Критика Талмуда
Враг цинизма и грубой силы, Акоста решил доказать несостоятельность предписаний Талмуда.
В начале зимы 1615 г. Уриэль вернулся в Амстердам и усердно стал изучать «Устный закон». Однако, чем глубже он вникал в содержание талмудических фолиантов, тем больше убеждался, что их авторы сковывают живое движение ума и сердца. Втайне от окружающих он начал писать «Тезисы против традиции», в которых доказывал антигуманную природу доктрин Талмуда. Акоста высказывался против ношения филактерии *, установления восьми дней пасхи вместо семи, способа, которым производится обрезание, и некоторых других обрядов, установленных талмудистами. «Содержание
* Филактерии — молитвенная принадлежность, представляющая собой коробочки, к которым прикреплены ремешки. В коробочках, разделенных перегородкой на две части, помещены написанные на пергаменте ветхозаветные тексты. Во время утренней молитвы в будние дни верующие евреи надевают их на левую руку и на лоб.
35
этих тезисов,— отмечает И. К. Луппол,— не представляет сколько-нибудь значительного общего интереса. Это — лишь первый отправной шаг «ереси» Дакосты. Дакоста в них еще полностью иудей, лишь начинающий подвергать рациональной критике раввинские установления... Не тезисы эти пережили Дакосту, а наоборот, Дакоста как мыслитель, вышедший уже за пределы религиозного мышления, пережил их» (26).
Особого внимания заслуживает тезис шестой, в котором Уриэль возражает против замены принципа «око за око» денежными штрафами. Требует ли таким образом Акоста возврата к мрачным временам кровавой мести? В эпоху Возрождения произошла полная переоценка системы нравственности, господствовавшей в средние века. Перед мыслителями возникла неразрешимая антиномия. Защищая право человека на жизнь как самое священное право, они столкнулись с неразрешимым противоречием: как быть с теми людьми, которые творят зло, посягают на человеческую жизнь? Уриэль против сентиментальной филантропии: если, пишет он, виновник не причинил телесного повреждения, он уплачивает денежный штраф. «Если же причинено телесное повреждение, то с виновником должно поступать так, как последний с пострадавшим». В доказательство этого положения Уриэль говорит: «Тора всюду старается устранить злодеев. Никакой узды и никакого страха не было бы, если бы можно было за уголовные преступления расплачиваться деньгами. На злодеев может действовать только страх того, что с ними поступят так же жестоко, как они с пострадавшими». Следует поэтому «по всей строгости законов поступить с человеком, который выколол глаз своему ближнему или совершил что-нибудь подобное». Нельзя во имя милосердия отказаться от требования казни убийц и замены ее денежным штрафом. «Уголовное право народов мира тоже в этих случаях не ограничивается денежным штрафом, но назначает телесное наказание вплоть до смертной казни» (104—105).
В «Тезисах» Акосты, писал И. К. Луппол, «можно усмотреть лишь попытку, которая, как начало, встречается в истории у многих религиозных вольнодумцев, так называемого «очищения» той или иной религии от позднейших наслоений и восстановления ее в первоначальной «чистоте». Это еще — рационалистическая «ересь», вернее, критика внутри религии,— не более» (26). Нам представляется, что «Тезисы» — нечто большее, чем
36
критика внутри религии. Они направлены против основ талмудического иудаизма. Напомним, что Талмуд — многотомный сборник еврейской религиозной литературы, сложившийся в период с IV в. до н. э по V в. н. э. Его разнообразный материал своим происхождением обязан многим лицам, жившим в разное время, в разных странах и находившимся под влиянием разных культур и идеологий Однако все эти лица стремились при помощи «новых» правил, постановлений и запретов приспособить библейское вероучение к духу времени. Эти попытки Акоста и подверг рационалистической критике.
Седьмой тезис под названием «Об устной торе» гласит: «Достаточно одного утверждения о необходимости толкования Моисеевых законов, согласно традиции и преданию, чтобы опровергнуть основы торы. Это ведет к изменениям в текстах торы и даже к замене ее новой, противоречащей истинной.
По следующим соображениям нельзя допускать наличие устной торы сверх письменной:
1. Из Пятикнижия не видно, чтобы существовала еще какая-либо тора. Нет в нем также никаких пояснений, касающихся такой другой торы. Коль скоро такие пояснения отсутствуют, то утверждения о наличии еще какой-то торы не имеют смысла. Пусть чудотворцы * проповедуют о наличии другой торы, мы все равно не придаем никакой цены их словам, раз их проповедь расходится с Пятикнижием.
2. Пятикнижие обязывает нас признать наличие только одной торы...
3. Даже те суды, которые происходили при жизни Моисея **, производились не по преданию, а согласно торе...
4. Царь Соломон... судил не на основе устного предания, а разумом...
Итак, после того как мы доказали, что имеется только одна тора, становится ясным, что так называемое предание есть плод человеческого домысла. Против него следует категорически возражать. Грешно позволять человеку отступать от книг Моисеевых, толковать, вно-
* Чудотворцами Акоста иронически называет талмудистов ** Молодой Акоста полагал, что ветхозаветный мифический Моисей является исторической личностью и всерьез принимал так называемый Моисеев закон (Тору) за божественное откровение Зрелый Акоста в «Примере человеческой жизни» пришел к верному выводу, что не только Талмуд, но и Тору «нельзя считать законом божиим»
37
сить в них изменения и предлагать комментарии взамен божественных установлений.
Вывод. Изустное предание есть продукт человеческого домысла. Следовательно, утверждение о необходимости соблюдения предписаний талмуда и о равноценности человеческих измышлений с божественными повелениями надо считать ересью. Правда, иногда какой-нибудь обычай своевременен, но лишь поскольку он согласуется с торой. В согласии он с торой — его нужно соблюдать, нет — он ничто» (105—107).
Опровергая богооткровенность Талмуда, Акоста наносил удар по основному содержанию иудейского вероучения. Понимая, что своими «Тезисами» он подрывает основы талмудизма и что столпы веры ощетинятся против него, Уриэль подсластил свои тезисы следующим заключением: «Все эти тезисы не должны быть поняты как проявление духа противоречия или упрямства. Нами руководило стремление возблагодарить имя бога и вознести честь нашей святой торы». В рассмотренных тезисах, заключает Акоста, мы опирались на тору, здравый смысл и соображения, в основе которых лежат эти два принципа (108). Однако защитники фанатизма поняли, что в «Тезисах» заложен снаряд, способный взорвать твердыню религиозного учения. Против борца за вольный дух и свободу мысли объединились раввины из Венеции, руководители общин из Гамбурга и старейшины синагог из Амстердама.
