Основания для идеологии и политики коммунистической оппозиции в массовом сознании

Мы видели, что несмотря на то, что традиционные, «настоящие» верующие и атеисты — мировоззренческие противоположности и одновременно они представляют собой группы с противоположным по большинству параметров социально-демографическим составом, по своим политическим позициям они противоположностями не являются. Более того, в их позициях есть черты сходства, и в ряде вопросов они вместе отклоняются от «среднерусской позиции» в сторону, противоположную другим, промежуточным, группам.

Среди представителей и той и другой группы больше, чем в других группах, лиц, поддерживающих КПРФ (хотя среди атеистов относительно много членов КПРФ, а среди пассивных верующих членов КПРФ в нашей выборке нет вообще и голосуют традиционные верующие значительно реже атеистов). В обеих этих группах больше, чем в других, людей, мечтающих вернуться к советским порядкам, причем традиционные верующие особенно склонны поддерживать социалистические идеи и ценности — экономического примата государства, равенства, и отвергать капиталистические — конкуренции, частной собственности. В обеих этих группах сильна ностальгия по СССР и неверие в жизнеспособность и «серьезность» новообразовавшихся государств. В ряде моральных вопросов представители этих групп также дают относительно схожие ответы. Более того, среди атеистов относительно сильна поддержка привилегий РПЦ. Чем объясняются эти элементы сходства?

Мы уже говорили, что атеисты и традиционные верующие по социально-демографическому составу являются яркими противоположностями по всем параметрам, кроме двух.

Во-первых, это — возраст. И те и другие в массе своей — далеко не молоды (хотя атеисты — просто не молоды, а верующие — стары). Во-вторых, хотя социальное и материальное положение атеистов несоизмеримо лучше социального и материального положения верую-

72

щих, динамика этого положения, как мы уже говорили в предыдущей главе, и у тех и у других не слишком благоприятная. Традиционные верующие с капиталистическими реформами просто превратились из бедных в нищих, а атеисты, среди которых многие занимали вполне «приличное» положение при советской власти, испытывают явные трудности в сохранении и улучшении своих позиций. Удельный вес тех, кто считает, что за последние 5 лет их материальное положение ухудшилось, среди атеистов выше, чем среди всех опрошенных, а считающих, что оно улучшилось, — ниже15.

На наш взгляд, в этом и надо искать причины сходства политических позиций двух диаметрально противоположных по основам своего мировоззрения групп. И та и другая группа принадлежат прошлому. Только традиционные верующие — прошлому очень старой деревенской русской культуры, сохранявшейся «как пережиток» в годы советской власти, а атеисты — к самому советскому прошлому. Обоих роднит отвержение постсоветского капитализма или, во всяком случае, недоверие к нему.

При этом в сознании представителей этих групп два очень разных и в свое время боровшихся друг с другом прошлых начинают как бы «сливаться».

Для традиционных верующих советская власть — это не атеистическая власть, устраивавшая гонения на церковь и верующих. Эти гонения — в очень далеком прошлом и уже забылись, тем более, что последние десятилетия советской власти никто им в церковь ходить не мешал. Это — прошлое маленьких, но стабильных зарплат и пенсий, уверенности в завтрашнем дне, отсутствия порнографии в книжных ларьках и по телевидению.

Равным образом для антикапиталистически и оппозиционно настроенной части атеистов религия — это не реакционная идеология, которая должна отмереть к наступлению коммунизма (атеизм уже сам отмирает, а о коммунизме все давно забыли), а скорее идеология, способная противостоять западному капиталистическому влиянию, союзник в борьбе с новым.

Перед лицом новых врагов и опасностей старые ослабшие враги забывают прошлое и становятся друзьями. (Так в США, например, перед лицом угрозы либерализма и секуляризма могут вместе выступать церкви, ранее яростно боровшиеся друг с другом).

В массовом оппозиционном сознании возникает гибридный образ чего-то вроде советской власти с приматом православия. Но это и

73

есть идеология современной КПРФ, эклектически соединяющая ленинизм с тем, что Ленин ненавидел всей своей душой, — русским национализмом, традиционализмом, православием, это и есть то соединение красных и монархических флагов, которые мы так часто могли видеть на оппозиционных митингах первой половины 90-х годов. То, что может казаться чисто политической и цинично-оппорту-нистической комбинацией политиков, на деле имеет глубокие основания в массовом сознании.

На наш взгляд, в наших опросах отчетливо выступает образ российской «левопатриотической» оппозиции, в социальном плане руководимой активными энергичными мужчинами старше среднего возраста и выше среднего образования и дохода, достигшими хорошего положения при советской власти, но испытывающими трудности с приспособлением к новым условиям, за которыми идет старый, необразованный, нищий и пассивный традиционалистский электорат, а в идеологическом плане сочетающий православие и «социалистические идеалы».

Но опросы показывают и другое — выражаясь старым публицистическим языком советской эпохи, «историческую обреченность» коммуно-патриотической оппозиции. Это видно из распределения ответов на самые различные вопросы среди разных возрастных групп. Приведем только несколько из них (см. таблицу 2.16).