2. Первые шаги Реформации в епархии Турку: 1520-е гг.
Накануне Реформации в Финляндии не замечалось каких-либо признаков массового недовольства католической церковью. Во Введении, посвященном состоянию финской церкви в Средние века, мы уже отмечали отсутствие в Финляндии морального разложения духовенства и ту позитивную роль, которую это сословие играло в жизни страны (см. Gummerus 1921-1924 8-9 ss.; Melander 1921, 65-67 ss.). Исследователи констатируют весьма поверхностную христианизацию широких масс населения Финляндии к началу Реформации, сохранение многочисленных пережитков язычества и низкий образовательный уровень народа, а также менее значительную - в сравнении со многими другими странами Европы - роль монастырей (Grotenfelt 1906-1908, 7 s.; Salomies 1949, 33-38 ss.). Отмечается, что накануне Реформации церковное влияние и общий уровень христианизации были выше в западных районах страны, нежели на востоке, за исключением Выборга (Klinge 1977, 19 s.). Вместе с тем некоторое сходство с ситуацией в метрополии все же наблюдалось. С одной стороны, бурные события последних лет Кальмарской унии не обошли стороной и отдаленную Финляндию. Вследствие этого страна оказалась более тесно, чем прежде, связанной со Швецией, и неудивительно, что изменения в церковной жизни, начавшиеся там, должны были так или иначе отразиться и на Финляндии. С другой стороны, так же как в Швеции - хотя и в гораздо более скромных размерах, - идеи библейского гуманизма и реформированного католицизма получили распространение среди членов кафедрального капитула Турку и близкого к нему духовенства, что вполне объяснимо, учитывая достаточно высокий образовательный уровень епархиальной верхушки на исходе средневековой эпохи (Heininen 1976, 19 s.). Данное обстоятельство особенно важно подчеркнуть, если вспомнить, с другой стороны, о незначительном проценте городского населения, вследствие чего в стране отсутствовали предпосылки для бюргерской Реформации. К тому же города Финляндии находились в сильной зависимости от шведских монархов, что объяснялось спецификой урбанизации страны, когда власти по собственной инициативе основывали и брали под свой контроль немногочисленные центры торговли в расчете на получение доходов от налогов и таможенных сборов. Это с самого начала предопределило специфику финской Реформации, которая была проведена по инициативе королевской власти, но при этом в основном силами местного духовенства, в первую очередь из епархиальной верхушки. По этой причине при описании религиозно-церковных процессов, происходивших в 1520-е - 1550-е гг. в Финляндии, особое внимание должно быть уделено ситуации в кафедральном капитуле Турку, ставшем фактически главным духовным и организационным центром финской Реформации.
2.1. Напомним вначале основные политические события тех лет, поскольку они оказывали непосредственное влияние на церковно-религиозную ситуацию в стране. Для этого необходимо вернуться к концу правления датского короля Кристиана II, который, подчинив себе Швецию, поспешил поставить под свой контроль и Финляндию, назначив датчан начальниками замковых ленов этой страны. В Финляндии, также как до того в Швеции, совершились казни явных или мнимых противников подозрительного и жестокого короля.
В частности, в Раасепори в декабре 1520 г. был казнен один из виднейших представителей шведского духовенства предшествовавших трех десятилетий, епископ (правда, electus, т.е. избранный местным духовенством, но не утвержденный папой), доктор богословия Хемминг Гад: из ярого противника Кристиана он стал его приверженцем и был направлен в Финляндию, чтобы способствовать ее подчинению власти датского короля. С епархией Турку он имел давние связи: например, в 1514 г. именно он разработал пышную церемонию беатификации епископа Хемминга. Тем не менее, это не уберегло его от подозрений со стороны Кристиана, который после стокгольмской “кровавой бани” распространил репрессии на провинции королевства. По преданию, взойдя на эшафот, епископ Гад предал короля проклятию и предсказал ему неминуемое свержение и изгнание.
После того как Густав Ваза очистил Швецию от датчан, финская элита перешла на его сторону. Как уже отмечалось, даже осторожный епископ Турку Арвид Курки предпочел выступить против датчан, предоставив ресурсы своего замка в Куусисто в распоряжение противников Кристиана. Правда, в 1522 г. перевес сил был еще на стороне датчан, поэтому епископу пришлось бежать из Турку, а его замок был захвачен и разграблен; корабль его затонул по пути в Швецию, и, стало быть, накануне решающих перемен церковь Финляндии осталась без своего архипастыря. Перелом ситуации наступил в следующем, 1523 г., когда финские отряды под командованием представителей местных аристократических семейств, братьев Эрика и Ивара Флемингов и Нильса Граббе, очистили страну от датских сил. Последним сдался Выборг. В итоге вся управляемая шведами территория Финляндии признала власть Густава Вазы.
