1. Американская буржуазная идеология и религия

На протяжении уже двухсот лет США не меняли конституцию и этим являют разительный контраст с большинством европейских стран. Где же причина этой поразительной стабильности основ американского социального и политического строя?

Конечно, американское общество не пережило таких бурных, катастрофических событий, связанных с войнами и иностранными завоеваниями, которые пережило большинство европейских стран. Географический фактор делал внешнеполитическую историю США более спокойной, не катастрофичной. Но этого нельзя сказать про социальную историю США. Американское общество — это отнюдь не застывшее общество, все время воспроизводящее в неизменном виде все свои элементы. Напротив, оно быстро меняется. Это общество, прошедшее путь от преобладания сельского хозяйства и громадного численного преобладания фермеров к современному производству и эпохе бурного роста «новых средних слоев», общество, освоившее громадные пространства земли и в несколько раз расширившее свою территорию, вобравшее в себя и «переплавившее» миллионы разноплеменных иммигрантов, общество, прошедшее через войну Севера и Юга, ликвидацию рабовладения и острые расовые конфликты. Но все громадные социальные изменения не привели к перемене конституции, совершились в рамках конституции, к которой лишь по процедуре, предусмотренной в ней самой, принимались «поправки».

Может быть, (прочность строя- следует искать в нем самом, в особенностях самой американской конституции? На наш взгляд, нет. Американская конституция — конституция буржуазной демократии. В отличие от буржуазных диктатур, которые относительно долго могут существовать за счет террора, не пользуясь поддержкой большинства населения, строй буржуазной демократии может существовать лишь до тех пор, пока большинство

77

населения разделяет буржуазно-демократические принципы, пока в обществе какие-либо идеи (религиозные или социально-философские) не приобретают ценности большей, чем ценность строя, не захватывают людей настолько сильно, что осуществление их становится важнее, чем сохранение строя1. Ведь при распространении таких идей буржуазно-демократический строй не имеет никаких средств самосохранения: как только его защитники во имя его сохранения прибегнут к диктатуре, к системе постоянного террора, тем самым они сами его ликвидируют.

Это относится к любому буржуазно-демократическому строю, но к буржуазно-демократическому строю США это относится особенно. Этот строй возник до появления партий, в обстановке значительного единодушия (первый президент Д. Вашингтон, как известно, не имел конкурентов). И он, если можно так выразиться, «не рассчитан» не только на страстную борьбу противоположных социальных идеалов, но и на такую ситуацию, при которой для большинства населения его какие-либо частные стремления (направленные не на реализацию целостного идеала, а на проведение какой-либо частной, узкой меры) перевешивали бы «ценность» строя.

В самом деле, согласно американской конституции, например, решение Верховного суда, члены которого назначаются пожизненно, относительно конституционности иль неконституционности любого закона является окончательным. В истории США эти решения очень часто шли вразрез и с политикой правительства, и с мнением большинства нации. Выборы президента и конгресса в США параллельны и независимы друг от друга, что приводит к тому, что президент и сформированное им правительство часто принадлежат к одной партии, а большинство в конгрессе — к другой. Предоставляя большие права штатам, конституция позволяет отдельным штатам оказывать активное и действенное противодействие политике правительства. Конституция, таким

1 Или, во всяком случае, до тех пор, пока между различными идейными и политическими силами общества, каждая из которых не придает большой ценности буржуазной демократии и имеет свой, альтернативный существующему строю социально-политический идеал, существует определенное равновесие сил, как это было при таких неустойчивых вариантах буржуазной демократии, как Веймарская республика.

78

образом, ставит различные препоны для стремлений большинства, и если бы ее ценность и ценность строя не были бы в сознании большинства выше, чем те стремления, которым не дают реализоваться правовые, конституционные препятствия, то государственный строй США не мог бы существовать.

Таким образом, причина прочности американского политического строя не может лежать в нем самом. В другой ситуации, при другом сознании людей, при идеологиях другого типа такой строй не продержится, как мы это (видим из ряда безуспешных попыток перенести американскую политическую организацию на почву южных соседей США — стран Латинской Америки, из неудачи американцев навязать однотипный государственный строй народам Южного Вьетнама и Южной Кореи.

Следовательно, причину этой прочности надо искать в особенностях идейной организации американского общества, в системе ело идеологического контроля и «самоконтроля», обеспечивающей высокую ценность конституции, заставляющей людей добровольно на тайных выборах голосовать за партии, не ставящие под сомнение конституцию и основы буржуазного строя, не допускающей широкого распространения идей, враждебных строю, и снижающей ценность любых идеологических альтернатив до того уровня, при котором они уже не «перевешивают» ценности строя. В чем же заключается эта идейная система?

Американская буржуазная идеологическая система представляет собой как бы закрепление и развитие той идейной ситуации, которая возникла в колониальный период и в ходе американской революции. Прежде всего на протяжении всей американской истории мы видим несколько модифицирующуюся, но ту же, сложившуюся еще в колониальный период, систему ценностей.

1. Мы уже говорили, что в колониальный период американцы проявляли большую «открытость» новым знаниям и опыту и одновременно слабый интерес к философским, теоретическим построениям, слабую восприимчивость к философии. Это связывалось нами с особенностями американского протестантизма, не способствующего отношению к научному знанию как к чему-то мировоззренчески, экзистенциально значимому. Развитие капитализма и особенности американской идеологиче-

79

ской системы, которые будут подробнее описываться в дальнейшем, закрепляют это характерное уже для колониального периода специфически американское отношение к знанию.

