6. Социальные функции нетерпимости к атеизму
Одной из особенностей массового сознания американцев, непосредственно вытекающих из природы американской буржуазной идеологической системы, является широко распространенная нетерпимость к атеизму. При всей аморфности и неопределенности американской массовой религиозности, при всей терпимости к любым религиозным различиям, к самым экзотическим и причудливым формам религий, американцы проявляют значительно больше терпимости к «Церкви Сатаны», чем к атеистам. Американская пресса ничего не говорит о том, чтобы появившихся в 60-е годы поклонников сатаны травили. Тон самой прессы по отношению к ним скорее иронический, чем злобный. А по отношению к группе атеистов, возбуждавших судебные процессы по поводу неконституционности ряда форм государственного покровительства религии — тон озлобленный и их травлю даже такой респектабельный журнал, как «Тайм», описывает с нескрываемым злорадством 83.
83 Лидер небольшой, но активной группы атеистов («Общество свободомыслящих»), борющихся с нарушениями I поправки к конституции и с государственным покровительством религии,— миссис Меррей. Ее детей избивали более 100 раз, в ее доме били стекла, топтали цветы, присылали ей разные ругательные письма и даже присылали по почте ее фотографии, побывавшие в туалете. «Тайм» назвал ее «самой ненавистной женщиной Америки» (Тайм, 1964, 15/V, 33—34). Против нее возбуждали разные судебные преследования, и одно время вынудили ее бежать на Гаваи (Тайм, 1964, 3/VII, 66). В американских журналах сотрудничают прекрасные фотографы, способные найти такой ракурс и момент, что любой урод будет красавцем, а красавец — уродом. На снимках в этих журналах миссис Меррей — что-то вроде монстра из фильма ужасов. Снимки как бы говорят: «Вот какие монстры мешают нам спокойно верить в бога».
153
Более 80% американцев, по данным одного опроса общественного мнения, заявляют, что никогда не стали бы голосовать за кандидата в президенты — атеиста, каким бы человеком он ни был и какую бы программу он ни выдвигал (61; 120).
В исследовании нетерпимости американцев, предпринятом С. Стоуффером, приводятся следующие данные. На вопрос о том, позволили бы вы атеисту публично говорить против религии и церкви? «нет»,—ответило 60%, «да» — 37%; на вопрос: «Изъяли бы вы из библиотеки атеистическую книгу?» — «да»—ответило 60%, «нет» — 35%; на вопрос: «Позволили бы вы атеисту преподавать в колледже (не «научный атеизм» преподавать, а прост преподавать)?»— «нет»,—ответило 84%, «да»—12% (179; 32—33). Как мы видим, степень нетерпимости колоссальная. И на первый взгляд она находится в разительном противоречии с принципами свободы и демократии, постулируемыми американской буржуазной идеологией. На самом деле, хотя логически здесь может быть противоречие, психологически и социально здесь противоречия нет, более того, одно предполагает другое.
Чем же все-таки объясняется эта нетерпимость и каковы ее функции?
Прежде всего отметим, что нетерпимость к атеизму сочетается с широчайшей религиозной терпимостью и этим идеологически и психологически принципиально отличается от нетерпимости, скажем, ирландского протестантского экстремиста, для которого «паписты» — не меньшее пугало, чем коммунисты, или испанского франкиста, ненавидящего коммунистов, но не любящего и протестантов. Здесь нечто иное.
Как мы уже говорили, «средний американец» не так терпим, как это может показаться на основании его религиозной терпимости. В отношении религиозных различий он ведет себя, как мог бы вести себя образованный европеец с секуляризированным сознанием, переросшим примитивные религиозные и идеологические мифы. Но «средний американец» отнюдь не находится на таком высоком уровне сознания. Просто в соответствии с особой организацией американской буржуазной идеологии, неотъемлемыми элементами которой являются признание равноправия и высокой ценности любой религии, «общерелигиозное освящение» этой идеологией и значительная степень «аморфности», допустимости «внутриидеологиче-
154
ских» различий, религиозная терпимость «среднего американца»— это терпимость к «внутриидеологическим» различиям. Его нетерпимость к атеизму — это нетерпимость к чуждой идеологии. Потенциал нетерпимости «среднего американца», возможно, не меньше, чем у испанского франкиста — католика, но распределяется этот потенциал иначе. Если абстрактно-религиозное освящение американской буржуазной системы ценностей в сочетании с требованием терпимости к религиозным различиям есть аспект американской буржуазной идеологической системы, а атеизм — знак, символ, аспект отрицания этой системы84, то терпимость к религиозным различиям не исключает, а предполагает нетерпимость к атеизму, функционально связана с ним.