2.2. В конце 1523 г. епископом Турку по представлению капитула был избран Эрик Свенсон. До этого он служил вначале канцлером короля, а затем деканом кафедрального капитула Линчëпинга. Впервые за более чем столетний период епископом Турку стал не местный уроженец, а выходец из метрополии, к тому же не владевший финским языком. Правда, некоторое, хотя и косвенное отношение к Финляндии он все же имел, поскольку являлся держателем пребенды в епархии Турку и, следовательно, был лично знаком с членами капитула Турку. По своим взглядам Свенсон был близок новому архиепископу Браску, до этого занимавшему кафедру в Линчëпинге, т.е., условно говоря, он принадлежал к “старокатолической” партии в шведской церкви, враждебно встретившей Реформацию Лютера. Принято считать, что он был в большей степени политиком, нежели религиозным деятелем (Pirinen 1962, 11-12 ss.). Правда, Римская курия не одобрила этот выбор: как уже отмечалось, между Густавом Вазой и Святым престолом разгорелся спор о замещении епископских вакансий, окончившийся разрывом отношений между сторонами. По этой причине Эрик Свенсон носил титул episcopus electus, т.е. не имел канонического признания. Можно себе представить, как удручающе это действовало на приверженца папства, каковым, судя по его тесным отношениям с Браском, был Свенсон. Кроме всего прочего, это лишало его формальной возможности назначать или снимать членов кафедрального капитула Турку. Как мы скоро увидим, в последующие несколько лет этот факт сыграл немаловажную роль в распространении новых веяний в Финляндии. Известно также (об этом, в частности, упоминает Паавали Юстен в своей “Хронике епископов финляндских”), что спустя некоторое время в Турку епископским викарием в помощь Свенсону был назначен некий “господин Викентий”, употреблявший миро “подобно другим епископам” (немаловажная деталь, т.к. реформаторы считали необходимым отказаться от мира). Таким образом, можно констатировать, что в середине 1520-х гг. во главе финской епархии стояли люди, далекие от новых веяний на континенте.
2.3. Принято считать (например, Salomies 1949, 60 s.), что первым идеи Реформации в Финляндии возвестил Пиетари Сяркилахти (или, на шведский манер, Петер Сяркилакс). Правда, относительно его деятельности в Турку и о его личности в целом известно довольно мало. “Хроника епископов финляндских”, составленная, к слову сказать, четырьмя десятилетиями после его кончины, содержит следующую фразу: “Из мужей виттенбергских в Финляндию первым прибыл магистр Пиетари Сяркилахти, который со тщанием наставлял в школах и в кафедральном соборе Турку, призывая к очищению евангельского учения от папского идолослужения” (Juusten 1988, 55 s.). В прошлом из-за скудости информации критически настроенные исследователи нередко были склонны считать преувеличенной - если не откровенно мифологизированной - роль Пиетари Сяркилахти в утверждении Реформации на финской земле (см., напр., Anthoni 1953, 28-33 ss.). Однако современные финские историки, исследовавшие архивы епархии Турку и королевской канцелярии, склонны, скорее, согласиться с оценкой, данной Юстеном (ср. Heininen, Heikkilä 1996, 64-65 ss).
Полагая, что Пиетари Сяркилахти представляет характерный для той эпохи тип, остановимся более подробно на его биографии в той мере, в какой ее удалось реконструировать финским исследователям, столкнувшимся со значительными лакунами в источниках.
Родился Пиетари Сяркилахти около 1490 г. в семье бургомистра Турку Нильса (Нийло) Петерсона. По материнской линии он приходился внучатым племянником славному епископу XV в. Магнусу III Сяркилахти. По причине того, что на епископе этот знатный дворянский род мог оборваться, отец будущего проповедника был возведен в дворянское звание, получив родовое имя и герб Сяркилахти. В 1516 г. Пиетари Сяркилахти записался в Ростокский университет, пользовавшийся в то время (и, как мы увидим, на протяжении всего XVI столетия) популярностью среди выходцев из Скандинавии. В 1513 г. этот университет окончил, например, уроженец Турку Пиетари Силта (Сильд), с которым нам еще предстоит встретиться при рассмотрении ситуации в капитуле Турку в 1520 - 1530-е гг. В отличие от Сяркилахти, Пиетари Силта был сыном зажиточного крестьянина из Юго-Западной Финляндии. В те годы в Ростокском университете сильно было влияние библейского гуманизма: когда Сяркилахти поступил в это учебное заведение, там читал лекции знаменитый Ульрих фон Гуттен. В 1517 г. имя финского студента фигурирует уже в матрикулах Лувенского университета, где он мог слушать лекции самого Эразма Роттердамского. Как и в Ростоке, здесь было немало выходцев из скандинавских стран, которые спустя некоторое время стали активными приверженцами Реформации у себя на родине. О последующих семи годах жизни Сяркилахти документированных сообщений нет. Исследователей всегда интриговала процитированная выше фраза Юстена, согласно которой Пиетари Сяркилахти принадлежал к “мужам виттенбергским”, хотя на самом деле его имя так и не удалось обнаружить в матрикулах Виттенбергского университета. Тем не менее косвенные данные позволяют предположить, что он находился там начиная, по крайней мере, с 1520 г. (Heininen 1976, 13-14 ss.). Эволюция взглядов Сяркилахти развивалась, вероятно, в том же направлении, что и у многих клириков Германии и Скандинавии этого периода - от Эразма к Лютеру. Не исключено, что в Виттенберге он мог стать свидетелем драматических обстоятельств радикальной литургической реформы, начатой в феврале 1522 г. Карлштадтом и Цвиллингом и своими эксцессами встревожившей Лютера, который в то время скрывался в Вартбургском замке: известный радикализм, по традиции приписываемый Сяркилахти, можно связать с тем опытом, который он вынес из колыбели протестантизма.
