3. Религиозно-церковная ситуации Финляндии в 1557 - 1568 гг.
3.1. После неожиданной для всех смерти епископа Турку Микаэля Агриколы, который скончался по дороге из России, епископская кафедра некоторое время снова пустовала, правда, не столь долгое время, как после смерти Мартина Шютте (1550-1554), а в течение примерно десяти месяцев. Однако и в этом случае Густав Ваза, верный себе, постарался извлечь выгоду из ослабления епархии Турку, лишившейся Агриколы, который, как мог, старался отстаивать местные церковные интересы. В этот период кафедральный собор Турку лишился последних значительных ценностей, которые у него еще оставались: в казну было конфисковано порядка 20 кг золотых и серебряных предметов (Pirinen 1976, 79 s.). После смерти Агриколы священники кафедрального собора лишились своих последних пребенд и доходов от десятины: отныне они состояли лишь на весьма скудном и к тому же не очень регулярно выплачиваемом государственном жаловании. Таким образом, остатки некогда крепкой экономической базы упраздненного капитула рухнули окончательно.
Хотя Турку уже был столицей удела (герцогства) среднего сына Густава Вазы, Иоанна, назначение нового епископа никоим образом не зависело от последнего. Новым главой епархии Турку в феврале 1558 г. неожиданно для всех был назначен ректор кафедральной школы шведского города Линчепинга Петер Фоллингиус. Официально он именовался лишь ординарием и - в отличие от тех же Агриколы или Юстена (последний с 1554 г. занимал кафедру в Выборге) - не прошел епископского посвящения. Характерная деталь: начало и конец царствования Густава Вазы для церкви Финляндии оказались отмечены сходным по характеру решением монарха - на епископской кафедре появился человек, мало связанный с епархией Турку и даже не владевший финским языком в нарушение порядка, заведенного еще в начале XV в. (вспомним Магнуса II Таваста и других “великих епископов XV столетия”, о которых говорилось во Введении). Подобно епископу Эрику Свенсону в 1520-е гг., Петер Фоллингиус также оказался переходной фигурой. Мы имеем крайне отрицательный отзыв о нем, содержащийся в “Хронике епископов финляндских” Паавали Юстена, который изобразил Фоллингиуса интриганом, “врагом финского языка” и вдобавок нечистым на руку. Справедливости ради следует заметить, что суждение Юстена могло быть продиктовано и простой досадой на то, что освободившееся после Агриколы место досталось не ему, на что он сам, вероятно, претендовал (об этом подробнее см. в очерке, посвященном Юстену в части II). С предполагаемой нелюбовью Фоллингиуса к финскому языку не очень вяжется, например, тот факт, что в его правление было предпринято переиздание “Букваря” Агриколы: скорее всего, сделано это было по инициативе местного финского духовенства, причем со стороны нового ординария это не встретило никаких возражений. Отметим также, что незнание Фоллингиусом финского языка не было чем-то необычным в Турку, где именно тогда располагался космополитичный ренессансный двор герцога Иоанна.
Последние годы царствования Густава Вазы и первые годы правления Эрика XIV, чьи отношения с правителем Финляндии герцогом Иоанном приобретали все более острый характер, были одними из самых тяжелых в финской церковной истории века Реформации. В первую очередь это объяснялось тем, что церковь оказалась вконец обескровлена предыдущими конфискационными мерами короля Густава, стремившегося полностью подчинить ее своему контролю. Вместо единой и когда-то крепкой епархии теперь существовали две ослабленные епархии с центрами в Турку и Выборге. Напомним, кафедральный капитул Турку прекратил существование еще в середине 1550-х гг. Это, несомненно, имело отрицательный эффект, тем более что новый ординарий не владел финским языком и в целом плохо ориентировался в местных условиях. Положение Фоллингиуса было весьма непростым, поскольку ему приходилось лавировать между центральной властью и герцогом. Известно, что в Стокгольм поступали доносы на главу епархии Турку, который будто бы позволял себе слишком большие траты на визитационные поездки по епархии и держал себя так, как подобало, скорее, князю католической церкви, нежели скромному евангелическому ординарию (Pirinen 1976, 80 s.). Что касается Выборгской епархии, подначальной Юстену, то ее материальная база была изначально слабее, общий же уровень духовенства ниже, поскольку в 1550-е гг. местная школа по своему уровню значительно уступала кафедральной школе Турку. В положении Выборгской епархии было, однако, то преимущество, что она оказалась фактически в стороне от разгоравшегося кризиса во взаимоотношениях сыновей Густава Вазы, чкго нельзя сказать о епархии Турку, духовенство которой должно было присягнуть Иоанну.