И эта нетерпимость к атеизму выполняет важнейшие защитные функции для американского общества. Именно потому, что это общество допускает значительную степень свободы, что оно допускает любое оппортунистическое движение, ставящее частные цели, достижимые в рамках американского буржуазно-демократического строя, движение, остающееся в русле американской буржуазной системы ценностей (и, следовательно, как символ этой системы ценностей сохраняющее, хотя бы в самой минимальной степени, религиозную символику, пусть даже предельно абстрактную), именно потому, что оно бережно относится к любым религиозным убеждениям, разделяющий ценности этого общества «средний американец» не может понять людей, выступающих против этого общества принципиально,людей, которые «и в Бога не веруют». Для него это не обычные, нормальные люди, а какие-то «исчадия ада», скорее всего, агенты иностранных разведок. И против таких людей, людей, имеющих свой позитивный социальный идеал, американское общество поворачивается иным лицом — не терпимым и «доб
84 Ясно, что настоящие принципиальные атеисты не могут разделять американскую буржуазную систему ценностей. Атеистическое мировоззрение — это мировоззрение, отказывающееся от всякой мысли о загробном воздаянии, и следовательно (это закономерно логически и психологически связанные вещи), мировоззрение, включающее идею построения идеального, счастливого и справедливого общества здесь, на земле. Как не может быть настоящей веры в социальный идеал, если сохраняется вера в бога, предполагающая релятивизацию всех земных ценностей и всякого социального идеала, так не может быть и атеизма без такого идеала (во всяком случае, атеизма как явления массового сознания).
155
рым» лицом, которое обращено ко всем церквам, сектам и всем тем, кто так или иначе апеллирует к «христианским ценностям» и «идеалам демократии», а лицом нетерпимым и фанатичным. Оно бросает против них всю свою мощь, мощь идеологии, подкрепленной авторитетом двухсот вероисповеданий, слитой с национальной историей и национальным самосознанием. Как лейкоциты бросаются на чужеродное тело, проникшее в организм, и окружают его, так ненависть окружает проникшую в американское общество «чужеродную» идеологию. Психологически ее носителям иной раз приходится хуже, чем тем, кто живет в условиях открытого идеологического террора. Толпа в США не будет бросать цветы тем, кого ведут на казнь прислужники «отчужденной» государственной власти,— она скорее растерзает тех, кого будут охранять стоящие на формально правовых позициях представители государственного аппарата85. Но в этих условиях государство не может удержаться на формально-правовых позициях. Как в условиях всеобщей религиозности нельзя строго соблюдать принцип отделения церкви от государства, хотя, как мы видели, всеобщая религиозность функционально связана с этим принципом, так в условиях всеобщей нетерпимости нельзя строго соблюдать правовые нормы буржуазной демократии, хотя опять-таки эта нетерпимость функционально связана с этими нормами. И те самые нормы и принципы, во имя защиты которых организуется травля инакомыслящих, постоянно нарушаются в ходе этой травли.
Разумеется, американское общество не находится в состоянии постоянной «охоты за ведьмами». Но существует постоянный высокий потенциал нетерпимости, который в любой момент может перерасти в истерию. Л. Харц пишет: «Каждый, кто наблюдает их (взрывы истерии.— Д. Ф.), не может не ощущать здорового уважения к динамиту, сокрытому под свободной и легкой поверхностью американского либерального общества» (104; 56). В книге Стоуффера раскрыта чудовищная, уму непостижимая картина травли коммунистов в период маккартизма. Это именно истерия, взрыв ненависти, пик (до какой степени
85 Еще Токвиль писал: «Инквизиция никогда не могла помешать тому, чтобы в Испании не ходили по рукам книги, противные религии большинства. Господство большинства в Соединенных Штатах достигло большего — оно уничтожило самую мысль об их издании» (48; 208—209).
156
может дойти эта истерия, мы покажем в следующей главе). Этого не было раньше86, и это спало позже: Но приведенные выше цифры, говорящие о нетерпимости к атеизму (меньшей, чем к коммунизму, но большей, чем к идеям национализации87) не связаны с истерией. Никакого особого наступления на религию в то время не было. А цифры эти — прекрасный показатель общего уровня нетерпимости к инакомыслящим, на основе которого возникают отдельные взрывы истерии по отношению к каким-то определенным, наиболее заметным и опасным в данный момент группам инакомыслящих, и циф.ры эти громадны.