Когда Пиетари Сяркилахти вернулся в родной Турку (случилось это самое позднее весной 1524 г.), местное духовенство было немало шокировано тем, что вместе с собой молодой магистр привез жену, с которой обвенчался в Германии. Вполне вероятно, что к отказу от целибата он пришел под влиянием сочинения Эразма “Похвала браку” (1518), с одной стороны, и, с другой, следуя примеру некоторых сторонников Лютера, ранее других вступивших в брак - например, того же Андреаса Карлштадта или Юстаса Йонаса (кстати говоря, ряд финских историков полагает, что во всем Шведском королевстве именно Пиетари Сяркилахти первым открыто отказался от целибата: ср. Salomies 1949, 61 s.; Олаус Петри предпринял аналогичный шаг в 1525 г.). По возвращении в Турку Пиетари Сяркилахти стал каноником капитула и одновременно ректором кафедральной школы, которая, вероятно, и превратилась в основное поле его реформаторской деятельности. Трудно сказать, имел ли ректор школы возможность проповедовать непосредственно в соборе, поскольку консервативный епископ и подчиненный ему капитул вряд ли благожелательно относились к молодому магистру, пропитанному “еретическими” идеями. Вообще же, из-за того что на протяжении 1520-х гг. из Турку за границу не было отправлено ни одного стипендиата (возможно, причиной было противодействие консервативного епископа), Пиетари Сяркилахти оказался чуть ли не единственным клириком и членом капитула, соприкоснувшимся с идеями Лютера непосредственно в Германии и начавшим распространять их сразу же по возвращении на родину. Вероятно, вследствие этого он был преисполнен сознания особой важности своей миссии. Из “Хроники епископов финляндских” можно заключить, что Сяркилахти не только наставлял учеников в школе, но и проповедовал среди жителей Турку, которые после пережитых потрясений предыдущего десятилетия оказались более восприимчивы к пламенным речам молодого магистра (причем вовсе необязательно проповеди имели место в кафедральном соборе). Уже в самом факте, что собор Турку во время датской оккупации лишился значительной части своего убранства, можно было при желании усмотреть перст Божий, указывавший на бессмысленность внешних атрибутов, которые реформаторы заклеймили как “идолопоклонство”. Некоторые авторы даже предполагают прямую обструкцию деятельности Сяркилахти со стороны старшего поколения (ср. Melander 1921). Трудно, правда, сказать, насколько это мнение свободно от вольной или невольной романтизации облика магистра Пиетари, которого в патриотической финской историографии XIX - нач. XX вв. обычно изображали чем-то вроде одинокого “предтечи” Реформации в Финляндии, боровшегося с консерватизмом и косностью местного духовенства. Можно также предположить, что отмеченная выше каноническая шаткость положения епископа Свенсона лишила его возможности отправить Сяркилахти в отставку. В 1524 г. Сяркилахти составил завещание, что само по себе было нарушением канонического права (духовное лицо не могло завещать свою собственность частному лицу), но соответствовало новым представлениям о статусе священнослужителей; известно также, что он вместе со своими братьями - в осуществление постановления риксдага в Вестеросе 1527 г. - участвовал в отчуждении церковной собственности, доставшейся от дворян после 1454 г. (Heininen 1976, 15 s.): все эти факты весьма недвусмысленно свидетельствуют о его приверженности новым религиозным идеям. О вероятной позиции Сяркилахти в капитуле Турку и о его роли в событиях второй половины 1520-х гг. мы еще скажем несколько ниже. Он был замечен королем и в 1529 г. стал архидиаконом собора Турку, т.е. вторым по значению лицом в капитуле. Как свидетельствует сохранившаяся корреспонденция тех лет, финский реформатор поддерживал оживленные контакты с Олаусом Петри, из чего можно предположить, что по своим воззрениям Пиетари Сяркилахти тяготел к радикально-бюргерскому направлению Реформации, о котором упоминалось в § 1 настоящей главы. Последнее документированное свидетельство о нем относится к 1529 г., когда он сопровождал нового епископа Мартина Шютте в его первой визитационной поездке по епархии. Однако, в том же году магистр Сяркилахти скоропостижно скончался, причем точно не известно, от какой болезни. Его деятельность на посту ректора кафедральной школы вскоре принесла свои плоды, поскольку в числе его учеников были и некоторые будущие студенты Виттенбергского университета и деятели Реформации следующего десятилетия, с фигурами которых нам вскоре предстоит столкнуться - Томас Кейои, Симо Выборжец, Кнут Юхансон и, наконец, Микаэль Агрикола - “отец финского литературного языка”. В период национального подъема, происходившего в Финляндии на рубеже XIX-XX вв., писатели вспомнили и о “первом финском реформаторе”: к примеру, Сантери Ивало, плодовитый исторический романист, специализировавшийся на сюжетах из национальной истории, посвятил ему даже отдельный роман (Pietari Särkilahti, 1913). Более того, и в наши дни в исторической литературе Пиетари Сяркилахти по-прежнему предстает пламенным проповедником идей Реформации, положившим начало религиозному обновлению в стране. Так, в научно-художественной книге очерков об узловых проблемах финской истории (1993), известный литератор Вейо Мери следующим образом описывает первое появление Сяркилахти в качестве проповедника новых идей в Турку: ”В 1522 г. из Германии на родину явился муж, убежденный сторонник нового христианского учения, жаждавший начать проповедь. Он приобрел степень магистра в маленьком немецком городке Виттенберге, в университете доктора Мартина Лютера. Даже если прежде он не отличался особенным мужеством и отвагой, пребывание в Виттенберге пробудило в нем эти качества. Возвысив свой голос в соборе Турку, он принялся обличать прогнившую папскую церковь с ее роскошью, скульптурами святых, настенными росписями, безбрачием духовенства. Вскоре обратили внимание и на то, что он был женат, хотя и носил священнический сан. Имя сего мужа было Пиетари Сяркилахти” (Meri 1993, 92 s.).
