5. Американская буржуазная, революция и религия
Буржуазная революция в Америке сыграла исключительно важную роль в последующем развитии страны. Эта роль тем более важна, что первая буржуазная революция в Америке — она же и последняя. Американская буржуазная революция создала в высшей степени устойчивые политические формы — конституцию, с тех пор ни разу не отменявшуюся, действующую на протяжении всей истории страны, и соответственно очень прочную систему идеологического контроля буржуазного общества.
Между тем насколько своеобразна религиозная ситуация, предшествующая революции (ни в одной европейской стране не было ни такого плюрализма протестантских вероисповеданий, ни практического отсутствия государственной церкви), настолько своеобразна и сама эта революция, не походившая ни на одну европейскую буржуазную революцию.
Если мы сравним отличие социально-политического строя, созданного революцией, от строя, предшествовавшего революции, то нам прежде всего бросится в глаза, что отличия эти относительно невелики, во всяком случае значительно меньше, чем отличие строя, созданного Великой французской революцией от французского «старого режима». Американское колониальное общество, с одной стороны, не «привезло» с собой наиболее традиционалистских и феодальных элементов английского общества — и потому, что эти элементы вообще с трудом переносятся на колониальную почву, и потому, что переселенцы не принадлежали к традиционалистским, консервативным слоям английского общества. С другой стороны, они привезли с собой новые, нетрадиционалистские религиозные идеологии, породившие описанную выше систему ценностей. И в условиях слабости контроля со стороны метрополии, связанной и с отдаленностью колоний, и с буржуазной и конституционной эволюцией метрополии, колонии развивались во многом самостоятельно. К моменту революции в Америке практически не было феодального землевладения, не было сословного деления, цеховых привилегий. Государственные церкви были предельно слабы. Бурно развивались буржуазные отношения. Политический строй колоний был строем ограниченной, но все же буржуазной демократии.
68
Но буржуазно-демократический фундамент здания колониальной системы венчался, если можно так выразиться, традиционалистской, феодальной «крышей» — английской королевской властью. Эта власть в Англии в XVIII в. уже очень ослабла и была под контролем парламента, но состав самого парламента был во многом связан с традиционными привилегиями различных английских местечек. Колонисты в нем представлены не были. Экономическая политика английского правительства и парламента не учитывала интересов колонистов и шла вразрез с ними. Основной задачей революции было, таким образом, «увенчание здания» — освобождение от английской королевской власти и власти английского парламента. Революция оказывается войной за независимость. Если сравнить эту задачу с задачей колоссальной перестройки, стоявшей перед французской революцией, то мы увидим, что она относительно невелика. И как относительно невелика задача, так относительно «невелико» и идеологическое оформление революции.
Европейские буржуазные революции в плане их отношения к религии мы можем поделить на два типа, две группы: 1) вероисповедные (нидерландская, английская) и 2) антиклерикальные (французская и следующие за ней революции в разных католических странах). Различие этих революций не только «хронологическое» (хотя «вероисповедные» революции более ранние), но и типологическое, связанное с разными путями секуляризации, разными формами буржуазных идеологий, разными путями буржуазного развития.
Между тем американская революция не принадлежит ни к той, ни к другой группе. Она не была ни «вероисповедной», ни «антиклерикальной» и по очень ясной причине: не было ни вероисповедания, способного сплотить американскую буржуазию, американский народ, ни вероисповедания, в борьбе с которым могли бы сплотиться американские буржуазия и народ. В американской революции мы можем усмотреть лишь «следы» или не развившиеся зачатки антиклерикальной и вероисповедной форм буржуазной революционной идеологии.
