Эпилог
«Сохрани нас Господь, — писал в 1691 году Пьер Бейль, — от протестантской инквизиции! Еще пять-шесть лет, и она станет столь ужасной, что люди будут стремиться к тому, чтобы вернуть римскую инквизицию». Этот взрыв раздражения человека, который менее чем за десять лет до того потерял учительскую кафедру во Франции, а спустя два года потеряет пост и в Роттердаме из-за претензий соперничающих конфессий, напоминает нам о неослабевавшей силе религиозной нетерпимости в 1700 году. Существует несколько доказательств того, что крупные протестантские конфессии были так же нетерпимы друг к другу в 1700-е годы, как и в 1600-е, если не сильнее. Кажется достоверным, например, что в Англии больше священников было лишено бенефициев в ходе пуританского восстания 1640-х годов или реставрации англиканской церкви в 1660-е годы, чем в 1550-е годы, когда Мария Тюдор восстановила в стране католицизм. Даже Славная Революция 1688 года в конце концов согнала с кафедр больше английских викариев, чем елизаветинская реставрация 1560-х годов. В Шотландии это несоответствие было еще более вопиющим, а реставрация пресвитерианской церкви в 1690-е годы оказалась худшим бедствием для местного приходского клира. Более того, лишенные приходов пасторы XVII века не получали пенсий от доходов их бывших бенефициев, в отличие от английских монахов или шотландских католических священни-
215
ков эпохи Реформации. Генри Камен называл английский статут о веротерпимости 1689 года «реакционным по тону и содержанию», указывая, что в нем отсутствовала теория веротерпимости, что он не отменил ни одного из существовавших статутов, направленных против религиозной свободы, и даже уничтожил многие завоевания религиозной свободы в североамериканских колониях Британии (1).
Если протестантский экуменизм в 1700 году все еще оставался химерой, то так же обстояло дело и с мирным сосуществованием протестантов и католиков. Хорошо известные иренические переговоры Лейбница и Боссюэ1 кажутся еще более бесплодными, нежели переговоры Меланхтона и Контарини2, состоявшиеся на полтора века раньше в Регенсбурге. Возможно, акт о терпимости, изданный английским правительством в 1689 году, неправильно назван, но этого нельзя сказать о его ирландских карательных законах 1690-х годов. Самые суровые преследования немецких кальвинистов пришлись не на ужасные годы Тридцатилетней войны, но на 1690-е годы, когда курфюрст Пфальца был католиком, а в княжестве стояли войска Людовика XIV. Когда Людовик XIV в 1685 году отменил Нантский эдикт, это его действие не воспринималось как анахронизм, но — как и многие другие деяния этого монарха — служило выразительным символом его эпохи.
Историки согласны между собой в том, что в крупнейшей стране Восточной Европы, королевстве Польском, за «золотым веком» веротерпимости, XVI столетием, последовал «серебряный век», начало XVII века, потонувший после 1648 года в польском «Потопе». Поучительно будет сравнить польского дворянина, обезглавленного в 1689 году за атеистические воззрения, с польским дворянином, который столетием ранее попрал ногами распятие и вышел сухим из воды. Поучительно также вспомнить, что самая страшная религиозная резня в Восточной Европе, восстание казаков, истреблявших евреев (а также латинян и даже униатов, которые, к своему несчас-
216
тью, оказались в их руках) в беспрецедентных масштабах, пришлось на то же десятилетие, когда и Западная Европа оказалась свидетельницей ужасной резни, восстания ирландских католиков против шотландских колонистов Ольстера. Восточная и Западная Европа в раннее Новое время и том, что касалось религиозной терпимости или ее отсутствия, не всегда жила по разному календарю.
Основными жертвами религиозной нетерпимости на протяжении раннего Нового времени всегда были евреи. Для них казачьи расправы были худшими гонениями, с которыми они сталкивались где-либо в христианском мире, и они, безусловно, стали первым крупным погромом со времен лиссабонской резни 1506 года. В истории преследований евреев со стороны христиан в Европе раннего Нового времени доминируют не коллективные погромы, но, скорее, медленная, но верная травля остатков иберийских сефардов испанской и португальской инквизициями. Поначалу в Испании преследования были жестокими; в течение 50 лет с момента основания в 1478 году инквизиции здесь была убита тысяча обращенных евреев, но позднее число костров резко пошло на убыль: на протяжении полутора столетий было казнено около 500 евреев. Однако эти казни продолжались исключительно долго; в Испании в 1720-е годы, при Бурбонах, инквизиционные трибуналы все еще предавали смерти иудаизантов; еще чаще их казнили благодаря усилиям португальской инквизиции в XVIII веке. В печатных памфлетах из Лиссабона приводится перечень имен 31 иудаизанта, казненного в ходе 18 autos da fé в 1684—1720 годах, и еще 126 человек, погибших на 22 autos в 1723—1754 годах (евреи продолжали составлять 85% дел лиссабонской инквизиции на протяжении обоих периодов). С точки зрения евреев-сефардов, по крайней мере XVIII век принес христианам слишком мало «просвещения» (2).