2.4. При всей приблизительности наших представлений о жизни Пиетари Сяркилахти, можно, тем не менее, предположить, что во второй половине 1520-х гг., т.е. в период, на который пришлась его деятельность в родном городе, капитул Турку в идейном отношении уже не представлял собой единого целого. Поскольку по средневековой традиции капитул включал в себя наиболее образованную часть духовенства Финляндии, имеет смысл – при всей скудости информации на сей счет - попытаться прояснить позицию этого ключевого органа епархиального управления в период, когда и в Германии, и в самой Швеции совершались серьезные перемены. Исследователи предполагают, что уже при епископе Свенсоне церковная среда Турку в доктринальном отношении не была единой (Pirinen 1976, 58 s.; Heininen 1976, 19 s.). Вполне вероятно, что, как и в Швеции, здесь (разумеется, с необходимой поправкой на разницу масштабов) имело место разделение на радикалов и консерваторов. Правда, в отношениях с внешним миром капитул выступал как единое целое: “... тому, кто тогда наблюдал совершавшиеся перемены изнутри событий, контуры различных направлений не представлялись столь отчетливыми, как позднейшим наблюдателям” (Heininen 1976, 19 s.). С другой стороны, не приходится сомневаться в том, что значительное отличие духовного склада того же Пиетари Сяркилахти от консервативного епископа Свенсона, должно было проявиться очень рано. Характерная деталь: когда до епархии Турку стали доходить первые раскаты близящейся церковной редукции, именно Сяркилахти от имени местного капитула вступил в сношения с Густавом Вазой. В 1526 г. после смерти престарелого кафедрального пробста Якоби, Пиетари Сяркилахти и упоминавшийся выше каноник, магистр Ростокского университета Пиетари Силта вступили в переписку с королем и договорились о новом порядке замещения должности кафедрального пробста, на чем настаивал Густав Ваза (об этом чуть ниже). Предполагается, что в капитуле Турку Сяркилахти был в некотором смысле “человеком короля”, выполняя различные его поручения (Heininen, Heikkilä 1996, 65-66 s.). Вспомним, что позиция как немецких, так и шведских реформаторов в отношении светской власти была сходной: в своей оппозиции консервативному епископату они стремились опереться на светских владык. В целом контакты Пиетари Сяркилахти с Густавом Вазой дают основание полагать, что он усвоил идеи Лютера (озвученные уже в начале 1520-х гг.) о важной роли светских владык в “правильном” устроении Церкви посреди хаоса “последних времен” (именно так отец Реформации, живший напряженным ожиданием конца света, оценивал свою эпоху): по одному удачному замечанию, “Лютер и его сподвижники подходили к проблемам, возникавшим в ходе осуществления Реформации, скорее, как доверенные лица короля, нежели с позиций широких слоев простого народа (Arffman 1999, 221 s.). Есть сведения, что ректор кафедральной школы Турку поддерживал переписку и с одним из лидеров радикальной Реформации в Швеции, секретарем короля Лаурентиусом Андреэ (Pirinen 1962, 63 s.). Когда в 1528 г. в Турку появился новый епископ Мартин Шютте, отличавшийся весьма сдержанным отношением к лютеранской Реформации, Сяркилахти, вероятно, был “приставлен” к нему в качестве своего рода королевского соглядатая: предполагается, что именно под впечатлением от не особенно благоприятных сообщений, поступивших из Турку от Сяркилахти, Густав Ваза направил довольно резкое предостерегающее послание епископу Шютте (с напоминанием о взятом им на себя обязательстве осуществлять церковные изменения в евангелическом духе – об этом см. ниже, п. 3.1.) (Pirinen 1962, 63 s.).