Широкая тяга к знаниям характерна для американцев на протяжении всей истории США. Когда осваивался «дикий запад», то основание колледжа или университета зачастую предшествовало построению города (65; гл. 20), причем большинство из них основывалось различными протестантскими вероисповедными организациями. Д. Бурстин приводит такую показательную цифру. В 1&80 г. в Англии с населением 23 млн. человек было 4 высших учебных заведения, дающих научные степени, в штате Огайо с населением 3 млн. человек — 37. (65; 155). И пусть качество преподавания в Оксфорде несопоставимо с качеством преподавания в огайских университетах и колледжах — дело не в этом, а в громадной тяге к знанию. И сейчас процент студентов в населении Америки резко превышает соответствующие цифры в Англии, Канаде, Австралии и в большинстве европейских стран (130; 300).

Но эта тяга к знаниям удивительным и своеобразным образом сочетается с презрением к тому же самому знанию, если оно берется в отрыве от [Практической пользы, с непринятием всякого философствования и отвлеченного теоретизирования2. Вот приводимые Р. Гофштадтером (книга Гофштадтера «Антиинтеллектуализм в американской жизни» (107) —как бы справочник по американскому антиинтеллектуализму, работа, обобщающая его различные и бытовые и теоретические проявления) цитаты из старых американских учебников, великолепно иллюстрирующие эту установку: «В то время как многие другие нации расточают блестящие усилия разума на памятники гениального безумия, увековечивающие их тщеславие, американцы, верные духу республиканизма, употребляют свои силы почти исключительно на общественную и личную пользу» (107; 306); «У нас нет блестящих заведений, подобных Оксфорду и Кемб-

2 На эту черту американского сознания неоднократно указывал Ф. Энгельс, называя США страной, где господствует всеобщее пренебрежение всякой теорией (11; 451), нацией, «которая столь высокого мнения о своем „практицизме" и При этом страшно отсталая в теоретическом отношении» (19; 47), говоря: «Для людей, интересующихся теорией, в Америке пока мало простора» (14; 110).

80

риджу, в которых в монашеском безделки на громадные зарплаты живут профессора литературы... Народ этой страны не расположен к литературным занятиям, их цель — дела общей пользы» (107; 307); «Если ты разорвал и испортил книгу —ты употребил ее -неправильно, но если ты читаешь ее лишь для развлечения — ты употребляешь ее во зло» (107; 308).

Каково отношение к знанию, таково отношение и к его носителям. Так как ценность знания — ценность утилитарная и отнюдь не высшая, носитель знания — учитель, профессор, интеллектуал — не пользуется в США тем почтением, которым он пользуется в Европе. Так, на протяжении всей истории американского просвещения слышатся постоянные жалобы на плохую оплату труда педагогов. В 1949 г. зарплата учителя составляла в США 1,9 от среднего дохода, в то время как в Англии — 2,5; в Италии — 3,1; в Дании — 3,2; в Швеции — 3,6; в ФРГ — 4,7; во Франции — 5,1 (107; 311). Американская школа «славится» недисциплинированностью, что также Связано со слабым престижем педагога и что находит свое теоретическое выражение в «педоцентризме» американских педагогических теорий.

Антиинтеллектуализм нуждается в своем интеллектуальном оправдании. И в США существует своеобразная традиция такого оправдания (Эмерсон, прагматизм, Бурстин), традиция интеллектуального отрицания ценности интеллекта, культурного доказательства бесполезности культуры, что запечатлено в сатирической форме в «Беббите» С. Льюиса. Но есть и другой, противоположный тип реакции интеллектуала на господствующий антиинтеллектуализм. Это тоже в некотором роде традиционное бегство (и духовное, и буквальное, «пространственное») американского интеллектуала из Америки, по-разному проявляющееся и в скитаниях Хзмингуэя, и в католицизме Эллиотта, и у Эзры Паунда, бегство по причинам, противоположным причинам бегства в Америку европейских интеллектуалов. Европейский интеллектуал бежал в США, если так можно выразиться, от слишком серьезного отношения к теории, от того, что теоретические разногласия могли стоить жизни. А американский интеллектуал (причем иногда одновременно, например, в те же 20—30-е годы) бежал в Европу от слишком несерьезного отношения к идейной, интеллектуальной сфере.

81

2. Революция закрепляет и усиливает ценность юри¬дического равенства в результате иммиграции в Англию и Канаду большинства проанглийских, аристократачески настроенных американских л оя л истов3, подъема активности и самосознания народных масс и принятия демократической федеральной конституции. Постепенно исчезают различные цензы из конституций штатов и устанавливается всеобщее избирательное право4.

Очевидно, громадную роль в усилении ценности ра¬енства сыграло, как это впервые показал Ф. Д. Тернер (111), освоение Запада, когда разрушающее иерархию статусов, демократизирующее воздействие колонизации, которое испытало на себе американское общество в (момент своего возникновения, затем многократно повторялось уже внутри общества.

Разумеется, порождаемое [Капитализмом практическое неравенство индивидов, закрепляясь передачей состояния, образования и связей по наследству, все время порождает «аристократизирующие» тенденции, как это прекрасно показано в исследованиях Ллойда Варнера и в романах О'Хара. Но возникающие- в среде крупной буржуазии ценности происхождения, «хорошей сёмьи», разделяются большинством в неизмеримо меньшей степени, чем в Англии, Германии, Швеции и даже в Кана¬де. США, кажется, единственная страна, где президентов, сенаторов и вообще всяких великих (Мира сего и в глаза и за глаза называют уменьшительными именами, аналогичными нашим «Петя», «Вася», и это не показатель неуважения, не неприличие, а норма 5.

3 То, что. основную массу ^первоначального англоязычного населения Канады составляли американские лоялисты, наложило, как полагают американские и канадские исследователи (130; 227 и да¬лее), мощный отпечаток на всю дальнейшую историю Канады, в ко¬торой эгалитаризм имеет значительно меньшее значение, чем в США.

