Мера жизни
По крайней мере самодержец так думал. Никон же был уверен, что Алексей Михайлович не сможет забыть своего «собинного друга» и рано или поздно устрашится небесной расплаты за свои деяния. Это сознание поддерживало опального патриарха многие трудные годы. Никон помнил все знаки внимания, полученные им от царя в заточении. Еще по приезде в Ферапонтов монастырь суровый пристав Аггей Алексеевич Шепелев весьма просил и умолял Никона принять пищу себе от милости царского величества, патриарх же отвечал: «Лучше умру, но не приму!» Потом другой пристав, Степан Лаврентьевич Наумов, сильно томил Никона тяжелым заточением, добиваясь, чтобы тот дал прощение и благословение царскому величеству и всему царскому дому.
«В нынешнем 1667 году сентября в 7 день,— написал Никон в Москву,— приходил ко мне, богомольцу вашему, Стефан Наумов и говорил мне вашим государским словом, что повелено ему... с великим прошением молить и просить о умирении, чтобы я, богомолец ваш, тебе... самодержцу, подал благословение и прощение, а ты, государь, богомольца своего милостью своей по своему государскому рассмотрению пожалуешь.
И я, смиренный, тебя, великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, и благочестивую государыню царицу и великую княгиню Марию Ильиничну, и благородных царевичей, и благородных царевен благословляю и прощаю. А когда я, богомолец ваш, ваши государские очи увижу — тогда я вам, государем, со святым молитвословием наипаче прощу и разрешу, яко же
223
божественное святое Евангелие показует о Господе нашем Иисусе Христе, и Деяние святых апостолов: всюду с возложением рук прощение и цельбы творили.
Смиренный Никон, милостью Божиею патриарх, засвидетельствую страхом Божиим и подписал своею рукою».
Никон ясно высказал, что дает только предварительное прощение, но царь, к негодованию патриарха, этим как будто удовлетворился и не спешил возвращать Никона из ссылки. Святейший, правда, принял присланную от царя тысячу рублей на милостыню, белуг, осетров, бочки римского, рейнского и церковного вина, отдав в общую трапезную братии, сам же к присланному не прикасался. Лишь спустя долгое время Никон согласился употреблять то, что присылалось ему из Москвы. После этого он соблаговолял принимать и другие подарки: Евангелие, церковные серебряные сосуды, деньги, меха и материи. Однако окончательно царя не прощал.
На больших крестах, которые Никон воздвигал вокруг Ферапонтова монастыря, на всех своих серебряных, медных и оловянных сосудах велел он делать такие надписи: «Никон, Божией милостью патриарх, постави сей крест Господень (если речь шла о кресте.— А. Б.), будучи в заточении за слово Божие и за святую церковь на Беле-озере в Ферапонтове монастыре в тюрьме». Он отказался брать у царя деньги на поминовение души почившей царицы Марии Ильиничны, ответив, что будет молиться за свою благодетельницу без мзды.
Тщетно умирающий царь Алексей Михайлович просил у Никона полного прощения и даже написал в завещании: «От отца моего духовного великого господина святейшего Никона, иерарха и блаженного пастыря, аще и не есть на престоле сем, Богу тако изволившу, прощения прошу и разрешения!» И Никон прослезился, узнав о кончине Алексея Михайловича, но ответил посланному сурово:
224
«Воля Господня да будет! Раз он здесь с нами прощения не получил, то в страшное пришествие Господне судиться будем!»
Напрасно умолял специально приехавший из столицы в Ферапонтов придворный Федор Абрамович Лопухин, чтобы Никон написал о царе хоть несколько прощающих строк. «Я подражаю учителю своему Христу,— отвечал Никон,— его словам в святом Евангелии: «Оставляйте, и оставится вам». По сему ныне глаголю: Бог его простит! А на письме прощения не учиню, ибо он при жизни своей мне из заточения сего свободы не учинил».
Вскоре, думал Никон, предстану я вместе с неправедным царем перед праведным Судией. Но почему-то эта мысль, некогда радостная, отдавала ныне горечью. Приходя в сознание, патриарх видел и ощущал, как его струг, окруженный великим количеством судов и лодок, сопровождаемый по речным берегам огромными толпами, медленно вошел с Волги в реку Которосль. Люди, войдя в воду, руками двигали струг против течения. У Спасо-Ярославского монастыря патриарха встречал воевода с городскими властями и архимандрит с собранием духовенства. Великое множество народа, ожидавшее патриаршего благословения, толпы людей, желавших хотя бы прикоснуться к нему, сильно утомляли недужного.