Что касается Пиетари Силта1, трудно сказать, насколько радикально он был настроен. Некоторые исследователи прямо говорят о нем как о единомышленнике Сяркилахти (Salomies 1949, 62 s.), в то время как другие выражаются более осторожно, констатируя, по крайней мере, отсутствие сведений о противодействии политике королевской Реформации со стороны Силта, и отмечая его природную осторожность, вероятно унаследованную от своих крестьянских предков (Maliniemi 1934, 116 s.). Известно, в частности, что он принял участие в проведении редукции церковной собственности, в скором времени начатой в Финляндии (Pirinen 1962, 64 s.). После внезапной смерти Сяркилахти в 1529 г. король одобрил назначение именно Силта на оставшуюся вакантной должность соборного архидиакона. Кроме того, не лишено значения и то обстоятельство, что на экземпляре первого издания “Шведской мессы” (1531) Олауса Петри, хранящемся ныне в университетской библиотеке Хельсинки, имеется надпись, удостоверяющая, что владельцем книги являлся Пиетари Силта. Можно предположить, что и некоторые другие (как правило, более молодые) члены капитула сочувствовали идеям радикальной Реформации: например, каноники Андреас Якоби (Якобсон), настоятель доминиканского монастыря Микаэль Карпалайнен и, возможно, Якоб (Яакко) Венне (также магистр Ростокского университета), равно как и упомянутый уже Пиетари Силта в конце 1520-х гг. вступили в брак (официально целибат в Шведском королевстве был отменен лишь в 1536 г.). Особо следует выделить Якоба Венне, брак которого был впервые освящен уже как брак священнослужителя (Pirinen 1962, 247 s.). Что касается Микаэля Карпалайнена, он стал пастором одного из сельских приходов в окрестностях Турку. Вообще, как это имело место и в иных епархиях Шведского королевства, представители более молодого поколения, вероятно, воспринимали нововведения более позитивно, нежели их коллеги, получившие традиционное воспитание. Заметной фигурой был Йоханнес Петерсон (Johannes Petri), назначенный в 1526 г. новым кафедральным пробстом. В Турку он прибыл уже зрелым мужем: окончив Кëльнский университет еще в 1512 г., он затем перебрался в Рим, где стал лиценциатом канонического права. “Занятия каноническим правом и собственные наблюдения над жизнью папской курии сделали его церковным политиком, умело направлявшим вверенный ему капитул посреди бурь Реформации” (Heininen 1976, 21 s.). Будучи скорее юристом и администратором, нежели богословом, он быстро сообразил, в каком направлении следовало двигаться в стремительно менявшихся церковно-политических условиях, что, кстати сказать, и позволило ему занимать свою должность в течение более двадцати лет, вплоть до самой смерти. В любом случае препятствий сторонникам нового направления он не чинил (Pirinen 1976, 58 s.). Скорее всего, можно считать романтизированным преувеличением представление некоторых старых финских историков о Йоханнесе Петерсоне как о яром стороннике католицизма, оказывавшем глухое, упорное сопротивление распоряжениям короля и люто ненавидевшем пламенного проповедника Сяркилахти (ср. Melander 1921): в условиях того времени он просто-напросто вряд ли бы смог так долго сохранять за собой свое место, не будучи лоялен королю и проводимому им курсу. Кроме того, не лишено значения то обстоятельство, что в 1526 г. именно Пиетари Сяркилахти и Пиетари Силта ходатайствовали перед королем о назначении Йоханнеса Петерсона. на должность кафедрального пробста. Паавали Юстен в своей “Хронике” говорит о кафедральном пробсте как о “муже большого ума, твердости и опытности” (см. наш перевод жизнеописания епископа Мартина Шютте во второй части книги). Йоханнес Петерсон также отказался от целибата прежде, чем это было разрешено официально.
В этот период снятию возможного психологического напряжения между сторонниками более консервативных и радикальных взглядов могла хотя бы отчасти способствовать приверженность всего высшего духовенства Турку идеям библейского гуманизма. Косвенным подтверждением этому служит тот факт, что когда в 1525 г. по инициативе викарного епископа Магнуссона в Швеции было принято решение о переводе Нового завета на шведский в духе принципов Эразма Роттердамского (за основу был взят латинский текст издания 1522 г., отредактированный последним), члены капитула Турку были также привлечены к этой работе. Правда, им поручили не особенно значительный объем - перевод обоих Посланий апостола Павла к Фессалоникийцам и к Тимофею, но важен уже сам факт причастности клириков Турку к такому начинанию.
В этой связи представляется нелишним коснуться лингвистического профиля духовенства Турку в этот период. Как правило, кроме латыни, все они свободно владели шведским языком, но также и финским, который, судя по всему, для большинства из них был либо родным, либо хорошо усвоенным (правда, финский язык неизбежно обладал более низким статусом, коль скоро письменные тексты на нем созданы еще не были; кроме того, во многих случаях трудно с уверенностью сказать, какой язык был “первым” для того или иного клирика). Распространено было и знание (нижне)немецкого ввиду господствующего положения Ганзы на Балтийском море и активных контактов с Таллинном, откуда приезжали торговцы и ремесленники. В Турку постоянно проживало некоторое количество немцев; кроме того, в город периодически наведывались немецкие купцы, занимавшиеся оптовыми закупками – по-фински их называли kestit (от нем. Gäste, “гости”).