Выше мы отмечали, что герцог Иоанн пользовался большей поддержкой тех своих подданных, родным языком которых был финский. В целом то же самое можно сказать о духовенстве Финляндии (Paarma 1980, 417 s.). Когда дело дошло до открытой войны между сыновьями Густава Вазы, церковь Финляндии постаралась держаться от нее в стороне. Тем не менее после поражения герцога Фоллингиус был смещен Эриком XIV, а около 30 священников епархии оштрафованы за поддержку, оказанную ими Иоанну. Новым ординарием Турку стал Паавали Юстен: совершенно очевидно, что подозрительный Эрик сделал такой выбор именно по причине отсутствия у того каких-либо связей с герцогом Финляндским. Что касается Выборгской кафедры, то на нее был назначен прежний церковный глава Турку престарелый Кнут Юхансон (о нем см. в след. пункте). Но уже в следующем году он скончался, и король назначил временным управителем (“администратором”) Выборгской епархии Паавали Юстена. Все духовенство Финляндии должно было присягнуть королю Эрику.
3.2. Став фактически главой всей церкви Финляндии, Паавали Юстен предпринял меры по ее организационному укреплению. Он совершил ряд визитационных поездок и составил несколько окружных посланий, в которых, как мог, пытался ободрить рядовых священников, ведь многие из них, с трудом сводя концы с концами, забросили свои проповеднические обязанности и вынуждены были мириться с грубыми нравами прихожан из всех сословий. Нередко дурной пример подавали сами пасторы и помогавшие им младшие священники, как это явствует из сохранившихся жалоб и донесений (Melander 1921, 94-95 ss.). В отсутствие капитула Юстен фактически единолично управлял обеими финскими епархиями: в этом смысле, как ни парадоксально, можно говорить об укреплении епископской власти, происшедшем в Финляндии на фоне ее ослабления в предыдущие десятилетия. Кроме того, как и прежде, существенное влияние на местные церковные дела оказывал узкий круг духовных лиц Турку, занимавших главные должности в епархии, о чем мы отдельно скажем чуть ниже. Такой острый для шведской церкви тех лет вопрос, как “ликворический спор”, вряд ли был актуален для Финляндии, удаленной от двора Эрика XIV, где собрались иностранцы-кальвинисты. Что же касается правителя Финляндии герцога Иоанна, то он не проявлял интереса к кальвинистской доктрине и соответственно не привечал ее сторонников при своем дворе. Правда, об этом споре будет упомянуто в “Синодальных статутах”, составленных Юстеном в 1573 г. (см. очерк о Юстене во второй части), а также в Постилле Эрика Соролайнена, его преемника по кафедре, написанной много позже, уже в первой четверти следующего столетия, но и в том, и другом случае сделано это будет в контексте общей и достаточно абстрактной критики кальвинизма. Ведущие церковные деятели Финляндии в 1560-е гг. следовали общей линии шведской церкви, не противоречившей основам их собственных убеждений (ориентация на наследие Лютера, еще не классифицированного и сакрализованного его последователями; меланхтоновский гуманизм; традиционализм богослужебной практики). При этом, несмотря на удаленность от центра королевства, здесь также ощущалось давление монаршей власти: достаточно вспомнить о насильственном отстранении от власти герцога Иоанна в 1563 г., вследствие чего духовенство вынуждено было нарушить данную ему присягу. О том же свидетельствовала и последовавшая за свержением Иоанна отставка Фоллингиуса, к которому король утратил доверие. Несколько ниже мы увидим, сколь ограниченными в эти годы были возможности епископа в “кадровых” вопросах, поскольку ни одно сколь-нибудь значительное место в епархии не могло быть занято без монаршего согласия. Когда же в 1568 г. к власти в Стокгольме пришел Иоанн III, ведущие деятели церкви Финляндии должны были присутствовать на его коронации, а по возвращении домой привели к присяге (теперь уже повторной) все финское духовенство. Тогда же распоряжением короля была восстановлена Выборгская кафедра, на которую назначили магистра Эрика Хяркяпя (Ericus Hercaepaeus), в недавнем прошлом ректора кафедральной школы Турку.
