Царское обещание
Никон проснулся рано утром, за час до света. Он всегда спал мало. С трудом скинув с себя мягкие беличьи и теплые соболиные покрывала, которыми старательно закутали его ученики, патриарх сполз с ложа и преклонил колена для обычной продолжительной молитвы. По традиции он разделил общую трапезу и даже съел немного хлеба и вареных овощей. Велев откинуть полости шатра, Никон с помощью учеников возлег на ложе и оттуда загоревшимся взором смотрел на памятные издавна берега Шексны, по которым летел слух о его возвращении.
Жители деревень, городков и сел спешили к берегу, чтобы видеть освобожденного страдальца, принять его благословение, поднести путешественникам потребное в дороге. То и дело разные струги каравана приставали к берегам, чтобы принять дары и заплатить за них новостями. Дальнозоркий в старости Никон видел на лицах многих людей слезы. Велев ученику поддерживать его под локоть,
122
патриарх неустанно благословлял собравшиеся ради его встречи народы.
Временами он впадал в забытье. Тогда ему чудилось, что не было тяжелых десятилетий, и не старец опальный патриарх, а молодой, полный энергии митрополит новгородский плывет во главе каравана к Москве, везя с Соловецких островов мощи Филиппа, митрополита московского и всея Руси, чтобы заставить склониться перед прахом замученного царем архиерея преемника Ивана Грозного на российском престоле — царя Алексея Михайловича.
В своем полубредовом состоянии Никон вдруг почувствовал холод. Да, в 1652 году правильное предчувствие повело его в путь по непогоде. В сопровождении большой свиты царедворцев митрополит новгородский быстро прошел путь от первопрестольной до моря-океана. Даже в устье Онеги ветер поднимал большие валы, но Никон не устрашился вывести целый флот лодей в бурное море. Ужасный шторм унес в пучину лодью с государевым дьяком и дворянами, прочие лодьи были разбиты и выброшены на берег. Немедля Никон сел в новую лодью и вновь повел караван к Соловкам. Он знал, что храним благодатью Божией и не погибнет, пока не исполнит своей миссии — освобождения российской церкви от власти земных владык.
В самое штормовое время, в апреле, взял Никон мощи Филиппа митрополита на Соловках и под плач монахов тронулся с ними к Москве. Не остановили его ветры и морские валы, речные супротивные течения и дорожные грязи. Всюду по дороге в городах и селах выходили встречать святые мощи люди с крестами и иконами. В окружении толп, как триумфатор двигался Никон к столице. И в разгар шествия получил митрополит новгородский сообщение от самого царя Алексея, что умер занимавший предназначенное Никону место патриарх Иосиф, «ожидаем тебя, великого святителя, к выбору».
123
Не как удобный великому государю кандидат в патриархи пришел он тогда к Москве, но как завоеватель с непобедимым оружием — благодатью Божией и мощами святого Филиппа, чтобы заставить власть светскую всенародно покаяться в притеснениях и оскорблениях, какие она нанесла власти духовной. Огромные толпы народа вышли встречать святые мощи. Все духовенство, включая крайне дряхлого владыку ростовского и ярославского Варлаама, двинулось навстречу Никону. Варлаам скончался, немного не дойдя до мощей. Царь Алексей Михайлович со своим двором не отставал от духовенства, подавая пример благочестия.
И по прошествии десятилетий Никон с восторгом вспоминал, как царь в присутствии бояр, духовенства и бесчисленного множества народа целовал мощи божьего угодника и приветствовал их «пришествие» в Москву, «чтобы разрешить согрешение прадеда нашего, царя и великого князя Иоанна, совершенное против тебя (Филиппа.— А. Б.) неразсудно завистию и несдержанною яростию» *.