Антиклерикальный «налет» на идеологии революции мы можем усмотреть в распространении среди ее лидеров деизма (в смягченном варианте — у Джефферсона, и в таком ярко нехристианском, «французском» вариан
69
те, как деизм Пейна), в борьбе проникнутых идеями просвещения и склонявшихся к деизму Медисона, Джефферсона и других за ликвидацию государственной англиканской церкви в Виргинии, а затем за принятие первой поправки к конституции, отделяющей церковь от государства и ликвидирующей религиозные цензы, (Хотя в этой борьбе не меньшую роль сыграли далекие от деизма и идей просвещения сектанты-баптисты и квакеры) (104; гл. XIII)
«Следы» вероисповедной формы видны в антикатолических лозунгах, связанных с пропагандистски-фантастическим истолкованием Квебекского акта, и в предшествующей революции борьбе против попыток создания американского англиканского епископата, а также в реакционной роли лоялистски настроенных англикан Новой Англии и, наоборот, безоговорочной поддержки революции конгрегационалистами и пресвитерианами82.
Итак, в идеологии американской революции обнаруживаются лишь «следы» антиклерикальной и вероисповедной форм идеологии. Что же представляет собой эта идеология?
Вероисповедная и антиклерикальная формы идеологии революции суть целостные идеологии, в которых социально-политические идеи связаны и логически вытекают из общемировоззренческих предпосылок. Идеология американских революционеров такой целостной системой не является, собственно, эта идеология и есть та оторвавшаяся уже от своих теологических основ «система ценностей», о которой говорилось выше. Поэтому, если
61 Такого рода союз высокообразованных свободомыслящих лиц, у которых терпимость и требование свободы совести вытекали из их скептицизма, с полуграмотными сектантами, у которых требование свободы совести вытекало из желания, чтобы их оставили в покое, неоднократно повторялся в истории протестантизма. См. статью В. Бича «Сектантство и скептицизм — странные союзники религиозной свободы» (164; 199 и далее).
62 Отношение отдельных вероисповеданий к американской революции во многом соответствует относительной близости их к «церковному» и к «демократическому» полюсам Реформации. Очень любопытно, что американские лютеране (а лютеранство менее радикально, чем кальвинизм, хотя и не так «церковно», как «высокоцерковное» крыло англиканства) в основном занимают в революции позицию нейтралитета. И это объясняется не тем, что они немцы. Немецкие и голландские реформаты (кальвинисты) выступали за революцию (181; 45).
70
мы захотим указать, в чем отличие в идеологии двух борющихся друг с другом и убивающих друг друга партий и армий — революционной, с одной стороны, и английской и лоялистской — с другой, сделать это, как это ни странно, довольно трудно,
С одной стороны, можно указать на нюансы, отличия в ценностном подходе к проблемам: англичане и лоялисты более аристократичны, придают большее значение передающемуся по наследству статусу,- чем американцы. Но и англичане и лоялисты отнюдь не были сторонниками кастовой системы, а американцы-революционеры — не такие уж противники всякого намека на аристократию. Отличия здесь скорее в степени, в нюансах.
Американцы придают большее значение ответственности правительства перед избирателями, англичане — авторитету правительства, его независимости. Но и Локк, идеи которого питали американскую революцию, в Англии отнюдь не был каким-нибудь запрещенным писателем, наоборот, он, правда несколько отодвинутый со временем на задний план, но все же идеолог революции 1689 г., установившей строй, существовавший в то время в Англии. И среди американских революционеров была такая личность, как А. Гамильтон. Американцы больше апеллируют к разуму и настроены более прогрессистски, англичане и лоялисты более традиционны. Но и тут отличия в нюансах и степени.
С другой стороны, можно указать на ряд довольно узких правовых и политико-экономических вопросов, которые разделяли противоборствующие стороны: имеет ли право парламент, который колонисты не избирали, представлять и колонистов; можно ли и как именно организовать представительство колонистов в парламенте; какими налогами парламент имеет право облагать колонии, а какими нет, и т. д.
Все это представляется, с одной стороны, слишком аморфным, с другой — слишком трезвым, практицистским для идеологии революции. Европейцу даже трудно понять, как можно убивать и умирать не ради Истинной Веры и не ради установления Царства Разума, а из-за того, чтобы не платить вроде бы незаконные налоги.
Это можно понять и как поразительный идеализм, и как поразительный практицизм, но, во всяком случае, это не то, к чему мы привыкли.