5 Культ равенства теснейшим образом связан со специфически американским отношением к знанию. Отвлеченное, теоретическое знание не приемлется еще и потому, что оно подразумевает как бы неравенство, элитарность его носителей. Очень характерно, что в аме¬риканской учебной и популярной литературе подчеркивается, что Вашингтон и даже Франклин — не гении, а «простые люди». Каждый может стать и Вашингтоном, и Франклином, и Эдисоном (107; 308).

82

«Равные возможности», «борьба с привилегиями» быстро превращаются во фразы, которыми одинаково оперируют самые крайние политические противники. О "лубине проникновения этой «ценности» в сознание «среднего американца» может говорить даже его манера поведения, так часто шокирующая склонных к приличиям европейцев: его обращение «парень» и «похлопывание по плечу», то, что он может появляться на людях в подтяжках и в рубашке с закатанными рукавами.

Мы уже говорили, что именно принципиальный характер юридического равенства, его как бы религиозное значение, определял полное непризнание равенства с неграми и индейцами. Это, очевидно, во многом определило и ту модификацию, которую принял в США расовый (негритянский, отчасти индейский) вопрос.

Во-первых, освобождение рабов-негров произошло и в колониях аристократической Англии, и в католической Бразилии значительно более безболезненно, чем в демократической Америке. Безусловно, громадную роль в гражданской войне сыграли экономические причины. Но вряд ли ими можно объяснить ту истинно религиозную страстность, с которой она велась и аналогию которой мы можем найти лишь в страстности, с которой сотротивлялись и сопротивляются буры всякому намеку на равенство с черными. Эту страстность можно объяснить лишь тем, что идея равенства — идея, имеющая квазирелигиозное значение, и вражда южан и северян, идеологии которых схожи во всем, кроме толкования конституции и идеи равенства,— это как бы вражда двух догматических партий, которая тем сильнее, чем эти партии ближе5.

Во-вторых, как опять-таки показывает Харц, относительно безболезненная отмена рабства в таких странах, как Бразилия, связанная с тем, что рабство не было такимм принципиальным, как в США (не очень-то улучшая фактическое положение негров и не давая им фактического юридического и политического равенства), не приводит в дальнейшем и к борьбе за установление такого равенства. равной по страстности борьбе, которую ведут американские негры и их белые друзья и союзники.

6 Идеология южан-рабовладельцев с ее искусственными и беспочвенными псевдотрадиционалистскими построениями и глубокой общеамериканской «либеральной» основой хорошо разобрана Л. Харем (104).

83

Страстность этой борьбы, как страстность борьбы вокруг рабства, очевидно, также во многом объясняется принципиальным, квазирелигиозным значением юридического равенства.

3. Ценность юридического равенства и неприятие всяких связанных с обстоятельствами рождения привилегий не приводит к идеям уравнения имущества, вторжения в сферу частной собственности, ибо «уравновешивается» другой «ценностью» — «ценностью» социального успеха и денег как мерила уопеха. Эта «ценность» усиливается и закрепляется во многом в результате бурного экономического и территориального роста США и наплыва занимавшей низкие социальные позиции иммиграции, что реально вело к довольно высокой социальной мобильности. Формируется идеал упорного, не унывающего, не склонного к рефлексии, практичного и хваткого, предприимчивого и склонного к риску, но честного человека, который, начиная с нуля, достигает высот социального положения. Этот идеал закрепляется в своеобразной мифологии, складывающейся вокруг таких личностей, как Вашингтон, Линкольн, Эдисон, Форд, ставших символами социального успеха и США, страны «равных возможностей». Этот идеал распространяется такими классиками художественной литературы, как Джек Лондон и Марк Твен, который, хотя и высмеивал истории о бедных мальчиках, ставших сенаторами, сам создал Гекльберри Финна и Тома Сойера — блестящее воплощение этою идеала. Он в громадных масштабах распространяется в кино, бесконечно варьирующем историю хваткого честного парня, под конец добывающего кучу денег и женящегося на богатой красавице. Как и ценность равенства, ценность успеха формирует во многом сами манеры, внешний облик американца — его постоянную пресловутую широкую бодрую улыбку, долженствующую показать, что дела идут «о'кей» и он не унывает. Этой улыбкой улыбаются кинозвезды, ее же мы видим на фотографиях президентов, сенаторов, бизнесменов и даже самых простых людей7.

7 О том, как ценность успеха сливается в США с религиозными предписаниями и получает религиозное освящение, говорят данные одного опроса: 60% белых протестантов и 55% католиков считают, что богу нравится, если человек стремится все выше и выще по социальной лестнице (128; 95).

84

4. Мы говорили о двойственной природе отношения к закону и власти, как оно складывается в колониальный период: с одной стороны, источником власти признается народ, с другой — право, законы мыслятся чем-то большим, чем средства удовлетворения стремлений большинства. Они обладают и самостоятельной ценностью. Эта двойственность отношения к закону и власти закрепляется американской революцией.

Революция, приведшая к триумфу буржуазной демократии, естественно, закрепляет ценность демократии, идею, что естественный источник любой власти и любых обязательных решений — мнение большинства. Однако, как писал Токвиль: «До сих пор в Соединенных Штатах не было ни одного человека, который бы решился высказать правило, что все дозволено в интересах общества» (41; 239). Эти внутренние идейные ограничения демократии, модификации идеи большинства, народа как источника закона и власти, которая при характерном для американцев отсутствии пиетета перед традицией и вышестоящими в социальной иерархии чревата тиранией над меньшинством, травлей инакомыслящих и «прямой демократией» суда Линча, исходят из высокого значения религии и религиозной морали и из своеобразного идейного значения закона, и прежде всего конституции.

