1. Основные тенденции религиозно-церковного развития Шведского королевства в 1560 - 1620-е гг.
1.1. Смена власти, происшедшая в Швеции после смерти Густава Вазы в 1560 г., когда на престол взошел его старший сын Эрик, не могла не сказаться на положении лютеранской церкви королевства. В предыдущей главе мы отмечали известное напряжение, существовавшее во взаимоотношениях самоуправного короля Густава и высшей церковной иерархии с архиепископом Лаурентиусом Петри во главе. Для 1560-х гг. стало характерно, с одной стороны, некоторое ослабление этого напряжения, а с другой, завязывание новых узлов противоречий. Лютеранская церковь (сразу оговоримся, что официально она еще долгое время так себя не именовала) постепенно укреплялась как институт, хотя, как и в прежде, она находилась в сильной зависимости от монаршей воли. В связи с этим представляется необходимым вкратце коснуться религиозных воззрений преемника Густава Вазы.
Эрик XIV, в отличие от своего отца, был склонен предоставить церкви больше внутренней свободы, хотя и в определенных рамках (Montgomery 1990, 125 s.). Новый король, получивший хорошее гуманистическое образование, проявлял гораздо больший интерес к собственно теологическим вопросам, нежели Густав Ваза, который высокой культурой не блистал. Следствием этого стало, в частности, оживление религиозной полемики в Швеции, которая в предыдущий период в условиях мощного государственного контроля фактически свелась на нет. Как мы увидим, Эрик, a затем и оба его младших брата, Иоанн и Карл, последовательно сменившие его на троне, не уклонялись от участия в острых религиозных спорах. На мировоззрение Эрика XIV значительное влияние оказали сочинения Меланхтона, взгляды которого получили немалую известность в Швеции в 1540 - 1550-е гг. Позиция короля в религиозных вопросах была подчеркнуто антикатолической. Что же касается тех или иных ответвлений общеевропейского протестантизма, различия между которыми обозначились уже к началу 1560-х гг., то Эрик XIV не был склонен их абсолютизировать и потому давал возможность представителям различных протестантских течений проповедовать в своем королевстве. Объяснялось это сочувствием, которое, как принято считать (ср. Salomies 1949, 122 s.), Эрик питал к филиппизму (направлению, развитому учениками Филиппа Меланхтона - об этом чуть ниже) и через него - к кальвинизму. Неслучайно в Швецию перебралось некоторое число французских и голландских кальвинистов, спасавшихся от религиозных преследований у себя на родине и нашедших благосклонный прием при королевском дворе. В своем интересе к кальвинизму шведский король не был одинок: в те годы, отмеченные экспансией кальвинизма во многих странах Европы, отдельные протестантские князья Германии, во владениях которых после заключения Аугсбургского религиозного мира (1555 г.) лютеранство закрепилось в качестве государственной религии, начали проявлять интерес к этому направлению. Постепенно родилась идея т.н. “второй Реформации”, предполагавшая, в частности, сглаживание резких доктринальных различий между лютеранством и кальвинизмом с целью образования единого антикатолического фронта. Подобным настроениям особенно сочувствовал курфюрст Пфальцский Фридрих III, содействовавший составлению т.н. Гейдельбергского катехизиса, который, по его мнению, должен был указать путь всей протестантской Европе (об умеренном характере этого сочинения, свидетельствует, например, тот факт, что доктрина предопределения в нем отсутствует – ср. Holmqvist 1934, 219 s.). Одновременно с этим часть учеников Меланхтона, которых стали именовать филиппистами (в 1560 г., вскоре после смерти великого наставника, ими был издан свод его трудов под названием Corpus Philippicum), также начала склоняться к сближению с кальвинистами: по их мнению, светская власть должна была укрепить церковь, наладить школьное образование и судопроизводство по примеру тех регионов, где утвердился кальвинизм, впечатлявший прежде всего четкостью и эффективностью своей организации (Arffman 1999, 298 s.).
Сказанное важно иметь в виду для понимания религиозных взглядов Эрика XIV и мотивов, которыми он руководствовался, допуская пропаганду кальвинистских идей в своем королевстве. Однако в скором времени подобные настроения встретили враждебный прием со стороны шведских лютеран: церковные деятели начали яростную полемику с иностранными проповедниками кальвинистских идей, опираясь в первую очередь на аргументацию Лютера. Эта полемика достигла своего апогея в т.н. “ликворическом споре”, отразившем существенное различие подходов к таинству евхаристии. Сущность этого конфликта вкратце сводилась к следующему. Когда в начале 1560-х гг. из-за военных действий на Балтике временно прекратился завоз вина в Швецию, остро встал вопрос о том, можно ли заменить евхаристическое вино какой-либо иной жидкостью (лат. liquor). Кальвинисты, находившиеся при дворе шведского монарха, дали утвердительный ответ, что соответствовало более символической трактовке евхаристии, предложенной Кальвином, и тому меньшему значению, которое он и его последователи придавали внешним атрибутам церковной жизни в целом. Со своей стороны шведское духовенство, строго придерживавшееся учения Лютера о евхаристии, решительно не согласилось с указанной точкой зрения. В результате на церковном синоде 1565 г. после бурных дебатов кальвинистский взгляд на данную проблему был отвергнут, но при этом под нажимом короля кальвинистам было разрешено остаться при собственных убеждениях - правда, без права пропагандировать их среди шведских подданных. Заметим, что диалог между кальвинистами и лютеранами, начатый по инициативе ряда немецких князей, закончился неудачей и в самой Германии.