Царский дьяк и духовник Никона архимандрит Никита приказали перевести струг патриарха от огромного множества богомольцев к другому берегу реки. Здесь было тише, но люди не расходились. К вечеру, когда в ярославских церквах начали благовестить, Никон стал конечно изнемогать и озираться, как бы видя вокруг себя неких пришедших к нему. Механическими движениями рук он поправил себе бороду и волосы, разгладил одежду, будто готовясь в путь. Архимандрит Никита и братия начали петь над патриархом отходную молитву. Многие плакали.
Никону представилось, что он маленьким ребенком покоится на руках доброй Ксении, которая взяла его себе
225
на воспитание после смерти матери. Перед его мысленным взором быстро мелькали картины детства в деревне Вельдеманове Нижегородского уезда, злая мачеха, постоянное чувство голода. Старцу казалось, что он с огромной высоты падает в погреб, куда столкнула его мачеха, и едва не лишается духа. Или, заснув ранним зимним утром в еще теплой печи, просыпается от дыма и опаления огнем, как в аду, и в страхе близко смерти дико вопит, видя, что мачеха решила его умертвить; в последний момент бабка выбрасывает из печи зажженные дрова и спасает внука.
Никите кажется, что он среди деревенской жизни разучивается читать — он берет у отца своего Мины немного денег и идет в Макариев Желтоводский монастырь, усердно читает там Божественное писание и поет на всякой службе, а чтобы не проспать, ложится у благовестного колокола. Вот добрый татарин-прорицатель, который приютил Никиту с товарищами во время дальней прогулки из монастыря и взялся поведать им будущее. «Никито! — строго говорит ему татарин,— почто ты так просто ходиши, блюдися и ходи опасно, ибо ты будешь государь великий царству Российскому!»
Никита не верит этим словам, тем более что ему скоро приходится вернуться в деревню, куда его вызвал отец, ложно известив о своей тяжкой болезни. Но и отец, и бабушка скоро и впрямь умирают, надо вести хозяйство, надо жениться, ибо родственники не согласны отпустить Никиту в монастырь. Но он все же находит способ наслаждаться церковной службой: посвящается в священники одной деревенской церкви. Несколько лет тихой жизни обрываются переездом в царствующий град Москву — средоточие мирской суеты и непостоянства. Годы понадобились, чтобы уговорить супругу лучше Богу, чем миру работать,— наконец они решают обрести удобный путь к спасению в монастыре.
Устроив келью и дав вклад за жену в московском Алексеевской девичьем монастыре, Никита налегке идет к
226
далекому северному морю-океану в самый пустынный Анзерский скит, стоящий на острове близ монастыря Соловецкого. Отрясая с себя бремя мирской жизни, он постригается в монахи под именем Никон. Наконец он свободен. Келья от кельи стоят далеко, и в каждой живет лишь по одному брату, всего двенадцать человек.
Никон питается небольшим запасом муки, привозимым на остров государевой милостью каждое лето, ловит рыбу, растит овощи. Он истово и радостно спасает душу, предаваясь великому посту и воздержанию, день и ночь молится, совершая по тысяче поклонов, спит мало. Но ненавидящий добро дьявол не спит совсем. Стрит Никону от молитв и трудов в келье опочить — обступают его злые духи, кружатся кругом мерзкие хари, смотрят из углов страшилища, давят монаха во сне. Чтобы немного отдохнуть, нужно Никону каждый день воду святить и всю келью кропить.
Цепляется за душу Никона мир, не хочет отпустить совсем к Богу. Зело оскорбился инок и душа его пришла в смятение великое при вести, что супруга его, живучи не пострижена в монастыре, восхотела вновь мирской суете вдаться и вторично замуж выйти. Никон то молился Богу о ее спасении и от неблагого начинания обращении, то писал родственникам, умоляя их жену увещевать. То ли молитвы, то ли уговоры родичей помогли — приняла его жена монашеский образ и Никон еще усерднее возблагодарил Бога, что не оставил в презрении его прошение...
Скорбит Никон душевно и телесно, быстро пробегая скорыми шагами мыслей по тропинкам жития своего. Но вот как бы просветление настает и пелена спадает с глаз, тело становится легким и как бы воспаряет над ложем. Никон видит свою бедную келью в Анзерской пустыни, освещенную чудесным светом. Посреди ее стоит сосуд, исполненный доверху неких семян. Близ него — светозарный юноша. «Мера твоих трудов исполнена есть»,— говорит он Никону. Никон хочет повернуться — роняет сосуд, рассыпав содержимое его по полу. Он начинает вновь собирать семена в ту же меру, но она не наполняется...
227