Революция создала конституцию. Эта конституция, никогда не менявшаяся на протяжении всей национальной истории, в какой-то степени ставшая фактом национального самосознания, получила идеологическое значение, несоизмеримое со значением конституции, скажем Пятой республики во Франции, существующей на протяжении ничтожно малого периода истории народа. Вспомним, что гражданская война Севера и Юга идеологически оформляется как спор вокруг толкования конституции, что говорит о колоссальном, необычайном идеологическом значении правовых вопросов. Можно сказать, что конституция имеет квазирелигиозное значение8, и невольно напрашивающаяся аналогия между членами Верховного суда, исследующими соответствие практиче-

8 Характерно, что некоторые религиозные секты США связывают с конституцией разного рода мифологические представления. Например, мормоны (между прочим, секта с вероучением, изначально весьма противоречащим американской буржуазной системе ценностей) считали, что текст конституции прямо внушен ее составителям «Святым духом» (156; 169).

85

оких мер, продиктованных обстоятельствами второй половины XX в., духу и букве документа, составленного в XVIII в., и иудейскими талмудистами,— аналогия не чисто внешняя 9.

5. Мы говорили, что еще до революции складывается очень неопределенный и смутный прогрессизм. Факт Революции и последующее развитие США закрепляют этот прогрессизм.

В самом деле, конституция и американский строй не могут в американском сознании связываться с особенностями нации. Американцы — нация иммигрантов, не имеющая, подобно немцам, бесконечно далекого прошлого. Американские буржуазные ценности не могут мыслиться как воплощение какого-нибудь мистического национального духа, они мыслятся как ценности общечеловеческие. Но социальный строй США возник сравнительно недавно. Сам этот факт предполагает признание прогрессивного исторического процесса, ведшего к американской буржуазной демократии. Но раз в американской буржуазной системе ценностей есть место индивидуальным усилиям в направлении достижения социального успеха, а также науке и технике, она должна допускать и ценность совершающегося в результате этих усилий развития науки и техники, прогресса, и, следовательно, продолжение прогрессивного развития уже в рамках американской буржуазной демократии.

Однако такое развитие не мыслится как ведущее к какой-либо цели, к осуществлению какого-либо социального идеала. Во-первых, развитие в направлении реализации определенного идеала противоречило бы основным догматам христианства, ибо, хотя протестантизм несет в себе зародыши прогрессизма, он не может отрицать таких общехристианских идей, как невозможность реализации идеала на земле при помощи человеческих усилий. Во-вторых, идея такого развития поставила бы под сомнение ценность самого американского строя, ибо если

9 Ценность конституции как бы тысячекратно повторяется в миниатюре в способности американцев составлять уставы и законы разных организаций и очень серьезно к ним относиться. Во время освоения Запада вновь, уже в секуляризованном варианте, воспроизводится ситуация «договоров — церковных и общественных — пуританских переселенцев в Новую Англию в XVII в. Ещё до поселения только намеревающиеся отправиться на Запад группы создают свое записываемое законодательство, подразумевающее упорядоченные процедуры выборов и суда (65; 65—66), и правила эти соблюдаются.

86

идеал — впереди, то законы — не более чем средства, орудия, не представляющие самостоятельной ценности и которые можно заменять и отбрасывать. Поэтому про-грессизм неизбежно должен оставаться половинчатым и двусмысленным.

6. Революция закрепляет и модифицирует возникшую еще в колониальный период идею «Очевидного Предназначения Америки». Это очевидное предназначение, так же как в свое время очевидное предназначение новоанглийских колоний,— быть маяком для всего человечества, но уже не маяком истинной реформации и истинного христианства, а маяком тех общечеловеческих ценностей, которые нашли якобы наиболее чистое, наиболее адекватное выражение в социально-политическом строе США10.

Сохраняются в секуляризированном виде и все те нюансы и двусмысленности, которые были свойственны этой идее «предназначения» у пуритан.

Во-первых, подобно тому как идея избранности Новой Англии, ее особых отношений с Богом предполагает постоянную моральную критику и призывы к покаянию (ибо, оставаясь избранным, общество, однако, никогда не бывает на высоте своего призвания), так и идея избранности, особых, необычайных достоинств и чистоты США не исключает, а предполагает постоянную критику, никогда, однако, не распространяющуюся на сами основы строя.

Во-вторых, сохраняется сложное, амбивалентное отношение к неамериканскому миру. Ценности американского общества мыслятся общечеловеческими, но мир их не разделял в XVIII в., не разделяет и сейчас. Они мыслятся общечеловеческими и одновременно специфически исключительно американскими. Поэтому в идее «очевидного предназначения» заложен и пафос экспансии и противопоставление «чистой» Америки грязному и порочному миру, что соответствует характерному для США ритму

10 Идеологии ряда сект, и прежде всего мормонов, содержат в предельно мифологизированной и грубой форме некоторые представления, характерные для американского буржуазного общества вообще. Они как бы «карикатуризируют» их и одновременно делают более рельефным и ярким то, что в «серьезной» литературе спрятано. Для мормонов Америка — избранная Богом страна и именно в Америке начнется земное тысячелетнее царствие Христово.

87

колебаний экспансионистских и изоляционистских тенденций во внешней политике.

Что же представляют собой эти «ценности»? Это определенная система отношений людей друг к другу, к обществу и к миру. Эта система складывалась на основе модификации в американских условиях тех выводов, которые логически и психологически следуют из протестантской, и прежде всего пуританской, теологии. Но сейчас это уже вопрос истории, вопрос генезиса. Эти ценности оторвались от своей теологической основы. Они нашли воплощение в системе институтов буржуазного общества и оказались чем-то более прочным, более устойчивым, чем теология, бывшая некогда их обоснованием. Они сами уже создают свое собственное обоснование. Вокруг них строится уже новая, «светская» мифология, обосновывающая их. Она строится в исторической науке, ибо история пишется так, чтобы доказать, как постепенное развитие идеалов свободы наконец нашло совершенное воплощение в Америке, в экономике, доказывающей естественность и преимущества капитализма, в социологии, в журналистике и в сети массовых коммуникаций.