Прежде чем перейти к подробностям осуществления в Финляндии т.н. “литургической реформы”, затеянной в правление короля Иоанна и ставшей важным фактором религиозной жизни 1570-х - 1580-х гг., имеет смысл дать несколько более дифференцированную и по возможности портретную характеристику церковной среды Турку, представители которой, как и раньше, определяли эволюцию финской церкви. Мировоззрение и личность Паавали Юстена будут подробно проанализированы в очерке второй части, посвященном этому епископу. Среди ведущих деятелей епархии этих лет первым по старшинству должен быть назван Кнут Юхансон (Canutus Johannis): на протяжении целых 22 лет он был церковным настоятелем Турку, а затем, в 1562 г. на короткое время стал даже ординарием Выборгским. В Турку в начале 1560-х гг. он был фигурой примечательной, представляя ставшее уже легендарным первое поколение молодых клириков, которые в начале 1530-х гг. были направлены епископом Шютте на учебу в Виттенберг (позднее он даже породнился с почтенным епископом, женившись на одной из его сестер). Другой представитель этой генерации, бывший декан капитула Петрус Рагвалди, участвовавший в осуществлении важнейших церковных преобразований в 1530 - 1540-е гг. (в частности, он был главным проповедником Турку), после роспуска капитула в 1554 г. был назначен настоятелем прихода Кемиё, расположенного к юго-востоку от Турку. Хотя после этого он прожил еще примерно 10 лет, о его влиянии на епархиальные дела более ничего не известно. Что же касается Кнута Юхансона, то и по упразднении капитула он сохранил должность главного настоятеля города Турку, пережив всех своих товарищей по учебе в Виттенберге (в финской церковно-историчекой литературе их нередко называют Wittenbergin kävijät, что несколько вольно можно перевести как “питомцы Виттенберга”): воистину с его уходом окончательно завершилась целая эпоха в религиозной истории Финляндии. Подобно Агриколе или тому же архиепископу Лаурентиусу Петри, в свое время также учившемуся в Виттенберге, он был воспитан на идеях Лютера и в традициях меланхтоновского гуманизма.