71
На наш взгляд, объяснение этой трезвости, «мелочности» и аморфности следует искать в своеобразных отношениях идеологии революции и религии,
Прежде всего, можно установить связь между этой трезвостью и «мелочностью» и некоторыми чертами американских протестантских вероисповеданий, в процессе секуляризации отрывающимися от теологической почвы и закрепляющимися в «системе ценностей», в психологии. Кальвинистская доктрина, перенося спасение в план повседневной жизни, ведет к резкому усилению значения регулирования этой жизни, индивидуальной и общественной. Мы уже говорили, что строй пуританской общины — отнюдь не нечто безразличное религии. Вся жизнь человека и общины должна быть подчинена идее «славы Божией». Поэтому, хотя Библия прямо и догматически не фиксирует, каким должен быть этот строй, и любые правовые вопросы приобретают принципиальное и религиозное значение. Общественный договор есть не только договор людей, но и договор людей и бога.
Такая теология вырабатывает крайне серьезное отношение к правовым вопросам, и это отношение может сохраняться даже тогда, когда теология отступает на задний план и ей не придают уже особого значения. И подобно тому как устройство пуританской общины (не конгрегации, а политической общины) не есть вопрос догмы, но и не есть вопрос религиозно безразличный, : так и правовые вопросы революции не есть вопросы философские или религиозно-догматические, но они принципиальные, психологически предельно важные вопросы.
В каком же отношении находится революционное решение этих вопросов и религия? Религия в колониях такова, что она может дать революционный ответ на эти вопросы и может признать их важными с религиозной точки зрения, освятить революционные принципы своим авторитетом. Правда; это не будет прямым «выведением» ответов из какой-то вероисповедной догматики— идеология революции не принимает вероисповедной формы, но от этого религиозное освящение революционных принципов не становится слабее. Эти принципы оказываются освященными авторитетом не какого-то одного, а практически всех существовавших в это время в Америке вероисповедований. Американские революционеры остались верующими англиканами, конгрега-ционалистами, пресвитерианами, и даже католиками и
72
иудаистами. Пасторы и священники этих церквей в своих проповедях говорили о том,- что дело колоний — дело Божие, и долг христиан бороться с тиранией короля и парламента. Революционные принципы и лозунги получают, таким образом, как бы общерелигиозное освящение. Это освящение политически-правовых принципов авторитетом религии вообще фиксировано в знаменитой фразе Декларации независимости: «Мы считаем самоочевидными истинами то, что все люди созданы равными, что они наделены их создателем определенными неотчуждаемыми правами и среди них — правом на жизнь, на свободу и на достижение счастья» (158; 125).
В этой идейной ситуаций превращение идеологии революции в целостную идеологическую систему невозможно и (исходя из интересов буржуазной революции) не нужно63.
Американская революция впервые в истории отделила церковь от государства. Но в США это было не следствием антиклерикального характера революции, а лишь следствием ослабления значения вероисповедных различий и религиозного плюрализма: не было доминирующей церкви, которая могла бы стать государственной. Поэтому, отделяя церковь от государства, революционеры од* повременно всячески подчеркивают свою религиозность, все время прибегая к христианской символике: конгресс имеет своих капелланов, регулярно читающих ему проповеди, объявляет дни общественного поста и благодарения и в эти дни конгресс в полном составе посещает церковь. В армии Вашингтона богохульникам (а понятие богохульства трактовалось предельно широко) надевали на шеи деревянные ошейники (172; 51).
Насколько своеобразно сочетание политического и религиозного элементов в идеологии революции, настолько же своеобразно и сочетание идеологии революции и национального самосознания. Американская революция
63 Американские революционеры видели эти особенности своей революции, а некоторые из них прямо противопоставляли и особенности «философскому» характеру французской революции, который недвусмысленно осуждался. Д. Адаме, имея в виду французскую революцию, писал: «Стремительность и опрометчивость философов задержали, я боюсь, прогрессивное улучшение условий человеческого существования по меньшей мере на 100 лет» (64, 154).