Но все это не достаточные обоснования. Никакая «система ценностей» не может существовать без общемировоззренческого основания и обоснования. Ценности можно принять лишь потому, что ты в них веришь, веришь в то, что люди равны, что все должны стремиться к успеху и т. д. Но если вера не покоится на каких-то общих представлениях о месте человека в мире, о смысле человеческой жизни, то ценности оказываются как бы висящими в воздухе. Откуда же черпает такое обоснование американская буржуазная система ценностей?

Такое основание и обоснование дает религия, но не пуританская теология, давно исчезнувшая, и даже не протестантизм, вообще не какое-то определенное вероисповедание, а любые вероисповедания, поскольку они «подключаются» к системе американской буржуазной идеологии, «проникаются» американскими буржуазными ценностями.

11 Д. Кеннан писал: «Американцы... колеблются между бегством от мира и стремлением как-то уж слишком страстно его обнять. Абсолютизация национальной морали требует или уйти от чужого, или изменить его, но постоянно и спокойно рядом с ним жить нельзя» (66; 286).

88

(Механизм этого «подключения», принятия разными религиозными идеологиями американской буржуазной системы ценностей рассматривается во 2-м и 3-м параграфах данной главы.)

Религия при этом оказывается не каким-либо пережитком, а тем, без чего не может существовать американская буржуазная система ценностей — имманентной частью идеологической системы американского общества. Хотя обычно официальная риторика не вызывает уважения и интереса, на наш взгляд, она заслуживает самого пристального внимания. За стереотипными ритуальными формулами, выкристаллизовавшимися в ходе истории, стоит очень многое, и зачастую через них можно понять очень важные стороны жизни общества. Вот два высказывания президентов, почти тождественные, хотя их и отделяет без малого двести лет, в которых, несмотря на их сакраментальный характер, правильно, на наш взгляд, отражается соотношение отдельных элементов американской буржуазной идеологии. Д. Адаме, второй президент США: «Патриот без религии, по моему мнению, парадокс столь же большой, как честный человек без страха Бо-жия» (91; 23); Д. Эйзенхауэр: «Наше правительство не имеет никакого смысла... если только оно не основано на глубоко прочувствованной религиозной вере — мне не важно, какая эта вера» (166; 97). Токвиль писал: «Я не знаю, все ли американцы верят в свою религию,— потому что кто может читать в глубине сердца? — но я уверен, что они признают ее необходимой для поддержания республиканских учреждений» (48; 240).

Естественно, что система обоснования и освящения американских буржуазных ценностей авторитетом религии вообще, без различия вероисповеданий, могла возникнуть лишь при том условии, если изначально между ценностями, логически вытекающими из наиболее распространенных, господствующих вероисповедных систем, и данными ценностями был лишь небольшой «зазор», как это было в период американской буржуазной революции, когда еще сравнительно слабые секуляризационные процессы в группе близких протестантских вероисповеданий привели к возникновению данной системы.

Но так как четкой и зафиксированной связи именно с данными вероисповеданиями не было, так как в результате процессов, которые будут описаны в дальнейшем, очень многие и очень разные (такие, как католицизм и

89

мормонство, иудаизм и православие) вероисповедания стали разделять эти ценности, признали, что конституция США, принципы американской социальной и политической жизни хороши и не противоречат, а соответствуют принципам данных вероисповеданий, то получается, что они как бы обоснованны всеми религиями мира. Такая связь религии и буржуазной системы ценностей на протяжении всей американской истории постоянно постулируется американскими государственными деятелями.

Так, если мы сравним фразеологию ранних американских политических деятелей с фразеологией Кеннеди, Джонсона, Никсона, Форда, Картера, то увидим поразительное сходство: «Бог», «Библия», «вера», «конституция», «демократия», «Америка»— все эти слова бесконечное число раз повторяются вместе, в едином комплексе. Приводить примеры этого можно до бесконечности. Ограничимся лишь несколькими. Д. Вашингтон в первой инау-гуральной речи сказал: «В моем первом официальном акте никак нельзя не обратиться с горячей мольбой к Всемогущему, управляющему Вселенной... Никакой другой народ не может столь явственно ощущать и почитать невидимую руку, управляющую делами людей, как народ США. Каждый шаг, который он делал по пути к превращению в независимую нацию, кажется особо отмеченным знаком провидения» (150; 151). А вот содержание инаугуральной речи Форда. В начале он говорит, что не избран голосованием. «Поэтому я прошу вас утвердить меня как вашего президента своими молитвами». Далее он говорит, что последние события (отставка Никсона) показали, что в США есть закон и есть власть народа. «Но есть и высшая власть того, кто, под каким бы именем мы ни почитали его, повелевает иметь не только праведность, но и любовь, не только справедливость, но и милосердие». Поэтому он просит помолиться и о Никсоне, и его семье. Конец речи: «Бог поможет мне и я вас не разочарую» (Тайм, 1974, 19.IV.7) 12.

12 Очень часто официальная риторика находит выражение в потоке трескучих и бессмысленных фраз, где значение слов все время подменяется и религиозные термины употребляются в совершенно чуждом им значении. Такова инаугуральная речь Джонсона. Вначале он говорит об отличии идеи «Очевидного Предназначения Америки» от идеи Святой Руси, ибо первая подразумевает ответственность нации перед Богом, а вторая, наоборот, подменяет Бога нацией (возможно, отголосок идей Р. Нибура). Далее идут следующие фантастические слова: «...мы — нация верующих. В этом шуме строй ...

90

Кроме религии, есть еще одна духовная сила, скрепляющая американскую буржуазную систему ценностей (и поскольку в эту систему ценностей входит и ценность религии, то и укрепляющая религию)—это своеобразие американского национального самосознания.