Следующим должен быть назван уже упоминавшийся Эрик Хяркяпя, ректор кафедральной школы. Он происходил из тех же мест, что и Агрикола, т.е. из прихода Перная, что к западу от Выборга, и принадлежал уже к новому поколению, воспитанному первыми финскими реформаторами: в 1540-е гг. он учился в кафедральной школе Турку под руководством того же Агриколы. После этого по направлению капитула он прошел курс обучения в университетах Ростока и Виттенберга (1547-1551), откуда вернулся на родину в звании магистра свободных искусств. Сохранилось свидетельство, выданное ему Меланхтоном, в котором отмечается, что особенно Эрик Хяркяпя преуспел в изучении древних языков, в т.ч. древнееврейского, и вполне способен переводить ветхозаветные тексты (Melander 1929, 325 s.). Последнее замечание весьма важно, т.к. позволяет предположить, что Микаэль Агрикола намеревался привлечь Хяркяпя к переводам книг Ветхого Завета на финский язык. Однако тяжелые материальные условия епархии Турку 1550-1560-х гг. не благоприятствовали переводческой и издательской деятельности на финском языке, из-за чего Эрику Хяркяпя не удалось состояться в качестве продолжателя дела Агриколы. Кстати сказать, в “лютеранские Афины” он был направлен вместе с уже упоминавшимся в первой главе (раздел 4.1.) Яакко Тейттом (Тейтти), который не пожелал, вопреки возлагавшимся на него в Турку надеждам, посвятить себя церковной деятельности, а вместо этого поставил свой талант на службу короне. В течение нескольких лет Эрик Хяркяпя был помощником Юстена в кафедральной школе, которую и возглавил после того, как тот стал ординарием Выборгским. В конце 1550-х гг. он, однако, потерял эту должность и не без труда добился от короля Густава разрешения остаться в Турку при дворе герцога Иоанна: по всей видимости, его солидная гуманистическая образованность пришлась по душе последнему, ценившему ученых людей и стремившемуся окружить себя ими. В 1562 г. Эрик XIV вернул ему ректорское место. От Хяркяпя не дошло каких-либо сочинений, однако его влияние на молодежь было, по всей видимости, немалым. Когда во второй части книги мы будем говорить о таких заметных фигурах финской церковной истории второй половины XVI столетия, как Яакко Финно и Эрик Соролайнен, нам придется затронуть вопрос о влиянии, оказанном на них Эриком Хяркяпя во время их учебы в школе Турку. Как и в период ранней Реформации, представители финского духовенства, получившие образование в Германии, играли особую роль в церковной жизни своего родного края, прививая его церковнослужителям дух университетов, которые им самим довелось окончить.
Во второй половине века в Германии между последователями Лютера разгорелись острые дебаты по ряду богословских проблем, в ходе которых постепенно вырисовывался специфический образ лютеранства, отличного как от кальвинизма, так и от других разновидностей протестантизма. Обычно представители определенного лютеранского направления занимали ключевые позиции в том или ином германском университете, что определяло весь характер тамошнего преподавания и формировало мировоззрение молодых людей, приезжавших туда на учебу. Возвращаясь домой и со временем достигая видного положения в церковной иерархии, последние, как правило, следовали мыслительным моделям, усвоенным в университете: для людей той эпохи богословские споры не были бесплодным абстрактным теоретизированием (как подчас может показаться сейчас), а служили выражением их ключевых представлений о мире (ср. замечание Л. Февра о том, что для христиан того времени на первый взгляд сугубо формальные, схоластические тезисы “означали жизнь, ее смысл, то, ради чего стоило жить” - Февр, 2000, 287). По этой причине, хотя от Хяркяпя и не осталось каких-либо сочинений, исследователи склонны считать его последователем позднего Меланхтона, принимая во внимание характер полученного им в Германии образования (Kouri 1982, 37 s.). Это предположение основано на том, что будущий ректор кафедральной школы Турку прибыл в Виттенберг уже после смерти Лютера, когда там безраздельно царил Меланхтон, окруженный преданными учениками, его же главные оппоненты, гордо именовавшие себя “истинными лютеранами” (“гнесиолютеранами”), покинули этот город.
Подход Хяркяпя к школьному преподаванию, усвоенный им под влиянием Меланхтона, в целом совпадал со взглядами архиепископа Упсальского Лаурентиуса Петри, которого считают приверженцем “старомеланхтонизма”. Хотя Церковное уложение последнего, содержавшее раздел о школьном преподавании, не было утверждено королем в 1561 г., идеи, высказанные в нем, получили известность в епархиальных центрах. Система преподавания Меланхтона как бы перебрасывала мост между гуманизмом и Реформацией; можно с уверенностью сказать, что с самого начала Реформации в Финляндии характер образования в кафедральной школе Турку соответствовал этой тенденции. Об этом же свидетельствует и такое начинание Эрика Хяркяпя, как введение в школе Турку преподавания элементов греческого языка, что в те годы было новшеством даже для школ Швеции. Следует также отметить, что из Виттенберга Хяркяпя вынес и знание древнееврейского языка, что опять-таки было редкостью не только для Турку, но и для тогдашней Швеции (к примеру, Микаэль Агрикола, учитель Хяркяпя по кафедральной школе, древнееврейского, судя по всему, не знал). На просветительский характер деятельности Эрика Хяркяпя важно указать особо, поскольку большинство финских священников в 1550 - 1560-е гг. получило основы образования именно под его началом. Однако в 1568 г. распоряжением своенравного короля Эрика XIV Хяркяпя был уволен (“по наветам завистников”, как он сам позднее жаловался в прошении к новому королю Иоанну), но после смены монарха, происшедшей в том же году, назначен епископом Выборгским (напомним, сам он происходил из тех же краев). Выборгскую кафедру ему довелось занимать десять лет, вплоть до самой своей кончины.