О судьбе перевода, порученного членам капитула Турку, в научной литературе высказывались разные суждения: с одной стороны, предполагается, что перевод указанных Посланий был-таки подготовлен, причем главную роль в этом сыграл Пиетари Сяркилахти; подобное мнение имеет под собой основание, учитывая тот факт, что в Лувене Сяркилахти посещал лекции Эразма (Pirinen 1962, 25 s.). С другой стороны, высказывалось сомнение, что клирики Турку справились с поручением, поскольку никаких сведений, удостоверяющих авторство перевода этих Посланий, не существует (Heininen 1976, 20 s.). В этой связи стоит напомнить, что еще в конце XV в. Йенс Будде, монах из Наантали, перевел на шведский ряд книг Ветхого Завета (см. Введение); правда, названный перевод остался в рукописном виде, но нам важен сам факт, что в епархии Турку в этом направлении уже кое-что было сделано. Зато по достоверным известиям в 1525 г. в Турку попал датский перевод Нового Завета и не исключено, что это было как-то связано с заданием перевести названный фрагмент Священного Писания на шведский. Как бы то ни было, подобная атмосфера благоприятствовала созреванию идеи перевода Библии на язык основной части населения страны, т.е. финский, что было делом гораздо более сложным ввиду отсутствия финской книжной традиции. Выход в свет шведского перевода Нового Завета (не суть важно, имела епархия Турку к нему какое-то реальное отношение или нет), вероятно, произвел немалое впечатление на всех, кто в Финляндии умел читать: Священное Писание зазвучало на языке повседневной жизни, что могло восприниматься как знамение грядущих перемен. Кроме того, к рассматриваемому периоду относится хранящийся в библиотеке Хельсинкского университета латинский экземпляр Нового Завета (в редакции Эразма) с пометками от руки, сделанными на латинском, шведском и финском языках. Исследование их особенностей позволило заключить, что автор, скорее всего, принадлежал к старшему поколению, ориентированному на библейский гуманизм, но не на Лютера (Heininen 1976, 24 s.). В Финляндии (как и повсюду в Северной Европе) идея перевода Слова Божиего на национальный язык объединяла сторонников разных течений, поэтому Эразмова редакция Нового Завета не обязательно должна была принадлежать поборнику решительного обновления Церкви.
Так в общих чертах выглядела церковная среда Турку в 1520-е гг. Предвестием грядущих перемен стала добровольная отставка епископа Свенсона в 1527 г., незадолго до исторического риксдага в Вестеросе: отсутствие признания со стороны папской власти и стремительно углублявшаяся пропасть между Римом и Густавом Вазой, вероятно, были тяжелым бременем для приверженного традиции прелата. Свенсон последовал примеру ряда шведских епископов, в том числе своего прежнего покровителя, архиепископа Ханса Браска. Правда, в отличие от последнего, сделал он это без лишнего шума и проклятий в адрес монарха, поэтому Густав Ваза милостиво позволил ему остаться в Швеции. Паавали Юстен в «Хронике епископов финляндских», написанной спустя четыре десятилетия после описываемых здесь событий, говорит о членах капитула этого времени в позитивном, уважительном тоне (см. перевод “Жизнеописания епископа Мартина Шютте” во второй части настоящей работы). Клирики новой генерации, пришедшей в церковь в следующее десятилетие, к воспитавшей их среде вовсе не относились как к чему-то чуждому и враждебному. Как показывают жизнеописания финских реформаторов, все они были настроены не на радикальный разрыв с предшествовавшей традицией, а, скорее, на диалог с ней: как мы далее увидим, эта особенность будет характеризовать ведущих церковных деятелей Финляндии на всем протяжении XVI столетия.
В епископство Эрика Свенсона до Финляндии доходили еще только как бы предгрозовые раскаты надвигающейся церковной реформы (в первую очередь речь шла о собственности церкви). Практичный епископ постарался извлечь личную выгоду из добрых отношений с королем: проведя удачные для Швеции переговоры с русскими представителями в середине 1520-х гг., он добился от монарха возвращения епископского замка Куусисто вкупе с прилегающими к нему землями; в целом епископская собственность оставалась при нем нетронутой. Тем не менее уже до исторического риксдага 1527 г. в Вестеросе церковь Финляндии ощутила на себе железную хватку нового монарха. В 1525 г., как и во всех прочих епархиях Шведского королевства, в пользу казны была отчуждена вся годовая церковная десятина, собранная в Финляндии. В следующем, 1526 г., после смерти престарелого кафедрального пробста Якоби от короля поступило письмо, в котором говорилось, что эта должность может быть сохранена за капитулом лишь при условии, что 1/2 собственности умершего прелата отойдет короне. Как уже отмечалось выше, Сяркилахти и Силта в том же году провели переговоры с королем об условиях вступления кандидата капитула Йоханнеса Петерсона в должность кафедрального пробста. В итоге было достигнуто соглашение, по которому капитул обязался уплачивать в казну 200 марок в год, что было достаточно для содержания одного писаря королевской канцелярии (Pirinen 1976, 58 s.). Можно сказать, что уже в это время начал устанавливаться тот стиль церковно-государственных отношений, который станет характерен для всего последующего правления Густава Вазы.
