Взаимоотношения между церковью и государством и религиозное законодательство в советский период (1917—1991 гг.)
О попытке «социалистического строительства» в России писалось, что она была идеологически «направляемой или управляемой модернизацией» (Field M., 1976, p. 2). Эта концепция полезна для нашей темы, так как она указывает на основные элементы, которые в разных комбинациях присутствовали в религиозной политике на протяжении советского периода6.
Модернизаторская сторона советского проекта (или «утопии», как некоторые предпочитают его называть) состояла в обещании устранить все социальные и правовые границы, основывающиеся на религии, и ввести светские принципы управления. Более того, эта политика рассматривалась как часть разрушения «старого порядка». Декрет о свободе вероисповедания, церковных и религиозных объединениях, изданный в январе 1918 г., должен был заложить основаны советского религиозного законодательства7. Декрет провозгласил равенство всех религий перед законом и государством, равенство всех граждан независимо от их веры и свободу исповедовать и распространять религиозные убеждения. Также вводилось строгое разделение церкви и государства и запрет на религиозное образование в государственных школах. Эти принципы были подтверждены в Конституции РСФСР 1918 г., которая, в частности, признала «свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды». Однако последующее советское религиозное законодательство практически свело на нет принципы Декрета 1918 г., воплощая лишь то, что проводящие
187
религиозную политику в рамках советской «направляемой» или «управляемой» модернизации считали идеологически правильным или политически выгодным.
Так, уже в период «разрушения старой системы» (1918—1923 гг.) принцип отделения церкви от государства интерпретировался как разрушение институтов церкви, которая была одной из опор той системы8. Патриархия была ликвидирована, тысячи священников подверглись репрессиям, религиозное образование и публикация религиозной литературы были сильно ограничены, а религиозные праздники и собрания запрещены. В то же время политика «отделения церкви от государства» включала, в качестве тактической меры, поощрение прежде угнетенных меньшинств, таких как старообрядцы, и формирование раскольнических групп внутри господствующих религиозных институтов.
В период «построения системы», особенно на стадии мобилизации для «строительства социализма» (1928—1938 гг.), советские управленцы, ответственные за религиозную политику, создали систему идеологической монополии, которая оставалась ее отличительной чертой до распада коммунистического государства. Принцип отделения церкви от государства на деле означал оттеснение религии из общественной сферы в частную и в официально разрешенные места для богослужения. Далее, советское государство продолжало разрушение религиозных институтов, которые к 1938 г. оказались на грани полного уничтожения.
В то же самое время советская версия «научного атеизма» стала органической частью официальной идеологии и политики. Во многих отношениях симбиоз коммунистической идеологии, советского государства-партии и «советской земли» заместил дореволюционную идеологическую триаду. В период «мобилизации» этот симбиоз стал важным маркером социальных границ, оставляя всех верующих «за чертой» и определяя их как врагов возникающего «социалистического общества».
О начале этой политики сигнализировал уже Декрет 1929 г. о религиозных ассоциациях, который оставался юридической базой институциональной религии до конца 1980-х годов. Декрет 1929 г. признавал свободу атеистов на «антирелигиозную пропаганду», в то время как свобода верующих сводилась только к праву исповедовать свою религию и участвовать в богослужении. Всякая благотворительная и образовательная деятельность религиозных ассоциаций была запрещена. Государственный контроль над религиозными организа-
188
циями облегчался введением обязательной регистрации. Эти принципы были позднее подтверждены в Конституции 1936 г., и, с некоторыми важными изменениями, в Конституции 1977 г.9 Более того, в 1930-х годах были изданы несколько декретов и распоряжений, которые позволяли использование неправовых средств для закрытия церковных общин, конфискации и разрушения мест богослужения и репрессий против духовенства и верующих мирян (Одинцов М., 1994).