Важнейшей фигурой в шведской церковной жизни 1560-х гг. был, бесспорно, престарелый архиепископ Лаурентиус Петри: указанное десятилетие в истории церкви Швеции нередко даже называют “эпохой Лаурентиуса Петри” (Gustaffson 1986, 81 s.). Мы помним, какие усилия этот деятель предпринимал ради сохранения подначальной ему церкви от посягательств деспотичного короля Густава на протяжении предыдущих тридцати лет. После смерти монарха архиепископ составил Церковное уложение (1561) и подал его на утверждение новому королю. Однако Эрик XIV - при всем своем более широком подходе к теологическим вопросам - не поставил подписи под этим документом, которому суждено было ожидать монаршего одобрения еще добрый десяток лет (о причинах этого мы скажем несколько ниже). Тем не менее в 1560-е гг. определенно произошло укрепление власти архиепископа Упсальского, который принимал активное участие в острых теологических спорах этого десятилетия. Лаурентиус Петри придерживался коренных заветов Лютера: отмеченное выше осуждение кальвинизма в связи с “ликворическим спором” в 1565 г. было в решающей степени плодом его усилий. Теологические изыски позднего Меланхтона и его последователей (“филиппистов”) его при этом почти не затронули, хотя, с другой стороны, он на всю жизнь сохранил почтительное отношение к “Наставнику Германии”, лекции которого ему довелось посещать в Виттенберге в далекие 1520-е годы. В этом отношении шведский архиепископ не представлял исключения: в 1550 -1560-е гг. многие сторонники Меланхтона в Германии неодобрительно смотрели на излишний, как им казалось, либерализм филиппистов, но при этом хранили верность заветам раннего Меланхтона, в силу чего это направление принято именовать “старомеланхтоновским” в противоположность “филиппистскому”, но также, с другой стороны, и весьма воинственному “истинно-лютеранскому”. В этот период в лютеранском стане совершилось окончательное размежевание между либеральным и фундаменталистским богословием, ставшее характерным для последующих столетий, причем первое из этих направлений восходило именно к Меланхтону (Christen, Göransson 1969, 254 s.). В высших церковных кругах Швеции (а также Финляндии) “старомеланхтонизм” (своего рода via media между названными выше течениями) сохранял ведущие позиции вплоть до конца XVI в. (Salminen 1970, 41 s.). С другой стороны, филиппистские влияния также понемногу просачивались в северное королевство - в особенности это касалось более молодого поколения клириков (Parvio 1993, 167 s.), многие из которых получили подготовку в Виттенбергском университете, ставшем оплотом филиппизма. В 1558 г. на шведский язык было переведено одно из наиболее читаемых тогда в лютеранском мире сочинений Margarita theologica, составленное учеником Меланхтона Иоаганном Шпангенбергом и отразившее как раз поздние взгляды “Наставника Германии”, в ряде пунктов отличные от Лютера. Кроме того, вплоть до начала XVII в. в Шведском королевстве (а, следовательно, и в Финляндии) из сочинений Меланхтона наибольшей известностью пользовался его главный труд Общие принципы теологии, причем – и это важно особо подчеркнуть - в своей поздней редакции, которая существенно отличалась от ранней, получившей одобрение и благословение Лютера (Kouri 1972-1973, 62 s.). Названные обстоятельства представляют для нас определенный интерес, т.е. дают более дифференцированную картину шведского лютеранства, которое еще не приняло унифицированного вида; кроме того, они позволяют лучше уяснить себе взгляды церковной элиты Финляндии, имевшей сходную теологическую подготовку и тесно связанной со шведской иерархией, о чем речь пойдет в своем месте.
Влиянием “традиционного” (т.е. еще не обнаружившего разногласий с Лютером) Меланхтона объяснялось стремление Лаурентиуса Петри сохранить как можно больше элементов из предшествовавшей церковной традиции, не противоречивших, на его взгляд, главным положениям лютеранской доктрины: как мы видели, та же особенность была в 1540-е гг. свойственна финским реформаторам, которые хорошо ладили с архиепископом Упсальским. В связи с оживлением богословских споров в 1560-е гг. в Швеции сформировалось направление, которое принято называть “ортодоксией Йевле”: речь идет о группе преподавателей теологии в кафедральной школе небольшого городка Йевле (Gävle) в Центральной Швеции, которые активно высказывались по спорным богословским вопросам и, в частности, заняли резко отрицательную позицию в отношении кальвинизма. Эта группа была тесно связана с архиепископом Лаурентиусом и пользовалась его покровительством. Ее позицию отличала верность основным богословским принципам Лютера, хотя, с другой стороны, в литургических вопросах для нее характерно было весьма терпимое отношение к традиции: церковные деятели этого круга представляли “лютеранство, более ориентированное на традицию и допускавшее большее богослужебное разнообразие” (Heininen 1974, 148 s.). Когда мы будем говорить об истории Реформации в Финляндии 1570 - 1580-х гг., мы увидим, что влиянием “школы Йевле” оказались затронуты и некоторые видные деятели финской церкви (в первую очередь новый епископ Турку Эрик Соролайнен). Сходный подход отличал и сочинения Лаурентиуса Петри, изданные в 1560-е гг. и затронувшие церковную жизнь Швеции и Финляндии нескольких последующих десятилетий. Так, в сочинении, посвященном литургическим вопросам (1566), архиепископ высказывается за сохранение традиционных литургических облачений (к тому времени не только в Германии, но также в Дании и Норвегии лютеранское духовенство перешло на т.н. “сюртук Лютера”). Кроме того, ему было свойственно положительное отношение к церковной живописи: в 1560-е гг. произошла стабилизация материального положения церкви, в связи с чем проблема внутреннего убранства и ремонта храмов, изрядно обветшавших в первые реформационные десятилетия, приобрела особую актуальность (как мы увидим, эти сдвиги не останутся без последствий и для Финляндии - см. § 4.2. настоящей главы). В 1567 г. совместно со своим зятем, сторонником сохранения в лютеранстве традиций библейского гуманизма Лаурентиусом Петри Готусом, архиепископ издал сборник религиозных песнопений на шведском языке под названием Den Svenska Psalmboken. Показательно, что в эту книгу оказались включены переводы многих фрагментов средневекового периода. Особенно большое почтение престарелый архиепископ (вслед за Лютером) питал к св. Бернарду Клервоскому. В эти же годы архиепископ вместе со своими ближайшими помощниками перевел непосредственно с древнееврейского ряд книг Ветхого Завета, что было новым явлением в шведском лютеранстве (до этого основным источником переводов служила Септуагинта).
Главным трудом Лаурентиуса Петри, увенчавшим всю его многолетнюю деятельность, стало Церковное уложение, которое он смог, наконец, опубликовать в 1571 г. в правление уже другого короля из династии Ваза, Иоанна III, пришедшего к власти в результате свержения с престола своего старшего брата Эрика XIV. Это было первое евангелическое уложение в истории шведской (и соответственно финской) церкви. В силу того, что оно регулировало церковную жизнь всего Шведского королевства (а, значит, и Финляндии) на протяжении многих последующих десятилетий, имеет смысл коснуться ряда его существенных особенностей.