Нетерпимость распределяется в разных социальных слоях неравномерно. Степень терпимости к инакомыслящим— это прямое отражение дедогматизации и демифологизации сознания, и естественно, что терпимость эта усиливается по мере увеличения основного фактора демифологизации— образования (17.9; 90). Напротив, нетерпимость тем больше, чем меньше образование. Но образование довольно тесно связано с богатством и высоким социальным статусом. Поэтому получается, что наиболее терпимы к инакомыслящим представители как раз тех слоев, которые гарантированы от принципиального и массового «инакомыслия» своим социальным интересом. Напротив, те, кто по своему социальному полот жению может быть склонен к «инакомыслию», одновременно в силу своего более догматического и мифологизированного мышления и колоссального давления американской буржуазной идеологии усваивают ее более догматично и более нетерпимы к «инакомыслию». Таким об-, разом, нетерпимость сильнее именно там, где терпимость была бы наиболее опасна.
Потенциал нетерпимости, который находится в распоряжении американского буржуазного общества и который оно в любой момент может обрушить на головы «подрывных элементов» — это оружие, которого нет в боль-
86 Так, в 1943 г., после Сталинграда, запретили бы выступить коммунисту по радио 20% американцев, в 1948 г.—57%, в 1954 г.— 81% (179; 56).
87 Стороннику национализации запретили бы выступать с речью 31% американцев, изъяли бы его книгу из библиотеки 35%, запретили бы преподавать в колледже — 54% (179; 29—30). Соответствующие цифры по отношению к атеисту — 60, 60 и 84% (179; 32—34), по отношению к коммунисту — 68, 66, 91% (179; 40—43).
157
шинстве европейских буржуазных обществ. Й это, разумеется,— один из источников силы, прочности американского буржуазного общества. Но одновременно это и показатель его относительной слабости. Л. Харц пишет: «Американское либеральное общество включает в себя значительно меньше радикалов, чем любое другое западное общество, но истерия по поводу них разжигается больше, чем где-либо» (104; 286). Почему? Не только потому, что есть прекрасное оружие массовой нетерпимости, всегда готовое к бою.
Очевидно, еще и потому, что опасность, исходящая от тех, кого Харц называет радикалами, в США находится в ином отношении к их численности, чем в европейских буржуазных странах.
На наш взгляд, нетерпимость всегда свидетельствует о реальной опасности для идеологической системы, для строя, который освящен этой идеологической системой, исходящей от идеологии, по отношению к которой проявляется нетерпимость. Эта опасность для постороннего наблюдателя не всегда видна, и нетерпимость кажется просто следствием предрассудков, неверного понимания реального соотношения сил. Но, как правило, внутренняя логика системы, реагирующей нетерпимостью правильнее, чем логика наблюдателя, видящего систему лишь извне, не знающего ее внутренних механизмов и ее скрытых слабостей.
Какие же слабости скрываются за истерией по поводу небольших и вроде бы не представляющих реальной опасности групп? Американское общество «покоится» на связи национального,, религиозного и буржуазно-демократического аспектов идеологии, на их отождествлении на уровне массового сознания. В этом залог его прочности. Но в этом же — и его слабость, если так можно выразиться, «ранимость». Ведь любой американец, если он не видит в американской конституции вершину человеческой мудрости, в американском социальном обществе — вершину прогресса; и если он — нормальный американец, не агент иностранной державы и не какой-то выродок, то самим своим бытием он разрывает эту связь, опровергает миф об «американском образе жизни». В других обществах есть традиция разного рода радикализмов. Каких только философий и «крайних партий» ни повидали за время своей истории французы! И это как-то релятивизирует идеологические противоречия: возникло стихий
158
ное национальное чувство — «в конце концов все мы французы». Это чувство в трудную минуту может сплотить нацию, заставить на какое-то время забыть об идеологических разногласиях. Но в США этого нет. «Мы — американцы» — значит прежде всего «мы — приверженцы американского образа жизни». Поэтому инакомыслящий для буржуазного общества США опаснее, чем для других буржуазных обществ. И оно подвергает его такой травле еще и потому, что у него нет иных средств борьбы.