Как мы уже говорили, американцы добились независимости тогда, когда национальное самосознание было лишь в самом зародыше. Сам факт революции и провозглашения независимости явился мощным ускорителем и катализатором становления национального самосознания, чувства «мы — американцы». Но национальное самосознание должно основываться на каких-то реальных особенностях своей общности, равным образом, национальная гордость должна основываться на каких-то фактах, на каких-то славных моментах прошлого и настоящего данной общности. Национальное самосознание немца, например, основывается на совершенно неоспоримом и очевидном факте единства и уникальности языка и культуры, и национальная гордость немца может базироваться на различных фактах богатейшей национальной истории — на Фридрихе Барбароссе и Гете, Лютере и Томасе Манне.

На чем же могло основываться зарождавшееся национальное самосознание американцев? Только на одном— на факте революции и . провозглашения независимости и на некоторых фактах донационального, колониального прошлого, поскольку они связаны с революцией и подготавливали ее. Таким образом, с самого начала национальное самосознание оказывается связанным с определенной системой ценностей, идеологией. «Мы американцы» оказывается определением отнюдь не нейтральным идеологически, как «мы — французы», «мы — немцы».

Далее США постепенно приобретают свою историю. Умножаются разного рода герои, складывается своя литература, наука, общественная мысль. И в силу прочности американского строя и американской системы ценностей (а один из источников этой прочности—станов

... ки и сутолоке дневных забот, мы — верующие в справедливость, и свободу, и союз, наш союз. Мы верим, что когда-нибудь все будут свободны, и мы верим сами в себя» (Тайм, 1965, 29.1.14). Д. Эйзенхауэр говорил про себя: «Я самый религиозный человек из всех, кого я когда-либо встречал — я верю в демократию».

91

ление Национального самосознания после революции) все эти герои и большинство мыслителей, при всех своих различиях, остаются в рамках данной системы ценностей. Вся история подчинена постоянному ритму президентских и парламентских выборов. ^

Если француз или немец оглядывается назад на свое прошлое —он видит поразительное идеологическое и социально-политическое разнообразие, которое как бы «релятивизирует» существующий в настоящее бремя строй и господствующую идеологию. Прошлое всегда источник опасности, ибо противники данного строя всегда Могут апеллировать к фактам национального величия и расцвета культуры при ином строе и иной идеологии, чем существующие в настоящее время. И если монопольно господствующая идеология пытается зачеркнуть какие-то аспекты прошлого, представить их случайностью и печальным недоразумением или заставить их забыть, то все равно полностью это никогда не удается: немецкие фашисты могли запрещать книги Маркса и Гейне, но они сами апеллировали к Гете и Шиллеру.

Но, если американец оглядывается на Свое прошлое, он видит неизмеримо большее однообразие. Он видит галерею государственных деятелей, таких, как Вашингтон, Джефферсон, Линкольн или Рузвельт, которые все без исключения или создавали действующую конституцию, или клялись и божились в верности и преданности ей. Поэтому если буржуазный Строй любой европейской страны должен опасаться прошлого, то для социального строя США национальное прошлое, во всяком случае, не так опасно13. Причина и следствие все время меняются местами. Факт становления национального самосознания после революции и достижения независимости укрепляют строй, но сама прочность строя, в свою очередь, укрепляет связь национального самосознания и строя14.

13 Ф. Энгельс писал: «Америка — чисто буржуазная страна, не имеющая даже феодального прошлого и гордящаяся поэтому своим чйсто буржуазным строем» (15; 297). В другом месте, говоря об американском рабочем, он пишет: «Удивительно, хотя и вполне естественно, насколько в такой молодой стране, никогда не знавшей феодализма и с самого начала развивавшейся на буржуазной основе, буржуазные предрассудки крепко засели также и в рабочем классе...» (И; 276).

14 Эта особенность американского национального сознания хорошо отмечена французским исследователем А. Турэном: «Ничто +ак не поражает европейского посетителя, как господствующее в США

92

Именно эта связь национального самосознания и идеологии породила такие непостижимые для европейца понятия, как «1 (процентный американец» и «антиамериканская деятельность». «100-процентный американец»— это отнюдь не человек, в жилах которого течет чисто «американская кровь» (такой «крови» вообще нет), это грек, турок, поляк, еврей, но на 100% разделяющий американскую буржуазную систему ценностей15. Равным образом антиамериканская деятельность — это также понятие, требующее расшифровки. Француз никогда не назовет деятельность, 'направленную, например, на свержение буржуазно-демократического строя во Франции, антифранцузской, а в США «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» расследовала деятельность считающего себя истинно американским Ку-клукс-клана.

Такую взаимосвязь причины и следствия можно видеть еще в одном факте, связанном с особенностями американского национального самосознания. Так как американцы изначально — нация разношерстных иммигрантов, не имеющая никакой иной объединяющей их уникальности, кроме уникальности Революции и Конституции, и национальное самосознание получает идеологическую окраску, то это способствует адаптации разноплеменных иммигрантов. Адаптация в этих условиях означает прежде, всего усвоение определенной системы ценностей, «американского образа жизни», и никого не удивляет, что может быть американец-итальянец, американец-русский. Это не взаимоисключает друг друга. Во многом это способствовало наплыву в США и американизации колоссального количества лиц самых различных национальностей. Но это, в свою очередь, уменьшает значение в национальном самосознании таких моментов, как «кровь и почва», и усиливает значение единства ценностей, ибо у большинства американцев

чувство преемственности, многочисленные и постоянные апелляции к прошлому и культ героев-эпонимов и общих Ценностей» (191; 186).