В 1560-е гг. главным конкурентом Хяркяпя в Турку был недавно появившийся там Хенрик Якобсон (Henricus Jacobi). Их соперничество свидетельствует, с одной стороны, о влиянии монарха на епархиальные дела, а с другой, иллюстрирует высказанное выше соображение о важности для всей последующей деятельности того или иного духовного лица богословских влияний, усвоенных им в молодости. Хенрик Якобсон был несколько моложе Эрика Хяркяпя. Он происходил из пасторской семьи, что для священнослужителей Финляндии того периода было не очень типично: его отец был церковным настоятелем города Порвоо (семья, судя по месту проживания, была шведоязычной). По окончании школы Турку он получил место придворного капеллана в Стокгольме (вероятно, не последнюю роль в этом сыграли связи отца). В 1554 г. Хенрик записался в Виттенбергский университет, но в 1557 г. перебрался в Йенский университет, который и окончил в звании магистра. На последнее обстоятельство следует обратить особое внимание, т.к. для немецкого лютеранства 1550-х гг. было характерно противостояние как раз двух названных университетов. Йенский университет, в котором тогда заправлял страстный полемист Маттиас Флациус (Флаций), стал прибежищем т.н. “истинных лютеран”, т.е. тех последователей Лютера, которые полагали, что Меланхтон в своих увлечениях гуманизмом и склонности к компромиссам зашел слишком далеко, фактически изменив делу Лютера. Должно быть, по своему внутреннему настрою студент из Финляндии оказался ближе именно к этому направлению. По возвращении на родину в 1558 г. распоряжением короля Густава, лично знавшего его по Стокгольму и, вероятно, к нему благоволившего, он был назначен ректором кафедральной школы Турку взамен Эрика Хяркяпя, неожиданно отправленного в отставку. Любопытная бытовая деталь: женой Якобсона стала вдова недавно скончавшегося епископа Агриколы, что само по себе довольно курьезно, если вспомнить о непростых отношениях покойного с монархом, ставленником которого, собственно говоря, и прибыл в Турку молодой магистр; с другой стороны, этот факт свидетельствует о том, что верхушка лютеранского духовенства Турку представляла собой замкнутую корпорацию, члены которой были связаны друг с другом теснейшими (нередко и семейно-родственными) отношениями. Легко предположить, что в силу указанных обстоятельств (мы имеем в виду способ, которым было получено ректорское место, и существенную разницу в направленности университетов, которые окончили Хяркяпя и Якобсон) отношения этих двух персонажей с самого начала приняли непростой характер. В 1562 г. новый король Эрик XIV отправил в отставку с должности церковного настоятеля Турку престарелого Кнута Юхансона, а на его место назначил Хенрика Якобсона, к которому явно благоволил. Заметим, что этот шаг следует рассматривать в контексте противостояния Эрика XIV и его брата Иоанна, поскольку Якобсон получил новое назначение в отсутствие герцога Иоанна, отправившегося в Литву на свадьбу с Катариной Ягеллоникой. Таким образом, с самого начала своей карьеры в Турку Хенрик Якобсон был ставленником центральной власти, коль скоро обе свои должности он получил в обход герцога Иоанна. Все эти обстоятельства необходимо держать в уме, поскольку позднее, в 1570-е гг., во время “литургической реформы” позиция Хенрика Якобсона будет существенно отличаться от мнения большинства духовенства Турку, о чем речь еще пойдет в своем месте.
