Эпикуреец
Трактат «О смертности души человеческой» свидетельствует о сложившемся у Акосты новом, творческом стиле мышления. Акоста беспощаден. Он резко критикует самого себя за недостаточно глубокое знание Эпикура. А ведь Эпикур — это знамя вольномыслия. Еще в Коимбрийском университете аристотелизму, слившемуся в интерпретации официальных учителей мудрости с патристикой, противопоставляли эпикуреизм как синоним язычества, т. е. вольнодумства. Если к этому добавить груду клевет, которыми был осыпан Эпикур такими «любителями старины», как да Сильва, то, решил Акоста, защита Эпикура — дело наиважнейшее.
Вероятно, размышления Акосты об Эпикуре были вызваны и появлением в Нидерландах в те годы Пьера Гассенди. Французский философ-материалист, по словам К. Маркса, освободил Эпикура «от интердикта, наложенного на него отцами церкви и всем средневековьем...»1. Гассенди и Эпикур были тогда на устах всех мыслящих людей Нидерландов.
Акоста вспомнил Италию, Венецию, где он бывал, где ему говорили о Помпонацци, о его небольшой книжке, посвященной догмату бессмертия души. В Венеции Уриэлю рассказывали, что вопрос о бессмертии души был очень популярен в Италии, не меньше, чем в Древней Греции в школе Эпикура. Стоило появиться новому профессору в университете, как студенты для определения направления его мыслей обращались к нему с требованием высказаться о душе. Сам Помпонацци пользовался славой в студенческой среде, потому что под покровом двойственности истины * смело и остроумно нападал на богословское учение о бессмертии души. Помпонацци рассматривал бренность души как философски доказанную Эпикуром истину.
* Учение о двойственности истины, сложившееся в средние века, требовало размежевания философских и богословских истин. Согласно этому учению, истинное в философии может быть ложным в богословии, и наоборот
76
Самоуверенностью и чванством, рассуждал Уриэль, преисполнены дурные сердца адептов загробного мира. Как им дать понять смысл милой шутки Помпонацци, выраженной в его эпитафии: «Я здесь похоронен. Почему? Не знаю. И для меня безразлично, знаешь ли ты это или тоже не знаешь. Приятно, если тебе живется хорошо. Мне при жизни было не плохо. Быть может, хорошо мне и сейчас. Но ни утверждать этого, ни отрицать этого я не могу».
Уриэля запугивали, но и боялись. Потому обскурант да Сильва во имя спасения души Акосты толкал его к самоубийству как «к наилучшему исходу». Но «заблудшая овца» не хотела считаться с мракобесом. Более того, травля, оправданная именем бога и священных письмен, вызвала у Уриэля отвращение к религии.
Внимательный и чуткий к новым явлениям жизни, к новым идеям эпохи, Акоста решительно порвал с церковной идеологией. Многие его новые понятия выросли непосредственно из его собственных душевных переживаний, из того, что он лично видел и слышал. Его произведения, даже те, которые дошли до нас в отрывках, пронизаны необычайной взволнованностью...
Когда молодой Уриэль находился под влиянием профессуры Коимбрийского университета, он, по его признанию, «плохо думал об Эпикуре. И хотя,— пишет Акоста в «Примере человеческой жизни»,— он был мне совсем незнаком, высказывал о нем, слушая чужие несправедливые отзывы, суждения опрометчивые и неосновательные...» (84) .
Чьи суждения он имел в виду? В Коимбрийском университете предметом серьезного изучения были сочинения Августина, произведения других отцов церкви. Августин Аврелий (354—430) резко критиковал гедонизм эпикурейства, учение Эпикура о чувственном удовольствии. «Ничего не может быть,— говорил Августин,— позорнее этого представления... ничего более унизительного... более нетерпимого в глазах достойных людей» 2. Августин третировал Эпикура за его атеизм.
Известно, что Платон и его ученики имели свою Академическую рощу, перипатетики прогуливались по аллеям Лицея, стоики занимали Портики. Эпикурейцы имели свой сад. Здесь Эпикур в окружении друзей и учеников вел мирную философскую жизнь. При входе в сад висела надпись: «Гостеприимный хозяин этого жилища, где ты найдешь удовольствие — высшее благо, охотно угостит тебя ячменными пирожками и свежей водой из
77
родника. Сад не возбудит у тебя твоего аппетита искусственными сластями, но удовлетворит его естественной пищею. Желаешь ли ты приятно провести время?»
Августин был знаком с учением Эпикура и его школой, как подчеркивает советский историк философии Г. Г. Майоров, в передаче Цицерона и еще, может быть, по поэме Лукреция. И все же богослов, не скрывая свою ненависть к атеизму, говорил: «Стада эпикурейцев устроили козлиные стойла в душах сладострастных народов».
Подобные «чужие и несправедливые» суждения об Эпикуре были свойственны в тот период и Акосте. Они определялись некритическим, догматическим стилем мышления студентов его круга, опиравшихся на «авторитет», слепо следовавших общепринятому.
