Введение
В Советском Союзе религия была изгнана из публичной сферы, поскольку эта сфера была целиком наполнена другими символами, ритуалами и доктринами — своеобразной квазирелигией, каковой был коммунизм. Религия была тайной формой внутренней эмиграции, находясь на самой глубине приватного, насколько оно вообще было мыслимо. Начиная с последних лет советской истории, религия вышла на свет из подполья и перестала быть только приватным убежищем. Сфера публичного опустела и открылась, и религия быстро вступила в нее.
Эта перемена, в некотором смысле, не была очевидной и неизбежной. Дело в том, что, включившись в мировые культурные процессы, российское общество оказалась под влиянием таких постмо-
116
дернистских тенденций в области религии, как релятивизм, эклектика, консюмеризм и приватизация. В сущности, впервые в истории России начал складываться истинный секуляризм.
Однако в действительности произошло другое — резкое усиление публичного значения религии. Публичный «престиж» религии впечатляющее вырос в конце 80-х — начале 90-х гг. (возможно вследствие простого снятия запретов) и сохранился на этом высоком уровне в последующие годы. Религия стала в высшей степени публичным явлением1.
Одна из особенностей этого поворота состояла в преимущественно пассивном, а не активном характере этой публичности. Тогда как собственные голоса религиозных лидеров и общин по разным общественным поводам звучали по-прежнему довольно слабо, обращение к религии со стороны политиков, интеллектуалов и широкой публики стало постоянным и общепринятым. Религия стала использоваться как источник культурных аргументов, коллективной памяти и символической силы, столь необходимой для самоутверждения отдельных социальных групп, общественных элит и государства.
Эта статья посвящена публичному дискурсу о религии, развернувшемуся в центральной российской периодике. Именно этот дискурс стал той сферой, где религия заново открывалась, переосмысливалась и примеривалась к проблемам меняющегося общества2. Масс-медиа, и особенно новая московская пресса, сыграли выдающуюся роль в падении Советского Союза и продолжали, уже в постсоветской России, быть зеркалом массовых настроений, но одновременно и формировать их; несомненно, этот источник заслуживает особого внимания3.
Дискурс, который мы находим в периодике, проявляется в различных формах — от коротких оценок, брошенных между прочим, до подробно разработанных памфлетов, аналитических эссе и дискуссий. Он касается множества предметов, из которых я выделю для этой статьи только четыре: характеристика современной религиозности; религиозный плюрализм; религия и государство; религия и поиск «национальной идеи»4.
Ключевой вопрос этой статьи связан с одной странной диспропорцией, которая сразу же бросается в глаза: религия привлекает так много публичного внимания при том, что практическая, традиционная религиозность, обычно измеряемая в цифрах посещения церквей и групповой аффилиации, удивительным образом сохраняется на том же низком уровне, что и до периода реформ5. Если уровень религиоз-
117
ности как таковой столь невысок, почему так велико внимание общества к религии? Какие функции (кроме чисто религиозных) выполняет в обществе эта публичная религия?