73
включает в себя и политическую революцию, и войну за независимость. Основные враги революции были не в Америке, а в Англии (хотя и в Америке тоже были сторонники короля); война за независимость — нечто среднее между гражданской войной типа английской войны XVII в. и национально-освободительным движением, вроде войны алжирцев против французов. Но национализм не стал идеологией революции по одной простой причине — американцы еще не представляли собой единой нации. У них не было сложившегося национального самосознания, и они чувствовали себя не особым народом, а живущими в Виргинии, Мериленде и т. д. англичанами, а также шведами, немцами, ирландцами. Поэтому если акты провозглашения независимости Индии или Бирмы, Алжира или Ирака были обусловлены национальным самосознанием, то провозглашение независимости США, наоборот, обусловило формирование уже в условиях независимого государства национального самосознания, чувства «мы — американцы». Д. Вашингтон, доказывая американцам, что они есть нация (то, что для француза или немца не нуждается в доказательствах), апеллирует к идеологической общности и к факту революции: «Имя американца, которое принадлежит вам, ибо вы есть нация, должно всегда вызывать истинную патриотическую гордость, большую, чем любое наименование, связанное с местными различиями. При самых небольших различиях вы все имеете те же религию, манеры, привычки и политические принципы. Вы вместе боролись за правое дело и вместе победили» (158; 32).
Освящение идеологии революции «извне» — религией и в какой-то степени возникающим национальным чувством — компенсировало эмоциональную скудость и аморфность идеологии революции и слабость в ней характерного для французской революции «псевдорелигиозного» начала. Эта слабость «псевдорелигиозного» начала находит свое отражение и в самом ходе революции, характере ее протекания.
В отличие от французской революции, она менее жестокая, не столь кровавая. Хотя лоялистов убивали, изгоняли и лишали собственности, все же не было массовых казней, гильотины. Революционеры и лоялисты видели друг в друге политических врагов, но все же
74
людей, а не исчадий ада, в борьбе с которыми хороши все средства.
Но особенно разительно отличие в отношениях внутри революционного лагеря. Если во французской революции разногласия революционеров сразу же принимают принципиальный характер, ведут к серии попыток переворота и реальных переворотов, к тому, что представители всех революционных групп вслед за контрреволюционерами последовательно идут на гильотину, очищая дорогу термидору и затем Наполеону, то в США нет ничего подобного. Разногласия сторонников и противников федеральной конституции, а затем федералистов и республиканцев можно сравнить с разногласиями внутри французского революционного лагеря; победу Джефферсона можно понять, как продолжение развития революции, как явление, аналогичное движению во французской революции от Мирабо к жирондистам, затем Дантону и, наконец, Робеспьеру. Но «революция 1800 г.» — это победа Джефферсона на выборах, и она означала не установление диктатуры более революционной партии и уничтожение менее революционной, а первый в мире случай мирного перехода власти от партии к партии в результате парламентских выборов. Лидер победившей партии говорит в инаугуральной речи: «...не каждое различие во мнении есть различие в принципах. Мы называем разными именами братьев по принципу. Все мы республиканцы. Все мы федералисты» (107; 152).
Не зная диктатуры революционной партии (типа робеспьеровской), американская революция не знала и военной «надпартийной» патриотической диктатуры (типа наполеоновской). Поразительным фактом является президентство Д. Вашингтона. Этот генерал, командующий армией, национальный герой, символ зарождающейся нации, два раза подряд избиравшийся президентом, не имея противников, не мог и не хотел установить диктатуру, ушел в отставку и мирно доживал жизнь в своем поместье.
На первый взгляд все в идеологии американской революции представляется нечетким, неустойчивым,
64 Адамс, второй президент и один из лидеров федералистов, разгромленных Джефферсоном, оставался его настоящим другом, с которым он до конца жизни поддерживает постоянную и задушевную переписку — факт, которому не может быть аналогии в истории французской революции.
75
переходным. Можно было бы предположить, что американская буржуазная идеология кристаллизируется, систематизируется, что постепенно образуется национальное самосознание, лишенное идеологического оттенка, как у -немца или француза. Между тем ничего подобного не происходит.
Именно эта неопределенная идейная ситуация оказалась самой прочной и устойчивой, сохраняющейся в основных чертах до сих пор. На основе этой идейной ситуации времен американской революции сложилась особая, сложно организованная буржуазная идеологическая система, освящающая своим авторитетом самый прочный из известных нам буржуазных режимов.