Уложение Лаурентиуса Петри зафиксировало определенный момент в становлении шведского лютеранства, имевшего ряд отличий от немецкой версии этой конфессии. В Германии период 1560-х - 1570-х гг. был отмечен, с одной стороны, острейшими спорами среди лютеранских теологов, а с другой - тяготением к большей определенности формулировок и созданию канона вероучительных книг, который включал бы уже не только “чистое незамутненное Слово”, как провозглашалось в начале Реформации, но также ряд других сочинений - в первую очередь самого Лютера, возведенного в ранг непогрешимого авторитета. Неслучайно период между 1550 и 1600 гг. в истории лютеранства и протестантизма в целом иногда даже называют “временем церковных уложений”: подсчитано, что за эти полвека было создано около 100 уложений (!), регулировавших различные стороны деятельности новых церквей (Lortz, Iserloh 1969, 271 s.). “Время, наступившее после смерти Лютера, стало своего рода чистилищем, испытание которым позволило отшлифовать и прояснить полученное наследие вплоть до последнего вероучительного определения, что укрепило новую церковь изнутри и изменило ее внешнее обличие” (Tiililä 1947, 703 s.). Как и в Германии, одним из стимулов к созданию шведского уложения стала потребность в богословском размежевании с кальвинистами, влияние которых все более усиливалось в разных странах Европы.
С другой стороны, в сравнении с немецкими сборниками, шведское Церковное уложение 1571 г., выглядит более “архаично”, поскольку в Швеции еще не стали актуальными те богословские вопросы, которые в Германии разделили последователей Лютера, хотя, с другой стороны, представители шведского духовенства мало-помалу начинали проявлять интерес к этой проблематике. Причина подобного положения кроется - помимо самой специфики распространения Реформации в Швеции преимущественно “сверху” - также и в отмеченных выше теологических взглядах архиепископа, а с ним, надо полагать, и большей части тогдашнего шведского духовенства. За основу Лаурентиус Петри взял два немецких евангелических уложения, составленные в начале 1550-х гг. и зафиксировавшие более раннее состояние лютеранства в Германии - Вюртембергское и Мекленбургское.
В духе раннего протестантизма Церковное уложение 1571 г. провозглашает опору исключительно на Св. Писание, обходя полным молчанием такой ключевой для немецких лютеран документ, как Аугсбургское вероисповедание (Confessio Augustana). Одновременно с этим шведским священникам было рекомендовано ознакомиться с ранней (это важно подчеркнуть) редакцией Общих принципов теологии (Loci communes) Меланхтона. Вообще говоря, в Уложении не дается каких-либо определенных догматических определений, главный же акцент сделан на верности каждого церковного служителя истине Евангелия и проповеди “чистого незамутненного Слова”. Скажем, трактовка бурно дебатировавшегося тогда вопроса о природе евхаристии свидетельствует о том, что в шведской церкви этого периода еще не было принято проводить четкого различия между Лютером и Меланхтоном, взгляды которых на эту проблему в поздний период существенно разнились: пункт о причастии Церковного уложения Лаурентиуса Петри отмечен влиянием новой версии “Аугсбургского вероисповедания”, изданной Меланхтоном в 1540 г. и вызвавшей негативную реакцию Лютера. Раздел о церковном управлении также демонстрирует заметное отличие шведского лютеранства от немецкого или, скажем, датского: основой церковного устройства провозглашалась епископальная система, восходившая к Средневековью. Как уже отмечалось в главе I, этот момент с самого начала определил своеобразие новой церкви в Швеции и был связан с твердым убеждением тамошних реформаторов в необходимости сохранения крепкой церковной структуры, сохранявшей определенную автономию от государства. В этой связи вызывает интерес и трактовка светской власти в шведском Уложении: с одной стороны, Лаурентиус Петри разделял взгляд немецких реформаторов на светскую власть как на “хранительницу обеих скрижалей” (custos utriusque tabulae), что предполагало участие последней в решении религиозных проблем. Тем не менее это не помешало архиепископу Упсальскому занести в свое Уложение пункт о необходимости формального разделения полномочий духовной и светской властей, чем фактически отвергалось представление о монархе как о верховном епископе (summus episcopus), к тому времени утвердившееся во многих землях Германии. Главными носителями духовной власти шведское Уложение объявило епископов: иное дело, конечно, что в реальности шведские государи не меньше немецких вмешивались в церковные дела. Примечательно, что в Уложении даже не упоминается реально существовавшая в Швеции практика назначения епископов и отдельных священников монархом. В целом Уложение способствовало укреплению епископального устройства шведской церкви, что нашло выражение и в предложенном им более торжественном, чем прежде, чине рукоположения епископов (Holmqvist 1930, 130-131 ss.). По-видимому именно этот пункт Уложения пришелся не по нраву Эрику XIV, который властолюбием немногим отличался от отца и к тому же, как отмечалось, питал симпатии к кальвинизму. Церковное уложение 1571 г. фактически восстановило кафедральные капитулы, упраздненные Густавом Вазой: правда, капитулы как таковые еще не называются, но сообщается, что в интересах улучшения епархиального управления каждый епископ может иметь при себе группу ближайших помощников из шести человек.
Литургический и обрядовый раздел Уложения (составляющий, к слову сказать, 1/3 его содержания) также содержит моменты, свидетельствующие о некоторой специфике шведского лютеранства в сравнении с немецким: евангелическое шведское богослужение имело в целом более эстетически выразительный характер; был сохранен ряд моментов церковной практики, уже устраненных в Германии как слишком “католические” - например, экзорцизм во время обряда крещения или возношение Святых даров священником (elevatio) при совершении таинства евхаристии, хотя относительно возможного магического истолкования последнего Уложение особо предостерегает священников (как мы увидим, понадобилось еще два десятка лет, чтобы эти моменты были официально и бесповоротно запрещены). Вследствие этого богослужение шведской церкви второй половины XVI в. сохраняло более традиционный и торжественный характер, чем во многих других лютеранских регионах. В то же время Уложение включило ряд положений, направленных на устранение из церковной практики ряда моментов, унаследованных от средневековой эпохи: так, были запрещены благодарственные молитвы перед изображениями святых, освящение предметов и зданий, крестные ходы. Нетрудно заметить, что в основе этого лежало стремление устранить из духовной жизни внешний, чувственно воспринимаемый элемент или, во всяком случае, приуменьшить его (действительно, для неграмотного простонародья богослужение было прежде всего ярким внешним действом). В духе учения Лютера Уложение 1571 г. основной упор делало на проповеди Слова Божиего, что отражалось и во внутреннем устройстве церковного здания (так, исчезли боковые алтари; бóльшая часть внутреннего помещения оказалась занята скамейками для слушателей проповеди). В то же время хор со ставшим теперь единственным алтарем сохранился: именно хор был предназначен для совершения двух главных лютеранских таинств – крещения и евхаристии. Хор отделялся от остального помещения храма невысокой алтарной преградой, причем неясно, возникла ли эта преграда в шведских и финских церквах в эпоху Реформации или же она досталась от средневековых времен (Pirinen H. 1996).