15 В сатирическом произведении Ивлина Во «Незабвенная» американская девушка пишет о молодом англичанине, которого она любит, но мысли которого она не одобряет: «Во-первых, он англичанин и потому во многих отношениях никак не Настоящий Американец. Дело не только в том, что у него акцент или как он ест, а в том, что он относится цинично ко многим вещам, которые должны быть ...Священными. Он даже, наверное, не имеет никакой религии... У него "Также нет понятия о Гражданском и Общественном Долге» (29; 563).

93

предки не имели отношения к Революции и Декларации Независимости и их связь с «отцами-пилигримами» и «основателями» — связь не кровная, а ценностная.

Все это вместе — американская буржуазная система ценностей, религиозные идеологии и своеобразное американское национальное самосознание — есть особая, сложно организованная идеологическая система. И как любая массовая идеология, эта своеобразная идеология имеет свою систему ритуала — культ «героев», «святых», прежде всего Д. Вашингтона; «литургический год» — систему праздников, разработанный ритуал этих праздников; культ священных и уникальных предметов — «Колокол Свободы», «плимутская скала», и воспроизводимых— знамени, текста Конституции; песнопения и т. д.

Можно отметить две характерные черты этого ритуала. Во-первых, он очень распространен и пышен, возможно как компенсация аморфности идеологии. Д. Бурстин описывает ритуал собрания средней школы в Оклахоме, в которой он учился. Ритуал включал: 1) клятву верности знамени США; 2) пение «Звездно-полосатого стяга»; 3) пение гимна штата; 4) произнесение «Кредо учащегося», в которое входят такие слова: «Я верю в честную работу, честную дружбу и смелость высоких убеждений»; 5) произнесение «Молитвы учащегося»; 6) зачтение отрывка из Библии; 7) речь (66; 153). Очень распространены носящие ритуальный характер трескучие и пышные речи — эквивалент церковных проповедей, прославляющие свободу, Америку, Конституцию и т. д. Очень распространен флаг, который выставляется в любом мало-мальски подобающем месте.

Во-вторых, символика этой ритуальной системы представляет собой причудливое переплетение идеологически-государственных, национальных и религиозных символов. Смешение национального, государственно-идеологического и религиозного хорошо видно в системе американских праздников. Официальные праздники, когда закрываются государственные учреждения, следующие: Новый год, День рождения Д. Вашингтона, День поминовения, День независимости, День труда, День ветеранов, День благодарения, Рождество16

16 Ритуал американских праздников хорошо показан в работе Л. Варнера «Живой и Мертвый» (196).

94

Религиозные символы как бы подкрепляют символы государственно-идеологические, придают им дополнительное религиозное значение. Это наиболее четко видно в ярком обряде инаугурации президента, когда президент произносит клятву на Библии, а протестантский пастор, католический священник, иудейский раввин, а с 1957 г. и православный священник произносят молитвы, испрашивая благословление президенту (61; 12). Молитвой капеллана открываются сессии конгресса; а в палате представителей, кроме молитвы, перед открытием засег дания зачитывается еще и стих из Библии (61; 23—25). Молитвами открываются и съезды обеих партий, а в 1955 г. представитель США в ООН К- Лодж предложил и ассамблею ООН открывать молитвой. Примеров такого смешения символов (на протяжении американской истории постепенно освобождающихся сперва от специфически протестантской, а сейчас и от специфически' христианской окраски)17 буквально не счесть. Оно всегда пронизывало и пронизывает все аспекты жизни США (даже на монетах, как известно, надпись гласит: «Мы полагаемся на Бога»)18.

Американская буржуазная идеологическая система, составными элементами которой являются система цен^ ностей, вероисповедания, обосновывающие и освящающие ее своим авторитетом, своеобразное американское национальное самосознание, обряды с их переплетением

17 Это постепенное «очищение» порождает предельно абстрактные формы религиозных символов, для европейцев выглядящие очень странно. Так, в 1955 г. в здании конгресса была открыта специальная «комната для молитвы конгрессменов». В комнате нет ни одного христианского символа, но на оконном витраже изображен молящийся Д. Вашингтон и стоит подаренный еврейским богачом золотой' семисвечник (16; 21—22). В 1951 г. в нью-йоркских школах была введена такая молитва, которая может быть произнесена и протестантом, и католиком, и иудаистом, и мусульманином: «Всемогущий Бог, мы признаем свою зависимость от тебя и испрашиваем твоего благословления для нас, наших родителей, учителей и нашей страны» (155; 149—150).

18 Существует и обратное явление — проникновение государственно-идеологических символов в систему собственно религиозной символики. Так, во многих церквях и на всех значительных религиозных съездах выставляются американские флаги. Как в государственных обрядах использование религиозных символов придает дополнительную религиозную, значимость государственным символам, так флаг в церкви или на религиозном съезде придает дополнительное идеологическое значение собственно религиозным актам.

95

религиозной, государственно-идеологической и национальной символик* представляет собой как бы функцио нальный эквивалент целостной идеологической системы. Эта своеобразная и сложно организованная система дает ответы на мировоззренческие вопросы и интегрирует личность и общество, как интегрируют личность и общество раз личные, целостные религиозные и философские системы. Токвиль писал: «всякое духовенство говорит там одно и то же; мнения там согласны с законами и во всей умственной деятельности людей царствует, так сказать, одно течение» (48; 237).

В отличие от любой целостной системы, однако, данная система значительно более «рыхлая», аморфная. Но в условиях бурно развивающегося, динамичного буржуазного общества эта аморфность скорее плюс, чем минус.

«Рыхлой», аморфной американской идеологической системе относительно легко видоизменять отдельные свои элементы. Так, на протяжении американской истории расширялся круг включенных в эту систему вероисповеданий, изменялась природа этих вероисповеданий, изменялось понимание отдельных ценностей.

Далее, отрицание какого-либо элемента в системе, где все элементы крепко связаны друг с другом, означает, отрицание всей системы. В аморфной системе это не обязательно. Можно быть баптистом и отрицать католицизм, можно быть католиком и порицать протестантизм, оставаясь в рамках системы.