2.5. Разговор о первых шагах Реформации в Финляндии невозможно завершить, не сказав несколько слов о ситуации, сложившейся во втором по величине и значению городском центре страны Выборге. В начале XVI столетия этот город стоял несколько особняком ввиду своего географического положения, делавшего его (как не без пафоса иногда говорят финские историки) “форпостом западной цивилизации на Северо-Востоке Европы” (Heininen 1988, 14 s.). Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что Выборг был единственным средневековым городом Финляндии, имевшим кольцо оборонительных стен из камня; неслучайно именно здесь обосновались францисканский и доминиканский монастыри, распространявшие свое влияние на крайнем востоке подвластных Швеции земель, действовала городская школа, уровень которой по местным меркам был достаточно высок (см. ниже). Предполагается, что реформационные идеи начали проникать в этот центр Восточной Финляндии весьма рано. Более того, по мнению финского церковного историка первой половины XX в. О. Д. Шалина, новые веяния первоначально стали распространяться именно в этом регионе страны (цит. по: Heininen 1976, 17 s.; см. также Harviainen, Huhtala, Heininen 1990 20 s.; Nikkilä 1985, 39 s.). Этому способствовало несколько обстоятельств, делавших положение Выборга отличным от ситуации, сложившейся в Турку. Если последний был теснее всего связан со столицей королевства Стокгольмом, то Выборг, где проживало немало этнических немцев, традиционно имел устойчивые связи с Таллинном, Ригой, Нарвой, Тарту и потому не мог остаться в стороне от религиозных перемен, совершавшихся в Восточной Прибалтике и Центральной Европе. Учитывая весьма высокий образовательный уровень местного бюргерства и интернациональный состав населения города, можно даже предположить, что в 1510-е гг. кое-кто здесь уже мог быть хотя бы наслышан о сочинениях или переводах Эразма и других аналогичных идеях (ср. “Выборг с окрестностями и восточная часть провинции Уусимаа поначалу - вследствие близости к Восточной Прибалтике - представляли собой наиболее благоприятную почву для распространения Реформации в Финляндии”: Tarkiainen, Tarkiainen 1985, 45 s).
К сожалению, сохранилось очень мало материалов, которые давали бы конкретное представление о первых шагах Реформации в Выборге. К середине 1520-х гг. Реформация в Восточной Прибалтике шла уже полным ходом и вполне вероятно, что преподаватели и учащиеся городской школы Выборга были в курсе новых идей. В пользу последнего предположения говорит несколько обстоятельств. Во второй половине 1520-х гг. ректором школы был Йоханнес Эрасми (Эрасмуссон). По-видимому, он зарекомендовал себя с наилучшей стороны, проявляя сочувственное отношение к идее церковных реформ, коль скоро в 1528 г. королевским распоряжением был переведен в Турку и назначен канцлером нового епископа Мартина Шютте: это, безусловно, свидетельствовало о том, что ректор выборгской школы сочувствовал новым ориентирам религиозной политики Густава Вазы, одобренным на риксдаге в Вестеросе. По не совсем подтвержденным данным после отъезда Эрасми король направил в Выборг некоего Пиетари Сорои для проведения реформы школьного преподавания. Об этой реформе ничего достоверно не известно, но есть основания предполагать, что она носила антикатолическую направленность, поскольку уже в 1529 г. Сорои упоминается в качестве местного евангелического священника (Tarkiainen, Tarkiainen 1985, 41 s.). Позднее, в 1536 г., он станет церковным настоятелем (фин. kaupungin kirkkoherra) Выборга. В первой половине 1530-х гг. выборгской школой заведовал евангелический проповедник Клеменс, датчанин по происхождению, о котором известно, что он ввел в школе чтение античных авторов, чего раньше здесь не было (Heininen 1988, 15 s.). В пользу того, что Выборг был важным центром новых веяний говорит и тот факт, что из восьми молодых финских клириков, направленных епископом Шютте на учебу в Германию в 1530 - 1540-е гг., шестеро были выходцами из Выборга и прилегающих к нему восточных районов провинции Уусимаа и учились в местной школе, причем двоим из них - Микаэлю Агриколе и Паавали Юстену - суждено было впоследствии возглавить обновленную церковь Финляндии. Помимо указанных причин, распространению идей Реформации в Выборге мог способствовать и его своеобразный административный статус в 1520 - первой половине 1530-х гг. Дело в том, что после того как осенью 1523 г. Выборг был очищен от датчан, Густав Ваза передал его фактически в безраздельное управление своему шурину Йоханну - графу крошечного владения Хойя и Брухгаузен (Hoya und Bruchhausen) на севере Германии (к юго-востоку от Бремена) – за ценные услуги в борьбе с датчанами. Графский двор в Выборге был открыт новым веяниям, доходившим из Германии, т.к. королевский шурин поддерживал тесные контакты со своими немецкими родственниками. В родовом владении графа Йоханна, где остался править его старший брат, Реформация начала насаждаться “сверху” в 1525 г. Неудивительно, что проповедники идей Лютера находили в Выборге благосклонный прием. Так, в 1532 г. граф снабдил рекомендательным письмом некоего проповедника Й. Блока, до этого в течение нескольких лет проповедовавшего “чистое Евангелие” при его дворе (Heininen 1988 (2), 11 s.). Кроме того, упомянутый выше новый ректор школы Клеменс, сменивший на этом посту Эрасми, стал после Блока придворным проповедником. Высказывалось даже предположение, что уже в конце 1520-х гг. в домовой церкви герцоге могли отправляться евангелические богослужения (Heininen 1988, 15 s.).
Так или иначе, очевидно, что Реформация в Финляндии начиналась не только в административном центре страны Турку, но и на ее восточной окраине. При этом складывается впечатление, что в Выборге в силу указанных выше обстоятельств идеи Реформации (или, по меньшей мере, «Протореформации») могли иметь более широкую социальную базу, чем в Турку, где их носителями выступали преимущественно представители элиты духовенства (члены кафедрального капитула). В Выборге не было консервативного епископа, светский же правитель, как говорилось, был, напротив, расположен к новым веяниям. Кроме того, следует учитывать и то обстоятельство, что в силу важности стратегического положения Выборга Густав Ваза уделял ему особое внимание и, следовательно, мог только приветствовать перемены, происходившие в тамошней религиозной жизни.