До разрыва с религией и Акоста был лишен самостоятельности философствования. Отход от церкви явился началом нового стиля и нового качества мышления. Опыт и годы многому научили, говорит Уриэль в автобиографии, а в связи с этим менялись и суждения. Новые понятия опирались на знание, которое вытеснило слепую веру и догматические стандарты.
Но обобщенное знание невозможно без высшей нравственной идеи, без самостоятельного исследования жизни и философии. «...Ныне,— пишет Уриэль,— узнавши, как судят о нем (об Эпикуре.— М. Б.) и его учении люди, уважающие истину, я сожалею, что некогда называл глупым и безумным такого человека» (84).
Акоста признает свою ошибку и хочет все знать о великом древнегреческом философе. Но его труды ему недоступны, о его учении он узнает от лиц, «уважающих истину». Что же он мог узнать?
Философию Эпикура принято делить на три части: канонику, или «науку о началах», физику, или «науку о природе», и этику, или «науку об образе жизни и предельной цели».
Акосту больше всего волновали проблемы, связанные с философией человека: вопросы о личности, ее духовности, об отношении к миру, нравственности, к тому, что называется счастьем. Поэтому Уриэль проявлял особое внимание к этике эпикурейства. Она во многом и определила концепцию морали Акосты.
Вкратце напомним основные положения учения древнегреческого философа IV в. до н. э.
Эпикур был родом из Самоса. Юношей он уже знал космогонию Гесиода, согласно которой все вещи про-
78
исходят от хаоса. Откуда взялся хаос? Никто не смог дать ему удовлетворительного объяснения. Эпикур решил сам найти ответ на мучивший его вопрос. Философия стала любимым его занятием. В письме к Менекею он писал: «Пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься философией: ведь никто не бывает ни недозрелым, ни перезрелым для здоровья души. Кто говорит, что еще не наступило и прошло время для занятия философией, тот похож на того, кто говорит, что для счастья или еще нет, или уже нет времени. Поэтому и юноше, и старцу следует заниматься философией: первому — для того, чтобы, старея, быть молоду благами вследствие благодарного воспоминания о прошедшем, а второму — для того, чтобы быть одновременно и молодым, и старым вследствие отсутствия страха перед будущим. Поэтому следует размышлять о том, что создает счастье, если действительно, когда оно есть, у нас все есть, а когда его нет, мы все делаем, чтобы его иметь» 3.
Эпикур призывал своих учеников быть счастливыми и мудрыми. О мудреце он говорил так: «Люди обижают друг друга или из ненависти, или из зависти, или из презрения; но мудрец с помощью разума становится выше этого. Раз достигнув мудрости, он уже не может впасть в противоположное состояние, даже притворно. Он больше, чем другие, доступен страстям, но мудрости его они не препятствуют» 4.
Эпикура считали атеистом. Однако он утверждал, что не тот атеист, кто отрицает богов толпы, а, наоборот, кто следует мнению толпы о богах. Эпикур отвергал провиденциализм, высмеивая представление, будто боги вмешиваются в дела людей. И Акоста считал, что боги свободны от забот, не пекутся о людях и мире. Природа совершает свой ход по присущим ей законам. Боги если и существуют, то бездействуют.
Полагая, что страх, и прежде всего страх смерти, порождает веру в богов, Эпикур учил: «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишь лишение ощущения... Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет...» 5
Эпикур стремился освободить людей от тяготеющего над ними страха перед богами и призывал людей к удовольствию. Удовольствие, считал он, является нача-
79
лом и концом счастливой жизни. «...Когда мы говорим,— писал он,— что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые, не знающие, или не соглашающиеся, или неправильно понимающие, но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог» 6. Вот бы и ответить Акосте Семуэлю: «Нет, не попойки и кутежи непрерывные, не женщины и не наслаждения дорогими яствами рождают приятную жизнь. Добродетели и приятная жизнь неотделимы друг от друга. Выше человека, свободного от страха, нет и не может ничего быть. Изучение природы делает людей не хвастливыми и велеречивыми, но смелыми и гордыми. Глупо просить у богов то, что человек способен сам себе доставить». Хлеб и вода, говорил Эпикур, доставляют величайшее удовольствие, когда человек подносит их к устам, чувствуя потребность. Отсюда и рождение тезиса Акосты о том, что здоровье и хлеб — величайшие блага, в них таится подлинное человеческое счастье.
Из многих прекрасных изречений Эпикура Уриэлю хорошо запомнился афоризм: «Следует смеяться и философствовать и в то же время заниматься хозяйством и пользоваться всеми остальными способностями и никогда не переставать изрекать глаголы истинной философии». Элемент прагматизма в приведенном афоризме сыграл роковую роль в судьбе Акосты. Но прежде чем рассказать об этом, рассмотрим его учение о личности и морали.