На большей части христианского мира, помимо средиземноморских земель, подчинявшихся инквизиции, и Голландии, в начале XVII века было убито больше ведьм,
217
чем раньше. В некоторых местах пик охоты на ведьм приходится лишь на вторую половину XVII столетия. Параллель между австрийскими ведовскими процессами Zauberjäckl (1675—1681) и крупнейшей паникой, разразившейся в Швеции (1668—1676), поразительна. В герцогстве Вюртемберг нечто, близко напоминающее антиведовскую истерию, пришлось на 1683—1684 годы; в североамериканских колониях Британии это произошло несколько позже, в 1692 году. Хронология польских и венгерских ведовских процессов показывает, что статистический пик был достигнут около 1720 года. Даже суды инквизиции, оставившие идею казни ведьм столетием раньше, в XVIII веке все еще преследовали людей за другие формы магических суеверий. В циничной, карнавальной Венеции самое большое число людей было осуждено за недозволенную магию в 1709 году, когда вынесли около 200 приговоров.
Итак, XVIII век изобиловал проявлениями нетерпимости и суеверия. Швейцарцы в 1713 году еще вели внутреннюю религиозную войну (и убили последнюю ведьму в 1782 г.). Голландские католики прошли через мучительное испытание янсенистской схизмой, которая наконец завершилась в 1727 году, приблизительно в то время, когда в полосу многочисленных схизм вступило шотландское пресвитерианство. Архиепископ Зальцбурга в 1730-х годах изгнал тысячи своих подданных-лютеран; лиссабонская инквизиция возобновила свой крестовый поход против «новых» христиан, которые к тому времени были потомками обращенных иудеев в шестом или седьмом поколении. К 1730 году в католических странах были претворены в жизнь все тридентские реформы, а в протестантской Европе почти устранены суеверия, но до подлинной веротерпимости было так же далеко, как и раньше, а конфессионализм так же силен, как и прежде.
Именно на этом фоне следует рассматривать поколение Бейля, Беккера и Тьера, а также людей XVIII века — эпохи зрелого Просвещения. Что касается первых, глав-
218
мое заключалось в том, что они жили во время масштабных религиозных гонений на разные секты и на ведьм. Смелость Бейля и его современников, оспаривавших значимость комет или власть дьявола, покажется большей, если мы примем во внимание обстоятельства их жизни. В то же время желание Бейля и Беккера оставаться ортодоксальными кальвинистами или Тьера — неустанного классификатора католических суеверий — избежать серьезных проблем со своей церковью свидетельствует о сохранении жизненной силы конфессионализма в христианском мире. Первые борцы с суевериями не были сепаратистами.
С другой стороны, Вольтер и его собратья-деисты жили и эпоху, когда открытые религиозные преследования в рамках христианских церквей прекратились, конфессионализм утратил большую часть силы, и даже сам дьявол, казалось, потерял способность внушать страх. Они могли предвидеть постконфессиональную, пожалуй, даже постхристианскую Европу. Они могли восклицать: «Ecrasez l'infâme!»3, и были свидетелями того, как их кампания нозымела успех: реабилитация Каласа; отмена пыток всеми прогрессивными правительствами; практическое прекращение ведовских процессов в Западной Европе, значительное снижение их числа даже на востоке; запрет не l'infâme, но ее правой руки, ордена иезуитов, в 1772 году; воплощение просвещенного деспотизма, Иосиф II, унаследовавший трон Габсбургов и издавший буквально тысячи распоряжений, направленных на реформирование религиозной жизни на значительной части Восточной Европы. Люди зрелого Просвещения могли всерьез противостоять и противостояли всем видам нетерпимости и суеверия, за исключением его наиболее социально востребованной формы, антисемитизма. «Просвещенный» ашкенази из Меца в 1787 году жаловался, что «во Франции много пишут и спорят о терпимости, но при этом люди думают только о разных христианских сектах. Нас игнорируют, ибо философы смотрят на нас, как на нечто,
219
не имеющее значения Я не знаю, разделяет ли этот философский век предубеждения против нас, но знаю, что мы все еще ощущаем их неумолимые последствия» (3).
Лишь Французская революция начала претворять в жизнь идею Бейля о том, что полноценная система религиозной терпимости у европейцев включает в себя не только мирное сосуществование протестантов разных толков или протестантов и католиков, но также христиан и иудеев.
220