Как и в Германии, лютеранская церковь Швеции проявляла особую заботу о сфере просвещения, что нашло выражение в особом Школьном уложении, включенном в состав Церковного уложения. Педагогические взгляды Лаурентиуса Петри сложились под влиянием Меланхтона, а также французского протестантского философа Петруса Рамуса (о последнем см. след. пункт).
В целом Церковное уложение 1571 г. подвело итог полувековому периоду Реформации в Шведском королевстве (и соответственно в Финляндии), определив основные направления его дальнейшей эволюции.
1.2. В 1568 г. страдавший психическим расстройством Эрик XIV был отстранен от власти своим братом, который взошел на трон под именем Иоанна (Юхана) III и держал бразды правления королевством на протяжении последующей четверти века. Очень скоро смена правителя повлекла за собой значительные перемены в церковной жизни Швеции.
Иоанн III был весьма начитан в богословских вопросах и, в частности, в Отцах Церкви. Считается, что его религиозные представления сложились под влиянием таких факторов, как усвоенный в юности меланхтоновский гуманизм, знакомство с практикой англиканской церкви в конце 1550-х гг. во время пребывания в Англии, а также религиозные взгляды его жены Екатерины из польской династии Ягеллонов, сочувствовавшей умеренно-реформированному католицизму (Gustaffson 1986, 84 s.). Кроме того, историки склонны видеть в нем ренессансного государя, неравнодушного к эстетической стороне богослужений (Salomies 1949, 153 s.; Holmström 1937, 22 s.): в этом смысле он был полной противоположностью свергнутому брату, которому психологически был ближе кальвинизм с его аскетичными богослужебными формами. Иоанна же не удовлетворяла как раз излишняя “сдержанность” лютеранства. Кроме того, надежда заполучить итальянское наследство Боны Сфорца, матери его жены, диктовала сближение с Римом и Габсбургами. Заметим, что в этих своих устремлениях шведский монарх не был одинок: в 1570 - 1580-е гг. стремление отмежеваться от чересчур воинственного и непримиримого кальвинизма породило в ряде лютеранских земель Германии потребность в восстановлении некоторых отвергнутых элементов католического богослужения, чтобы придать лютеранской службе более торжественный вид (Lortz, Iserloh 1969, 273 s.). Кроме того, Аугсбургский религиозный мир (1555), выполнявший роль своего рода нормативного акта в религиозно-политических вопросах, в принципе оставлял за светскими владыками право переходить из лютеранства в католичество с последующей реставрацией католической церкви в их владениях.
Как мы уже упоминали, в 1571 г. пришедший к власти Иоанн утвердил Церковное уложение архиепископа Лаурентиуса Петри: авторитет патриарха шведского лютеранства был слишком велик, чтобы затевать с ним дебаты о возможных церковных переменах. К тому же ряд постулатов Уложения не вызывал особых возражений монарха: например, идеал иерархически организованной церкви или признание важной роли церкви как хранительницы образования. Крупным событием стал провинциальный синод евангелической церкви Шведского королевства, состоявшийся летом 1572 г.: на нем епископы коллегиально одобрили Церковное уложение Лаурентиуса Петри, отметив необходимость достижения единообразия богослужебной практики во всех епархиях и подтвердив верность принципу опоры на Слово, провозглашенному Лютером.
После смерти Лаурентиуса Петри (1573 г.) Иоанн III приступил к осуществлению своей идеи частичного преобразования шведского лютеранства, чтобы приблизить его к католицизму и придать ему, так сказать, “общехристианский” характер, а это предполагало своеобразный синтез элементов католического и лютеранского богослужения. По настоянию монарха уже сама церемония посвящения нового архиепископа (им стал упоминавшийся выше зять Лаурентиса Петри, Лурентиус Петри Готус, импонировавший королю своей основательной теологической и гуманистической образованностью) была проведена с большей пышностью, чем в прежние времена: в частности, при ее проведении использовались традиционные католические богослужебные облачения (в т.ч. митра), архиепископ же был помазан елеем. В 1575 г. под сильным нажимом короля церковный синод одобрил т.н. Новое церковное уложение (Nova ordinantiа ecclesiastica), которое внешне выглядело как простое дополнение к Церковному уложению 1571 г., но на деле предполагало значительные изменения церковной практики. Новое уложение, в частности, юридически узаконило институт кафедральных капитулов (де-факто они были восстановлены еще Уложением 1571 г.) и ввело новый порядок конфирмации. Воссоздаваемые капитулы весьма напоминали средневековые, которые в научной литературе принято называть “капитулами прелатов”, поскольку их члены должны были сосредоточить основные свои усилия на богослужении и помощи епископу в епархиальном управлении (Paarma 1980, 442 s.). Правда, полного возврата к средневековой капитульной системе все же не произошло: отчасти потому, что властолюбивый монарх, воспитанный Реформацией, не желал предоставления новым капитулам слишком большой автономии, отчасти же по той причине, что принципы евангелического христианства уже достаточно укоренились в церкви и ставили перед капитулами новые цели - прежде всего проповеднические и катехизаторские. Именно указанные функции со временем и стали определяющими в работе капитулов. Фактическим автором Нового уложения был приглашенный из Германии ученик Меланхтона Петер Фехт. Стремление короля достичь большего взаимопонимания с Римом и трансформировать богослужение достигло своего апогея в изданном в 1576 г. новом богослужебном руководстве Liturgia Svecanae Ecclesiae, прозванном Красной книгой по цвету переплета.