В 1568 г. в Турку появились два новых лица, которым довелось сыграть активную роль в местной церковной жизни двух последующих десятилетий. Хенрик Кнутсон (Henricus Canuti) был шведом, уроженцем города Стренгнэса. Вскоре после прихода к власти Иоанна III его назначили в Турку на новую (и несколько непривычно называвшуюся) должность “проповедника Слова Божиего”, однако в скором времени (судя по размерам положенного ему жалования) он сделался фактически вторым лицом в епархии после епископа Юстена, оттеснив Хенрика Якобсона на второй план. Причина этого вполне ясна: новый король Иоанн, испытывавший определенные сомнения в преданности местного духовенства, желал видеть в Турку верного себе человека (Pirinen 1976, 84 s.). Неудивительно поэтому, что ставленник нового монарха быстро оттеснил Хенрика Якобсона, пользовавшегося покровительством свергнутого Эрика. В Финляндию Хенрик Кнутсон прибыл уже сложившимся человеком. В начале 1550-х гг. он окончил Виттенбергский университет и, стало быть, являлся последователем главенствовавшего там Меланхтона, как и большинство финнов, учившихся в те времена в Германии; по этой причине в Турку он оказался в духовно и интеллектуально родственной себе среде. Вторым новым лицом был Яакко Финно (Jacobus Petri Finno): в свое время он окончил местную кафедральную школу, а затем учился в университетах Виттенберга и Ростока, из чего можно заключить, что он также испытал меланхтоновское влияние (речь идет, разумеется, о влиянии учеников Меланхтона, поскольку самого реформатора Яакко Финно в живых уже не застал). В Турку его определили ректором кафедральной школы вместо отправленного в отставку Хяркяпя. О Яакко Финно – в виду значительности его вклада в старофинскую книжность - мы подробно расскажем в отдельном очерке, посвященном ему во второй части этой книги.
Так выглядела в общих чертах высшая церковная среда Турку накануне крупных перемен в религиозной жизни Шведского королевства, происшедших в царствование Иоанна III. За небольшими исключениями ведущие представители финской церкви этих лет тяготели к “богословски открытому, гуманистически ориентированному меланхтонизму, не склонному к заострению вероучительных различий” (Heininen 1974, 225 s.). Данное обстоятельство следует выделить особо, поскольку лица, о которых идет речь, выступали по сути посредниками между центральной властью и соотечественниками, поэтому от характера их богословских взглядов и всего духовного облика в немалой степени зависел ход дальнейших преобразований местной церковной жизни. Разумеется, упомянутые здесь деятели не занимались профессиональным богословием и не оставили после себя каких-либо сочинений (в силу чего об их богословских предпочтениях, игравших несомненную роль в тогдашней внутрицерковной борьбе и подготовке молодых священников, исследователям приходится судить лишь по косвенным признакам): все они представляли как бы “средний” срез тогдашнего лютеранства и были “практиками”, каждодневно сталкивавшимися с реалиями своей суровой эпохи. Народ, испытывавший на себе всю тяжесть новой государственной политики, влачил жалкое существование и был мало расположен к духовным вопросам, все еще оставаясь в плену представлений ушедшей эпохи (речь идет о пережитках язычества и многочисленных католических обычаях и практиках). Что касается дворянства, то, по многочисленным свидетельствам современников, в рассматриваемый период его отличали необузданная алчность и равнодушие к религиозным вопросам. В этой связи нам представляется важным выделить тех церковных деятелей, чья картина мира сформировалась в ином духовном и психологическом климате, ведь именно благодаря их усилиям новые лютеранские идеалы мало-помалу пробивали себе дорогу в суровых северных условиях. Как мы увидим в дальнейшем, церковная среда Турку 1560-х гг. произвела из своих собственных рядов новых деятелей, которые оказались способны провести церковь Финляндии через бурные события конца столетия, обеспечив ее дальнейшую эволюцию в сторону догматизированного, замкнутого в себе лютеранства.
