек, который внемлет голосу разума» 5.
Акоста углубил критику религии. Из «Голоса глупца» видно, что он, развивая свое гуманистическое мировоззрение, отказал богу в возможности руководить миром и взял под защиту человека и его право на вольномыслие. До отрицания бога Уриэль еще не дошел, напротив, он полагал, что бог является первопричиной вселенной, а затем уже она стала действовать по присущим ей законам. «В XVII—XVIII вв.,— отмечает советский философ А. Д. Сухов,— атеизм, еще не вполне развитой, нередко проявлялся в рамках деизма, который хотя и отводил богу роль первотолчка материального мира, но сводил на нет его дальнейшее участие в судьбах этого мира. Оставляя за богом весьма незначительную сферу деятельности, давая на него ссылки, нередко имевшие лишь формальное значение, деизм в то время был прогрессивной идеологической платформой» 6.
Акоста понимал, что логика последовательной борьбы против церкви и религии привела его к отрицанию фатального могущества бога, к защите неукротимой силы человеческого разума. Акоста стоял «на прогрессивной идеологической платформе». Его интеллектуальная смелость бросила вызов церковной традиции и определила характер его дальнейшей философской деятельности. Постижимое, считал он, необходимо постигнуть. Он бросил вызов священному писанию, запретившему человеку вкушать плоды древа познания добра и зла. Между тем возникли новые вопросы: «Обладает ли создатель силой над людьми? Можно ли верить в учение церкви о бессмертии души, ответственной перед небесным престолом?»
Уриэль дойдет до отрицания самого бога! Развращающую ум и совесть религию он уже готов был толкнуть в преисподнюю. После крушения канонов, думал он, исчезнут кровопролития и откроют свою эру совесть, разум, доброта и свет.
Может ли остановиться мятежник, спрашивал себя Уриэль, если он уже опровергал Талмуд и задумал
47
исследовать то, чему раньше поклонялся как святыне? Нет, никому не удастся сковать его неуемный дух.
Шли годы. Вся жизнь Уриэля была подчинена единой цели — борьбе против косности мысли, основ догматизма и превратного миропонимания. Рождался трактат «О смертности души человеческой». К началу 1622 г. труд был близок к завершению. Чтобы утвердиться в справедливости своего дела, Акоста решил познакомить Ферара с содержанием своего сочинения. Что скажет истинный друг?
— В наш век,— сказал Ферар,— люди науки уже осознали тщету так называемых доводов в пользу духовного начала мира. Вместо вымышленных сверхчувственных сил разум сегодня ищет достоверные знания законов земли и неба, природы и человека.
Врач торопил мыслителя окончить свой труд и издать его. Сочинение, разоблачающее «блага спасения» в загробном мире и правдиво утверждающее величие и красоту реальной жизни человеческого тела и духа, не должно залеживаться в ящике письменного стола. «Ваш труд,— заключил Ферар,— нужен людям, не прячьте его».
Акоста получил напутствие друга. Он выступит против косной догматической самонадеянности, за жизнь разума, проникающего в тайну мира, за победу гуманизма, светлых и добрых начал в человеке.
В 1623 г. Акоста завершил трактат «О смертности души человеческой». Не успел он увидеть свет, как клерикалы его конфисковали и уничтожили. Вместе с тем они поручили некоему Семуэлю да Сильва обрушиться на вольнодумца. Воинствующий клерикал сочинил опус под названием «О бессмертии души» и полностью процитировал XXIII, XXIV, XXV главы произведения Акосты, а также привел другие выдержки из трактата Уриэля. На основании этих мест из труда Уриэля можно судить о его концепции души.
«...По словам его (Акосты.— М. Б.),— пишет Семуэль, — душа человеческая смертна и тленна и умирает вместе с телом» (117).
Отметим, что исходной позицией для восставших против церковной идеологии мыслителей XVI—XVII вв. была, как правило, критика догмата о бессмертии души и небесном воздаянии. Не только Акоста, но и до него Б. Телезио (1509—1588) и Дж. Бруно (1548— 1600), а также после него Б. Спиноза (1632—1677) и другие мыслители начинали свой анализ достоверно-
48
сти религиозного миропонимания опровержением абсурдности учения о загробном царстве. В критике этой доктрины таилась основа антицерковной философии. Кто отрицал бессмертие души, тот утверждал реальность мира, примат телесности в гармоничном единстве духа и тела. Телезио, например, говорил, что «разумная душа» не свободна от человеческого организма, находится в нем и зависит от него. А Бруно в «Тезисах о магии» писал, что душа привязана к телу. Правда не непосредственно, но все же «тончайшей телесной субстанцией». Спиноза учил, что душа вторична, что порядок и связь вещей определяют порядок и связь идей.