Это было сочинение уникальное в своем роде, но, впрочем, вполне вписывавшееся в те религиозные поиски и нестроения, которыми во второй половине XVI столетия была охвачена вся Европа. Идеалом короля Иоанна, была, судя по всему, синтетическая форма богослужения, представляющая собой нечто среднее между католицизмом и протестантизмом, т.е. на деле своего рода сплав богослужебной схемы Церковного уложения 1571 г. и латинской мессы, отразившейся в Missale Romanum 1570 г. Наиболее “католическим” по характеру стал евхаристический канон, в составе которого был акцентирован момент жертвы Христовой. Ряд важных богослужебных молитв должен был произноситься на латыни. Особо чтил Иоанн праздник Тела Господня, официально восстановленный им в своем королевстве. С другой стороны, как в богослужебных вопросах, так и в своем общем религиозном подходе Иоанн III остался верен главным положениям протестантизма (приоритет Слова над догмой, отказ от целибата духовенства, причастие под двумя видами, сохранение главенства национального языка в богослужении, церковном воспитании и проповеди, отсутствие крестных знамений, коленопреклонения, целования алтаря и т.д.).
То обстоятельство, что король понимал важность национального языка в церковной жизни, положительно сказалось также и на финской церкви: в 1580-е гг. именно по инициативе Иоанна III был издан ряд важных религиозных книг на финском языке, а несколько ранее, в середине 1570-х гг., одобрен финский служебник, составленный епископом Турку Паавали Юстеном. В предисловии к “Красной книге” архиепископ Готус указал на две опасности (“два зверя”, по его выражению), угрожавшие церкви: с одной стороны, магическое суеверие, свойственное традиционному католицизму и народной религиозности, с другой - утрата чувства сакрального, уже проявившаяся в протестантизме. Составляя новый литургический канон, Иоанн III, по-видимому, был уверен, что в тот момент шведской церкви более угрожала вторая из названных опасностей, поэтому в предисловии нового архиепископа подчеркивается особая роль церковных обрядов как способа единения с Богом. В определенном смысле “литургическая реформа” представляла собой своего рода via media между католицизмом и протестантизмом и, как это часто бывает с попытками такого рода, в конце концов оказалась отвергнута более радикально настроенными сторонниками обоих враждовавших лагерей.
Если говорить о Святом престоле, то поначалу к описанной эволюции шведского монарха там отнеслись весьма благосклонно, полагая, что дело неминуемо окончится его возвращением в лоно католической церкви. В Швеции была разрешена деятельность иезуитов, которые развернули активную работу, стремясь, в частности, обратить в католичество дворян и верхушку бюргерства. Особую известность приобрела школа, созданная Лаурентиусом Николаи, “монастырским Лассе” (Kloster-Lasse), как его прозвали в народе: он пользовался личным расположением монаршей четы. В Швецию прибыл папский легат Антонио Поссевино с целью склонить короля к католичеству с соответствующими шагами на церковном и государственном уровне. Однако в конечном итоге из этих контактов ничего не вышло, поскольку, как выяснилось, Иоанна III и католическую церковь разделяли слишком глубокие разногласия. Они касались указанных выше моментов - причастия под двумя видами, богослужения на национальном языке, возможности для священников вступать в брак и сохранения за государством и частными лицами земель, отчужденных у церкви в ходе Реформации. В замыслы короля совершенно не входило возвращение церкви некогда принадлежавшего ей имущества и независимого статуса, поскольку его идеалом по-прежнему оставалась церковь огосударствленная: так, согласно “Новому церковному уложению”, монарх был вправе отклонить любую кандидатуру на должность епископа. Кроме того, стремясь к более тесному взаимодействию с церковной верхушкой, Иоанн предложил создать совещательный орган церковного управления, т.н. consistorium ecclesiasticum, но епископы не пошли на это, опасаясь еще большего усиления зависимости от государства.
В результате после 1580 г. контакты с Римом сошли практически на нет, после чего Иоанн III с еще большим пылом принялся насаждать свою литургическую реформу, что свидетельствовало о серьезности его намерений. Но на этом пути ему пришлось столкнуться с мощной лютеранской оппозицией со стороны своих подданных, в силу чего время между 1576 и 1592 гг. принято называть периодом “литургической борьбы” (шв. liturgiska striden). Здесь не место вдаваться во все ее перипетии: те эпизоды, которые непосредственно затронули Финляндию и ее церковных деятелей, мы рассмотрим в соответствующих местах. Отметим лишь, что среди защитников “истинного” лютеранства появились и свои страстотерпцы. Одним из них был Абрахам Ангерманнус: за непоколебимость своих убеждений он был смещен с должности профессора высшей школы, основанной королем, брошен в темницу, но в конце концов сумел бежать в Германию, откуда принялся рассылать страстные воззвания против “Красной книги”. Мы неслучайно упомянули здесь имя этого персонажа, поскольку он оказался некоторым образом связан с Финляндией, о чем речь пойдет ниже, в § 4.2. Еще более важное значение имел тот факт, что младший брат короля Карл Ваза, герцог Сёдерманландский, поддержал противников литургической реформы, отказавшись осуществить ее в своем уделе и собрав там всех недовольных. Это послужило источником острых военных и политических схваток следующего десятилетия. Литургическая реформа непосредственно затронула и Финляндию, став определяющим фактором ее церковной и политической жизни 1580 - 1590-х гг., что объясняет наше внимание к этой проблеме в данном разделе.