В период «стабилизации системы» (1938 г. — начало 1980-х годов) происходило более прагматичное приспособление религиозной политики к социальным и культурным реалиям советского общества. Сталин сделал несколько уступок Русской Православной церкви во время второй мировой войны, явно апеллируя к русскому патриотизму. Хрущев обещал либерализацию религиозной политики в конце 1950-х годов, что наряду с другими мерами должно было придать социализму «человеческое лицо». Более того, разногласия во взглядах на совместимость коммунизма и религии стали проявляться на высшем уровне советского руководства (Одинцов М. И. и др., 1995, с. 63).
Но за временными «оттепелями» в религиозной политике следовали агрессивные антирелигиозные кампании, развернутые теми же самыми лидерами — Сталиным с конца 1940-х до начала 1950-х, Хрущевым в 1959—1963 гг. Советский режим продолжал сохранять контроль над религией через всеобъемлющую систему административных, политических, идеологических и юридических учреждений, начиная от специального Пятого управления КГБ до Совета по делам религий. Эти учреждения, как правило, руководствовались не столько специальными правовыми положениями, сколько неправовыми политическими соображениями. Эти меры включали контроль за руководством церкви, который привел к взаимному приспособлению, что часто комментировалось как в России, так и за ее пределами.
Непосредственное отношение к нашей теме имеет еще один аспект правового регулирования религии в СССР. Хотя все формы преследования и дискриминации на религиозных основаниях были формально незаконными, они часто получали оправдание путем определения религиозной активности как исключительно светской деятельности, которая подпадает под уголовные законы или административные правила (Rowe M., 1989, p. 139). Можно утверждать, что в некотором отношении такое понимание религиозной активности сходно с тенденцией интерпретировать непривычную религиозную практику в рамках сугубо светского понимания, что, как уже говорилось,
189
встречается и в западной правовой практике. Но советская политика навязывания секуляризма со стороны государства привела к гораздо более серьезным и политически мотивированным предрассудкам. Не случайно, что в 1960 г., примерно в то время, когда советские власти провозгласили завершение строительства социализма, был введен новый Уголовный кодекс, поставивший вне закона некоторые виды религиозной деятельности, которые посчитали несовместимыми с предписываемым здоровым и исключительно светским социалистическим образом жизни.
Его 142-я статья провозглашала уголовно наказуемой организацию собраний, процессий и религиозного образования несовершеннолетних. Согласно статье 227, человек подвергался уголовному преследованию, если он участвовал в действиях, «осуществляемых под видом религиозной проповеди или религиозных церемоний, которые связаны с причинением вреда здоровью граждан, или с иным видом посягательства на личность или права граждан». Анализ показывает, что эта статья обычно применялась к таким действиям, как крещение, обрезание или отказ от переливания крови. Отказ участвовать в военных действиях, государственных церемониях и празднованиях также квалифицировался согласно этой статье, как уголовное преступление. Более того, для юридического контроля над религиями все чаще использовались услуги психиатров, ибо согласно подобному пониманию, религиозное самовыражение в социалистическом обществе граничило с социально опасной патологией.
Помимо введения специальных статей, приравнивание религиозной деятельности к уголовному преступлению происходило также через необоснованное применение уже установленных законов и процедур. Так, статьи 70 и 191-прим Уголовного кодекса (соответственно «антисоветская пропаганда и агитация» и «распространение заведомо ложных сведений, порочащих советскую государственную и общественную систему») применялись против тех, кто писал или публиковал религиозные материалы, и тех, кто протестовал против нарушения конституционных гарантий свободы религии. Собрания на открытом воздухе могли привести к уголовному преследованию по статьям 190-3 (нарушение общественного порядка) или 205 (хулиганство). Те, кто в качестве основной работы выбирал службу своей религиозной общине, могли наказываться за «паразитизм», то есть добровольную безработицу, что считалось незаконным в СССР (статья 209 Уголовного кодекса). Советские люди хорошо себе пред-
190
ставляли, что быть верующим — это не только подвергать себя возможным преследованиям, но и испытывать ограничения в профессиональной карьере, получении образования и во многих других сферах жизни.
Празднование тысячелетия Русской Православной церкви в 1988 годы было сигналом стратегических, а не тактических изменений в советской религиозной политике.