Разоблачение мифа о бессмертии души связано с материалистической философской традицией, восходящей к учению Лукреция. В третьей книге поэмы «О природе вещей» ее автор писал:
Я утверждаю, что дух,— мы его и умом называем,
Где пребывают у нас и сознанье живое и разум,
Есть лишь отдельная часть человека, как руки и ноги
Или глаза составляют живого создания части.
И далее:
Это души естество, таким образом, держится телом,
Но и для тела оно и страж и причина здоровья,
Ибо на общих корнях они держатся цепко друг с другом,
И без погибели их обоюдной нельзя их расторгнуть 7
Философы-материалисты развивали учение Лукреция, защищая его тезис «естество души держится телом».
Учение Уриэля Акосты о временном и зависимом характере бытия души вписывается в историю материалистической мысли.
Что Акоста понимал под бытием души?
Обратимся к XXIII главе его трактата «О смертности души человеческой», в которой ставятся вопросы: что такое душа, кто ее порождает, смертна ли она или, напротив, бессмертна?
В ответ на поставленные вопросы он пишет: «Так как нам предстоит рассуждать о смертности или бессмертии души человеческой, то уместно сначала поставить вопрос, что же такое эта душа, тем более, что некоторые невежды, упоминая о ней, видимо, представляют ее себе некоей девой во плоти: именно в таком виде иногда изображают выходящую из чистилища душу. Мы же говорим, что душой человеческой называется... жизненный дух, которым живет человек и который находится в крови. И благодаря этому духу человек живет, совершает свои дела и передвигается по земле, пока дух
49
в нем пребывает и до сих пор, пока этот дух не угаснет естественным образом или по какой-либо насильственной причине. И только тем душа человека от души животного отличается, что душа человека разумна, а душа животного лишена разума; во всем остальном — в рождении, жизни и смерти — они совершенно одинаковы... Соответственно этому душа животного есть его одухотворенная кровь, как говорит закон, и из нее состоит и в ней находится душа; таким же точно образом душа человека состоит из крови и жизненного духа» (49).
Способность думать и чувствовать является, по Уриэлю, таким же естественным состоянием организма, как способность его к движению и действию. Согласно учению вольнодумца, в рождении, жизни и смерти душа человека и душа животного тождественны. Различие их находит свое выражение в степени разумности.
В отличие от декартовского положения «Мое я, то есть душа, благодаря которой я есмь то, что я есмь, совершенно отлична от тела и более легко познаваема, чем тело, и если бы тела даже вовсе не было, душа не перестала бы быть все тем, что она есть» 8. Акоста утверждал: душа вторична, ибо она есть продукт «крови и жизненного духа».
К написанию трактата «О смертности души человеческой» Уриэль приступил, находясь в величайшем смятении духа. Однако еретик и бунтарь опровергал традицию, благочестивое лицемерие, чувствуя свою ответственность перед грядущими поколениями. Принцип «душа смертна» являлся реалистической основой его философии и выражал живую связь мыслителя с эпохой, в которой господствовали трезвость, воля к жизни и рационализм.
«Те,— пишет Уриэль в ХХШ главе,— кто защищает положение, что душа человеческая бессмертна, обыкновенно возражают на некоторые из приведенных нами оснований, причем они выделяют плоть и делают некоторые различия, которые, будучи мало правдоподобными, отпадают сами собой. Так, они возражают на текст: «Прах ты и в прах возвратишься», указывая, что так бог говорил с телом, а не с душой. Смешное возражение! Бог говорил с человеком живым и одухотворенным, и именно такому человеку объявил... что жизнь его имеет предел и число, и прах оставил во прахе, чтобы больше его не поднимать, а это ведь было бы совершенно необходимо, чтобы можно было надеяться на бессмертие. Адам боль-
50
ше не восстал, хотя спит уже столь долго, да и не восстанет, пока длится мир и существуют небеса, что будет вечно» (54—55).
Уриэль гневно ломал привычное представление. Те, кто полагает, говорил он, что души созданы богом и помещены им как бы в амбар, откуда он посылает их в чрево беременных, несут бессмысленный бред. У человека одна жизнь, земная, и ее следует прожить счастливо.
Голландская буржуазия XVI—XVII вв. создавала новую культуру, несовместимую с феодальной идеологией, опутанной религиозным культом. Однако некоторые ее идеологи боролись против церковной диктатуры, за торжество новых идей с Библией в руках. К этим идеологам принадлежит и Акоста. В доказательство справедливости своих выводов он приводил цитаты из Ветхого завета.