Отметим еще один аспект деятельности Иоанна III, имевший важное значение для формирования духовной атмосферы в шведском и финском лютеранстве. В отличие от своего отца, Иоанн III, стремившийся выступать в роли просвещенного ренессансного государя, высоко ценил гуманистическую образованность; кроме того, сказалось и полученное им в юности воспитание в меланхтоновских традициях. После начала “литургической реформы”, вызвавшей сопротивление многочисленных представителей духовенства и мирян, король в 1580 г. закрыл Упсальский университет, превратившийся в оплот лютеранской оппозиции “литургической реформе”. Функции университета перешли к высшей школе, специально созданной в Стокгольме на базе школы “монастырского Лассе” (последний незадолго перед тем был изгнан из Швеции). Большинство ее преподавателей (хотя и не все) в теологическом отношении стояли на “старомеланхтоновских позициях” (т.е. по своему складу они были протестантами-традиционалистами), что объясняло их терпимость к затеянной королем реформе (Salminen 1970, 41 s.). Впрочем, в этом заведении преобладали отнюдь не богословские дисциплины, что было следствием значительного влияния идей французского философа Петруса Рамуса (иначе Пьера де ла Раме). Последний был противником использования в богословии Аристотеля, реабилитированного новым поколением протестантских теологов, и стремился к созданию более простой и ясной системы, основанной на принципах логики и риторики. Рамус подходил к школьному и университетскому преподаванию с прагматических позиций: его идеалом были наглядность и конкретность обучения в сочетании с широтой познаний и развитием у учащихся риторических навыков. Этот подход, гармонировавший с меланхтоновскими традициями, равно как и с взглядами большей части шведского духовенства и самого короля, хорошо прижился в Швеции и Финляндии: вскоре мы увидим, что характер образования, полученного ведущими церковными деятелями Финляндии последних десятилетий XVI в., а также их представления о богословских и практических вопросах церковного устроения сложились под влиянием именно рамистской системы.
К слову сказать, школу, основанную Иоанном III, окончил уроженец Финляндии Йоханнес Рауманнус, который впоследствии стал первым в истории финским доктором богословия (о нем см. далее, § 6.2.). Четкая прокоролевская позиция, занятая большинством преподавателей в острой полемической борьбе тех лет, а также направленность преподавания в ней в соответствии с пожеланиями монарха объясняет недолговечность существования Стокгольмской школы: она была закрыта сразу после смерти Иоанна III в 1592 г.
1.3. Кончина Иоанна Вазы привела к резкому обострению политической обстановки в королевстве, причем религиозная составляющая играла в ней не последнюю роль. Объяснялось это тем, что наследник Иоанна Сигизмунд, воспитанный в Польше и избранный там королем, был приверженцем воинственного посттридентского католицизма, что, естественно, встревожило шведских последователей Лютера. С другой стороны, как мы помним, младший брат покойного короля герцог Карл в свое время отказался подчиниться “Красной книге”, собрав у себя в Сёдерманланде всех противников религиозных экспериментов Иоанна III. Вследствие этого в феврале 1593 г. - еще до коронации Сигизмунда - в Упсале был спешно созван церковный собор, принявший важные решения. Участвовали в нем и представители духовенства Финляндии во главе с епископом Турку Эриком Соролайненом. Отметим основные моменты этого чрезвычайного события, закрепленные в документе под названием Decretum Uppsalense, который в свою очередь вошел в состав т.н. Исповедания веры (Confessio fidei), утвержденного в следующем, 1594 г. и ставшего главным вероучительным документом шведского и финского лютеранства (в виду особой важности этого документа мы включили в «Приложение» перевод его фрагмента, выполненный, правда, с финского варианта). Собор запретил богослужение по “Красной книге”, которое было осуждено как “по сути тождественное папистской мессе” (Uppsalan kokouksen päätös 1948, 1051 s.). Как отмечают церковные историки, к тому времени противостояние протестантизма и католичества обострилось по всей Европе, так что протестантские общины все более превращались в церковь Слова, тогда как католическая церковь активно утверждала себя в качестве церкви таинств, причем все это сопровождалось взаимной ненавистью, исключавшей всякую надежду на диалог (Lortz, Iserloh 1969, 274 s.). Представители духовенства Швеции и Финляндии, проявившие излишнее рвение в осуществлении “литургической реформы”, подверглись порицанию, но все же не отлучению: их обязали публично покаяться в своих прежних взглядах. Архиепископом был избран упоминавшийся выше ярый “антилитургист” Абрахам Ангерманнус. Чрезвычайно важное значение имело впервые принятие “Аугсбургского вероисповедания” в качестве одного из основных вероучительных документов шведской (и, следовательно, финской) церкви, которую с этого времени по праву можно называть евангелически-лютеранской (заметим, правда, что как таковое это название в Швеции-Финляндии еще не вошло в употребление, но в Германии оно уже было однажды использовано в положительном смысле: речь идет о Книге согласия (Liber concordiae), которая вышла в 1580 г. в связи с 50-летней годовщиной “Аугсбургского вероисповедания”; по предложению главного составителя этой книги Валентина Андреэ название “лютеранство” было впервые употреблено в позитивном значении – Holmqvist 1934, 220 s.). Отметим, с другой стороны, что споры среди немецких лютеран, приведшие к созданию главных компендиумов лютеранской ортодоксии - т.н. Формулы согласия (1577 г.) и на ее основе Книги согласия (1580 г.), - не нашли отражения в постановлении Упсальского собора, участники которого остались на общелютеранских позициях. К примеру, если в Германии в эти десятилетия наблюдалось резкое неприятие наследия Меланхтона ортодоксальными последователями Лютера, то в Швеции того же периода об этом говорить почти не приходится. С другой стороны, постановление включило негативные оценки не только католичества, но и кальвинизма, причем в терминах, сходных с “Формулой согласия”. Это было первым признаком консолидации шведского лютеранства и его постепенного конфессионального самоопределения: именно тогда в Швеции начало постепенно утверждаться то, что принято называть лютеранской ортодоксией, или “чистым учением” (нем. reine Lehre, шв. ren lära, фин. puhdasoppisuus). Время более гибкого подхода к внешним формам и оттенкам религиозной жизни, отличным от собственных, окончательно миновало. Тема общей трансформации лютеранства в ортодоксальном направлении будет подробнее затронута нами ниже (§ 5.1.), когда речь пойдет о влиянии собора на религиозно-церковную обстановку в Финляндии.