Наконец, прочность системы связана и с мощью таких ее элементов, как религия и национальное самосознание. Так как она включает в себя множество различных вероисповеданий, она тем самым имеет как бы общерлйгиозное освящение и сама она как бы общечеловеческая, а так как она существовала на протяжении всей национальной истории, она еще и как бы общенациональная,

И, хотя эта «рыхлая» и сложно организованная система более устойчива во времени, чем какие-либо отдельные цельные буржуазные идеологии, ее территориальное распространение за пределы американского, общества, напротив, предельно трудно. Задачи пропаганды целостной, «записанной в книгах» идеологической системы ясны и очевидны, но задачи пропаганды американской идеологической системы по сути своей неопре

96

деленны. Пропаганда американских «ценностей» в отрыве от их общемировоззренческих обоснований неизбежно - сводится к хвастовству собственной свободой и собствен-ными успехами, зачастую вызывающему у не имеющих этих достижений народов «комплекс неполноценности» и обращающемуся против самих американцев. Пропаганда ; же общемировоззренческих обоснований «системы ценностей» означала бы пропаганду особой религиозной традиции и религиозного плюрализма, т. е. того, что в отличие от внешних атрибутов «американизма» по природе своей не поддается пропаганде и заимствованию. Поэтому, если другие буржуазные общества своими особыми путями и приходили к устойчивым буржуазно-демократическим институтам, это никогда не совершалось заимствованием американской буржуазной идеологической системы.

Сложная и «аморфная» конструкция данной системы: предполагает и иные средства идеологического контроля, чем средства, которыми обладает целостная и жесткая система. В целостной и жесткой системе основным таким средством оказывается принудительная дисциплина идеологической организации. Механизмы давления со стороны массы приверженцев данной системы и конформизм к .их мнению являются вторичными и производными. В «рыхлой» американской системе, наоборот, главную роль играет конформизм, а принудительная идеологическая дисциплина играет второстепенную и производную роль.

Но прочность идеологической системы проявляется прежде всего в том, как эта система обеспечивает такое идеологическое оформление социальных конфликтов общества, при котором эти конфликты не выходят за рамки основных ценностей данного общества и не приводят, к революционной ломке социальных и политических институтов, т. е. канализируются в безопасное для существующего строя русло.

США — динамическое, бурно развивающееся общество, общество, в котором все время происходят изменения. В расстановке классовых сил, отмирают старые и появляются новые социальные слои, быстро меняются условия жизни, следовательно, постепенно меняется само "содержание социальных конфликтов. Для того чтобы основные принципы американского буржуазного строя при этом оставались неизменными, это общество (и освя-

97

щающая его идеологическая система) должно иметь как бы «защитные механизмы», «стратегии» гашения или канализации в безопасное русло этих конфликтов. Ряд таких «стратегий», «защитных механизмов», в которых основную роль играет опять-таки религиозная идеология, мы и пытаемся далее показать.

Прежде всего мы остановимся на двух способах «гашения», канализации социальных конфликтов в безопасное русло, которые связаны с их идеологическим оформлением как конфликтов между вероисповедными организациями или внутри них и которые находят свое разрешение в модификации вероисповедного учения в соответствии с американской буржуазной системой ценностей и в «подключении» вероисповедания к системе американской буржуазной идеологии. На протяжении американской истории круг включенных в американскую буржуазную идеологию вероисповеданий все время расширялся. Вначале это лишь группа протестантских вероисповеданий, затем «подключаются» католики, иудаисты, мормоны, «христианская наука», православие и ряд, других вероисповеданий, ранее считавшихся «неамериканскими». Для того чтобы понять процессы этих «подключений», надо все время иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, хотя в любое данное время то или иное вероисповедание и может считаться «неамериканским» и «нереспектабельным», в американской буржуазной системе ценностей, включающей высокую ценность любой религии и свободу вероисповедания, не заложено никаких ограничений для расширения круга вероисповеданий. Во-вторых, американская буржуазная система ценностей и любая вероисповедная система соотносятся между собой так, что центр тяжести вероисповедной системы; приходится на те проблемы, которые абсолютно безразличны американской буржуазной системе ценностей. Христианские вероисповедания, различаются между собой разным пониманием «благодати», «спасения», «исхождения святого духа» и тому подобными вопросами, любое решение которых никак не может повлиять на функционирование американского общества. С другой стороны, политические и социальные проблемы с точки зрения логики любой вероисповедной системы, являющейся учением о «царствии не от мира сего»,— это всегда вопросы «периферийные». Поэтому сфера конфликта американской идеологической системы и систем ре-

98

лигиозных никогда не распространяется на центральные, основные пункты той и другой системы. Американское общество никогда не требует от религии отказа от основных для нее догматов — оно требует лишь отказа от придания этим догматам ценности высшей, чем ценности американского буржуазного общества, и некоторой незначительной модификации этих учений в соответствии с этими ценностями. Поэтому конфликт американского общества с вероисповеданием потенциально всегда разрешим, а идеологическое оформление любого конфликта как вероисповедного — наиболее безопасное для американского буржуазного общества.

Мы можем различать два типа вероисповедного оформления конфликтов (соответственно двум основным типам религиозной организации): а) конфликт американского общества и сект, разрешающийся в «обуржуазивании» сект и играющий громадную роль в гашении социального протеста самых низших слоев американского общества; б) конфликт американского общества и инонациональных церквей, разрешающийся в американизации церквей и сыгравший колоссальную роль в адаптации иммигрантов.

• Стецкевич М.С. - Свобода совести: Учеб. пособие
• Кондаков Н.П. - Иконография Иисуса Христа
• Коллектив авторов - Жречество и шаманизм в скифскую эпоху
• Сказкин С.Д. - Настольная книга атеиста