Преемник кровавого тирана на царском престоле признавал конечную победу мученика над мучителем, духовного пастыря над светским владыкой. «Преклоняю сан свой царский,— обращался Алексей Михайлович к митрополиту Филиппу,— за согрешившего против тебя, да отпустишь ему согрешение своим к нам пришествием, да уничтожится поношение, которое лежит на нем за твое изгнание; пусть все уверятся, что ты примирился с ним. Умоляю тебя, и честь моего царства преклоняю пред честными твоими мощами, повергаю к молению всю мою власть, приди и прости оскорбившего тебя напрасно...
* Признание «согрешений» предшественников на престоле было для российских самодержцев крайне нетипично Уже в 1666 году на слова Никона, что митрополита Филиппа «мучи царь Иван неправедно», Алексей Михайлович сурово вопрошал: «Для чего он, Никон, такое безчестие и укоризну блаженныя памяти великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Руси написал?!»
124
Оправдалось на тебе,— продолжал царь речь к мощам,— евангельское слово, за которое ты пострадал, что всякое царство, разделившееся внутри себя, погибнет; и теперь у нас нет прекословящих тебе, нет ныне в твоей пастве никакого разделения». И следом за покаянием перед Филиппом митрополитом самодержец просил благословения у Никона митрополита. Никон с мощами вступил под своды кремлевского Успенского собора, куда три дня непрерывно шли толпы народа, исцеляясь у раки святого и от возлагаемых рук новгородского митрополита, прославляя двух митрополитов — почившего и ныне здравствующего.
Богатые дары получил Никон от государя — села и деревни в доход новгородского Софийского дома — резиденции митрополитов, множество одежд, вид которых мог вспомнить и в старости... Главная же награда — поистине, думал Никон, заслуженная — воспоследовала 25 июля 1652 года, когда на новгородское подворье в Москве явилась к митрополиту толпа духовных и светских чинов звать в Успенский собор вновь избранного патриарха.
«Как они тогда удивились,— усмехнулся старец, предавшийся грезам,— когда я отказался идти. И в другой раз отказался, и в третий, еще решительнее. Пришлось царю послать своих величайших бояр, чтобы и против воли меня привести — тогда пришел. Каково-то было гордому царю со всем народом молить меня много, чтобы изволил я стать патриархом московским и всея Руси. Я же, называясь смиренным, и неразумным, и недостойным пасти стадо овец Христовых, отвечал отказом, доколе царь мне не поклонился до земли и не пал на колени со всем народом, со слезами моля — да буду верховным пастырем всему государству.
— Нынешние холопы и лизоблюды царские, а не архиереи, бегом бы побежали на патриарший престол.— Любовался своим прошлым опальный патриарх.— Я же потребовал у царя и всех клятвы слушаться меня во всем, иначе
125
не буду патриархом». Слова этой вошедшей в историю речи до сих пор звучали в ушах Никона: «Мы, русские, зовемся христианами, ибо святое евангелие, и вещания святых апостолов, и святых отцов, и всех семи вселенских соборов, правила святых отцов, и царские законы, и церковные догматы — приняли все от православных греческих церквей и святых вселенских патриархов. На деле же не исполняем мы ни заповедей евангельских, ни правил святых апостолов и святых отцов, ни законов благочестивых греческих царей. Если хотите вы, чтобы был я у вас патриархом, то дайте слово и сотворите обет в сей святой соборной и апостольской церкви перед господом и спасителем Иисусом Христом, и пред святым евангелием, и пред пречистой Богородицей, и пред ангелами и всеми святыми. Обещайте, что будете держать евангельские Христовы догматы, и правила святых отцов, и благочестивых царей законы сохраните.
— Если неложно обещаете,— звучал голос Никона в Успенском соборе,— и будете нас слушаться во всем как начальника, и пастыря, и отца краснейшего, что вам говорить буду о Божиих догматах и правилах, за это по желанию и по просьбам вашим не отрекусь от великого архиерейства!»
Усердно и с любовью приняли это поучительное слово царь, бояре, освященный собор и народ — все, что сказано было, обещали перед святым евангелием и иконами выполнять непреложно. Тогда, поставив духовную власть в России на должную высоту, согласился новгородский митрополит вступить на степень высшего архиерейства.