Вместе с тем в Упсале завязался новый узел религиозных противоречий, ставший характерным для шведского лютеранства на протяжении последующих двух десятилетий. Речь идет о существенных расхождениях, выявившихся между большинством собора, с одной стороны, и герцогом Карлом, с другой. Ниже мы увидим, что на протяжении 1590 -1600-х гг. этот правитель имел сложные отношения и с финским духовенством, в связи с чем уместно сказать несколько слов о его богословских предпочтениях и взглядах на церковное устройство. Теологическую позицию Карла, который, подобно своим старшим братьям Эрику и Иоанну, был неравнодушен к богословской проблематике, отличало весьма сочувственное отношение к идее т.н. “второй Реформации”, о которой он узнал еще в 1570-е гг. во время пребывания в Пфальце. Этому способствовало и полученное им воспитание в духе меланхтоновской традиции (Laasonen 1991, 46 s.). Карл был сторонником упрощения богослужения, находя вычурным стиль не только литургии Иоанна III, но и богослужения, разработанного Церковным уложением 1571 г. Если философская база его взглядов (рамизм) мало чем отличалась от представлений, господствовавших тогда среди наиболее образованных представителей шведского духовенства, то в богословском плане он отдавал предпочтение позднему Меланхтону в противоположность преобладавшему в Швеции старомеланхтоновскому направлению (Salminen 1970, 145 s.). Карл находил положительные стороны также и в кальвинизме, в силу чего многие подозревали его в тайном желании перейти в эту конфессию, что не вполне соответствовало истине. Подлинным идеалом Карла был некий союз всех протестантов, но никак не лютеранская ортодоксия, одержавшая победу в Германии и постепенно пробивавшая себе дорогу также и в шведском лютеранстве, поэтому он с нескрываемым раздражением воспринял у помянутый антикальвинистский пункт Упсальского постановления. Более всего ему импонировал раннепротестантский принцип опоры исключительно на Слово Божие, вследствие чего он критически относился к ставшему знамением времени конфессиональному самоопределению различных ответвлений протестантизма (Salomies 1949, 211 s.). С другой стороны, немецкими влияниями (равно как и наследственным властолюбием, чтобы не сказать деспотизмом, присущим всем монархам из династии Ваза) объяснялся подход Карла к проблеме взаимоотношений светской и церковной властей: по его мнению, государь был обязан осуществлять “заботу о религии” (cura religionis), что на практике означало еще большее, нежели при Эрике и Иоанне, подчинение церкви монарху. Именно последнее обстоятельство вызвало неприятие лютеранского духовенства Швеции, поднявшего на щит Церковное уложение архиепископа Лаурентиуса Петри 1571 г. и настаивавшего на том, что главные решения в религиозно-церковной сфере должен принимать исключительно собор. Исследователи, специально занимавшиеся изучением теологических предпочтений и юридических представлений Карла, обнаружили в его взглядах не очень свойственную лютеранству идею фактического отождествления правосудия, вершимого “боголюбивой” светской властью, с Божественным правопорядком: когда Карл впоследствии взошел на престол, он добился ужесточения судебных наказаний в Шведском королевстве в духе Моисеева законодательства (Takala 1993, 71-81 ss.). С другой стороны, указанные черты были свойственны как раз кальвинизму, что отлично почувствовали представители шведского духовенства, подозревавшие Карла в сочувствии этому направлению. Вообще говоря, в том, что касается церковного устройства, шведскому лютеранству на протяжение всего XVI в. пришлось балансировать между двумя крайностями, проявившимися в других протестантских регионах Европы - пресвитерианским устройством (особенно характерным для кальвинизма) и, с другой стороны, полным подчинением церкви монархической власти, происшедшим в Германии и Дании: в конкретных условиях Швеции того времени именно последнее обстоятельство представляло наибольшую угрозу.
В сентябре 1593 г. Сигизмунд III был коронован в Стокгольме и дал торжественное обязательство руководствоваться постановлениями Упсальского собора. В итоге в Швеции сложилась уникальная для того времени ситуация, поскольку на троне лютеранского государства впервые оказался католик. Главной проблемой церковных иерархов Швеции в эти годы стало осуществление на практике упсальских постановлений, т.е. искоренение богослужения по “Красной книге” и возвращение к основным моментам богослужения, определенным Церковным уложением Лаурентиуса Петри. В 1596 г. церковные власти одобрили новый евангелический катехизис; был восстановлен Упсальский университет. Как ни странно, в то время каких-либо существенных противоречий между лютеранской верхушкой Швеции и королем Сигизмундом, втайне мечтавшим о рекатолизации страны, не возникло. Объясняется это тем, что у них был общий противник - дядя нового короля, герцог Карл, домогавшийся трона. Дело дошло до того, что многие в недалеком прошлом активные противники “литургической реформы”, в т.ч. и сам архиепископ Ангерманнус, сделались политическими сторонниками короля-католика, оправдывая свою позицию сформулированным в первые десятилетия Реформации принципом верности законной светской власти при условии, что последняя не вырождается в тиранию (Kouri 1982, 36-40 ss.). Надо сказать, это дорого обошлось верхушке лютеранского духовенства Швеции: после того как в 1598 г. Карл одержал решающую победу над Сигизмундом и стал некоронованным (поначалу) правителем государства, он обрушил репрессии и на многих деятелей церкви; в частности, архиепископ Ангерманнус был смещен со своего поста и даже на какое-то время заключен в тюрьму. На события 1590-х гг. мы хотели бы обратить особое внимание, поскольку, как мы скоро увидим, главным политическим и церковным деятелям Финляндии суждено было принять в них непосредственное участие.
В первое десятилетие XVII в., когда герцог Карл был, наконец, коронован под именем Карла IX и стал полновластным правителем, противостояние между ним и руководством шведской церкви сохранилось, причем в конечном итоге монарху пришлось уступить лютеранским иерархам в основных вероучительных вопросах. В 1604 г. на риксдаге было принято важное постановление, согласно которому подданные шведского короля имели право исповедовать только лютеранство, в противном же случае им грозило изгнание из королевства. Таким образом, Шведское государство было официально объявлено моноконфессиональным; как мы скоро увидим, Финляндию это затронуло самым непосредственным образом после того, как Швеция присоединила отнятые у России территории с православным населением, этнически близким финнам. В 1602 и 1604 гг. Карл издал под своим именем два теологических трактата, написанных с позиций “второй Реформации”. Показательно, что из протестантских университетов Германии наиболее активные контакты шведский король поддерживал с университетом Марбурга, преподаватели которого были сторонниками как раз “общепротестантской линии” (правда, в 1605 г. этот университет все же стал открыто кальвинистским): именно туда Карл направлял своих стипендиатов для продолжения теологического образования. После появления сочинений короля архиепископ Упсальский Олаус Мартини опубликовал полемические трактаты, выдержанные в “старомеланхтоновском” духе: в них впервые в Швеции были открыто осуждены поздние работы Меланхтона, которые Карл обильно цитировал в своих сочинениях. Можно обратить внимание и на такую деталь: если Карл не питал особого интереса к умозрительно-догматическим вопросам и не скрывал своего негативного отношения к манифесту нарождавшейся лютеранской ортодоксии, “Формуле согласия”, то этого нельзя сказать о его оппонентах. Хотя, как отмечалось выше, “Формула согласия” официально не была утверждена Упсальским собором 1593 г., аргументация Олауса Мартини указывает на его близкое знакомство с этим документом. Эта полемика, как мы увидим далее, не осталась без отклика и в Финляндии, где в те же годы появился первый в истории этой страны богословский трактат.