По-видимому, о Выборге как о важном центре Реформации в Финляндии можно говорить примерно до середины 1530-х гг., после чего он утратил самостоятельную роль в силу изменившихся политических и церковных обстоятельств. С одной стороны, власть графа Йоханна пала, и с особым статусом Выборга как полунезависимого феодального владения было покончено (более подробно об этом см. в очерке, посвященном Паавали Юстену во второй части настоящей работы). С другой стороны, как мы видели, в середине 1530-х гг. Густав Ваза и радикальные реформаторы из его окружения перешли к более активным преобразованиям церковной жизни во всем королевстве. В этих условиях в Финляндии ведущая роль перешла к епархиальному центру, т.е. Турку. Кроме того, в эти же годы из Виттенберга на родину стали возвращаться первые финские магистры главного протестантского университета, которые сразу же получили должности в капитуле или в епископской канцелярии. Это лишь повысило статус Турку как центра распространения новых религиозных явлений, в то время как значение Выборга стало падать.
Завершая рассказ о первых проявлениях Реформации в Финляндии, еще раз подчеркнем, что наше внимание было сосредоточено преимущественно на церковной среде Турку и отчасти Выборга в силу самой специфики начинавшегося тогда религиозного обновления. С одной стороны, как констатируют многие авторы, Реформация в Финляндии отнюдь не начиналась как массовое движение (ср. Juva 1956, 31 s.; Salomies 1949, 33-38 ss.). Хотя в целом то же самое можно сказать о Швеции, все же там существовало больше предпосылок для распространения идей церковного обновления среди достаточно широких масс населения. В Швеции своеобразным (хотя и находящимся за пределами собственно религиозной сферы) катализатором таких идей стала ненависть к датчанам, распространившаяся и на Римскую церковь, которая в лице высшего духовенства поддержала Кристиана-Тирана: в результате в сознании представителей различных слоев шведского общества зародилась потребность в собственной национальной церкви. Кроме того, как мы уже отмечали, католическая церковь в Швеции располагала несравненно более значительными материальными ресурсами, чем в Финляндии. В последней названные предпосылки в целом отсутствовали, за исключением разве что ненависти к датчанам, называвшимся здесь “ютами”, juutit (датчане сожгли Турку и другие города страны). Городская жизнь в Финляндии была несравненно менее развита, чем на континенте или даже в Швеции: в начале XVI в. в городах, которые были своего рода крошечными островками в аграрном море, проживало от силы 2% тогдашнего населения страны (Suomen historian pikkujättiläinen 1987, 115 s.). С другой стороны, не следует недооценивать роли городов как проводников новых идей в силу их вовлеченности в тогдашний международный торговый и культурный обмен. Все шесть финских городов, существовавших в стране на исходе Средневековья, располагались на морском побережье и, несмотря на свои более чем скромные размеры, служили связующим звеном между внутренней (аграрной) Финляндией и внешним миром. Именно в городах, в первую очередь Турку и Выборге, сошлись два основных компонента, из которых развилась Реформация в этой стране: с одной стороны, активная роль светской власти в проведении церковных преобразований (ср. положение Турку как административного центра, тесно связанного со Стокгольмом; ситуация в Выборге в “графское время”), а с другой - распространение идей христианского гуманизма среди пусть и немногочисленной, но достаточно влиятельной и образованной верхушки епархиального духовенства.
Чтобы лучше понять специфику развития Финляндии, равно как и характер распространения реформационных идей в этой стране, вспомним еще раз концепцию центра и периферии в Шведском королевстве, развитую М. Клинге. Если согласиться с тем, что на протяжении XVI-XVII вв. Турку и прилегающий к нему район Юго-Западной Финляндии входил в состав центра (ядра) Шведского королевства, наряду со Стокгольмом и тяготевшими к нему территориями, то станет понятно, почему новые идеи начали распространяться в первую очередь именно в названном регионе Финляндии. О ведущей роли этой части страны красноречиво говорит и тот факт, что на исходе средневековой эпохи 80% всех церковных приходов располагались на юго-западе, в областях Собственно-Финляндия, Сатакунта и Хяме (Nikkilä 1985, 38 s.); кроме того, четыре из шести финских городов того времени (Турку, Раума, Ульвила, Наантали) находились именно здесь, а город Порвоо на берегу Финского залива был тесно связан с Турку: все это не могло не сказаться на распространении Реформации в Финляндии.
Тот же Пиетари Сяркилахти сформировал свои взгляды еще во время учебы на континенте и начал действовать в Турку параллельно со шведскими реформаторами, поддерживая новую религиозную политику королевской власти. В церковной среде Турку (с естественной поправкой на разницу масштабов) обнаруживались те же умонастроения, что и в епархиальных центрах самой Швеции. Что же касается Выборга, то, как мы видели, этот город на заре Реформации тяготел к Восточной Прибалтике, являясь форпостом на восточных рубежах королевства. Однако довольно скоро, по мере консолидации власти Густава Вазы, он должен был уступить первенство Турку, тесно связанному со Стокгольмом, где принимались важнейшие церковно-политические решения.