Для церковной жизни Шведского королевства этого периода была характерна внутренняя консолидация: в частности, проповедь окончательно превратилась в основной элемент праздничных и воскресных богослужений, вследствие чего проповеднические кафедры превратились едва ли не в центр храма (алтарь же оказался отодвинут к задней стене - как правило, вглубь апсиды); за членами общины закреплялись постоянные скамьи; было выдвинуто требование регулярного причастия всех прихожан; ужесточились наказания нарушителей церковного порядка; усилился контроль за нравственностью и поведением членов каждого прихода, осуществлять который было возложено на настоятеля и его ближайших помощников. В целом можно сказать, что к 1611 г., когда после смерти Карла IX на престол взошел его сын Густав II Адольф, Реформация в своей лютеранской разновидности победила в Шведском королевстве окончательно и завершилось становление национальной лютеранской церкви Швеции (Gustaffson 1986, 90 s.; Montgomery 1990, 134 s.). При этом шведский протестантизм сохранил восходившее к Средневековью епископальное устройство, превратившись в своего рода промежуточную ступень между жестко централизованным католичеством и не признававшим иерархического устройства кальвинизмом (Parvio 1990, /997/ s.). Стоит также обратить внимание на то обстоятельство, что в целом шведская лютеранская церковь пользовалась большей автономией по сравнению, скажем, с церковью соседней Дании-Норвегии, король которой оставался абсолютным владыкой также и в религиозной сфере (Arffman 1999, 181 s.).
1.4. Поскольку рассказ о Реформации в Финляндии мы по некоторым причинам завершим несколько более поздним сроком, а именно 1625 годом, отметим основные тенденции развития шведской церкви этих лет. Происходила дальнейшая внутренняя консолидация церкви как института. В 1614 г. был принят новый служебник, отразивший новые тенденции церковного развития: примечательно, что в предыдущее десятилетие это оказалось невозможным из-за противодействия покойного короля Карла. В 1618 г. по заказу нового монарха был осуществлен новый полный перевод Библии на шведский язык (т.н. Библия Густава II Адольфа). Оба эти издания, как мы увидим, оказали непосредственное воздействие на церковь Финляндии, поскольку именно на них там ориентировались при разработке нового финского служебника и при подготовке полного перевода Библии на финский язык. В 1617 г. было принято специальное постановление, подтверждавшее запрет для подданных короля исповедовать католичество, тогда как к кальвинистам и представителям иных протестантских деноминаций отношение оставалось более терпимым в силу той важности, которую при Густаве Адольфе приобрели политические и экономические контакты с Голландией. По мнению ряда историков, в этот период Швеция постепенно превращалась в фундаменталистское лютеранское государство, на духовенство которого была возложена важная миссия воспитания широких масс в верноподданническом духе (Klinge 1995, 75 s.). Окреп Упсальский университет, теологи которого постепенно приобщались к богословской проблематике, дебатировавшейся в то время в главных центрах лютеранской ортодоксии Германии: шведская церковь постепенно превращалась в церковь “профессорскую”, как это произошло в Германии несколькими десятилетиями раньше (Holmqvist 1934, 373 s.; ср также: “Господство протестантских священников и богословов основывалось....на претензии, что они превосходят мирян в подлинно научном понимании Библии” - Friedell 1995, 320 s.). Что же касается взаимоотношений церковной и светской властей, то здесь сосуществовали две противоположные тенденции. С одной стороны, наблюдалось реальное усиление епископской власти и даже в определенной степени произошло возрождение епархиального партикуляризма, свойственного концу средневекового периода. С другой стороны, правительство, поставившее целью унифицировать все сферы жизни королевства, распространяло это и на церковь, что выразилось в создании в 1623 г. т.н. Генеральной консистории как центрального органа церковного управления. Эта мера, естественно, вызвала активное противодействие епископата, которому, правда, постепенно пришлось смириться с верховенством светской власти в сфере церковного управления.
Завершая разговор об основных вехах утверждения Реформации в Швеции, уместно задаться вопросом о причинах относительной замедленности этого процесса в сравнении с рядом других стран и регионов Европы. Помимо отсутствия у Реформации в Швеции мощной народной базы, существовали и некоторые другие причины. По-видимому, не лишена основания точка зрения (Salomies 1949, 234-235 ss.), согласно которой немалую роль в этом сыграла специфика религиозной политики Густава Вазы и его сыновей Эрика и Карла, активно вмешивавшихся в жизнь церкви: главным религиозным авторитетом для них оставалась Библия, поэтому они не были расположены придавать чересчур большое значение неминуемым расхождениям, возникавшим в процессе толкования Слова; их религиозную политику отличало стремление к объединению всех протестантских деноминаций как внутри королевства, так и за его пределами; наконец, бесцеремонное вмешательство в религиозную сферу, замешанное к тому же на интересах достаточно меркантильного свойства, не могло не тормозить спонтанную инициативу. По-видимому, не последнюю роль сыграло и отличие скандинавского склада - медлительного и потому много времени потратившего на “переваривание” основных идей Лютера и Меланхтона (преимущественно раннего периода) - от более активного и вместе с тем более методичного немецкого с его пристрастием к точности доктринальных определений и соответствующей полемикой. С другой стороны, именно религиозная политика Иоанна III и его сына Сигизмунда III, сильно отличавшаяся от курса прочих представителей династии Ваза, послужила мощным стимулом к религиозному самоопределению шведских протестантов, вследствие чего были приняты исторические документы Упсальского собора 1593 г.
