Глава 3. Религиозная нетерпимость и толерантность в средневековой Европе
Эксклюзивистский потенциал христианства, зримо проявившийся уже в IV в., к XI-XIV вв. достиг своего пика. Именно в это время жесточайшие преследования еретиков, их поиск и уничтожение прекратились в обычную практику. Важнейшей причиной, обусловившей возможность реализации данного потенциала, явилась «папская революция» XI-XII вв. Как подчеркивает современный американский исследователь Г. Берман, «это была революция против подчинения духовенства императорам, королям и феодальным баронам, :ia утверждение римской церкви как независимого, корпоративного политического и юридического образования под эгидой папства». Основополагающий документ «папской революции» — «Диктат папы» Григория VII (1075) провозглашал не только независимость католической церкви от земной власти, но и её верховенство над нею, «плоть до права папы освобождать подданных «нечестивого» государя от присяги на верность. Подобного рода идеи, хотя и не в такой решительной форме, высказывались католическими идеологами и ранее, но реализация их стала возможной лишь после установ-ления феодальной раздробленности в Западной Европе вследствие распада империи Карла Великого (IX-X вв.) и укрепления института папства.
В XI-XIII вв. произошло освобождение духовенства от полно-мластного контроля со стороны государственной власти, его объединение под властью папы, проведение более отчетливой, чем ранее, границы между клириками и мирянами (введение целибата — безбрачия духовных лиц, окончательное утверждение причастия под шумя видами как исключительной привилегии клира), создание самостоятельной церковной юрисдикции и системы канонического пра
45
ва, охватывавшей и многие аспекты жизни мирян. Все это способствовало оформлению католической церкви как надтерриториаль-ной, хорошо организованной корпорации, достаточно замкнутой и вместе с тем способной (по крайней мере потенциально) диктовать свою волю светским правителям и вообще всем мирянам.
Папы, выдвигая лозунг «•свободы церкви» от государственного контроля, активно отстаивая его в борьбе с императорами, которая с переменным успехом длилась с конца XI, по крайней мере, до XIV в., в то же время стремились к руководству всем христианским миром. Иннокентий III (1198-1216), утверждая, что папа управляет не только церковью, но и всем миром, считал себя заместителем (викарием) Иисуса Христа. Подчеркивая, что земные правители властны только над телами людей, тогда как церковь — также и над душами, он активно побуждал королей к принесению ему вассальной присяги, неоднократно налагая на целые королевства интердикты (временное запрещение на совершение богослужения и обрядов). Идеалом Иннокентия III была вселенская христианская монархия под главенством папы. Естественно, в условиях, когда понятия юридического и нравственного закона были разграничены очень слабо, все, что не одобрялось церковью, немедленно попадало в разряд не просто осуждаемого, но подлежащего искоренению.
Однако оформление жестко централизованной католической церкви означало лишь создание силы, готовой преследовать инакомыслие. Не менее важно, что эта готовность получала достаточно активное содействие со стороны государственной власти. Она не раз конфликтовала с церковью, но, как правило, не по вопросам борьбы с ересями. Американский религиовед Б. Тьерни отмечает: «В той ситуации, когда единая религия определяла весь образ жизни общества, её отвержение было равнозначно разрыву всяческих отношений со своим сообществом и превращению в некоего изгоя, опасного с точки зрения средневекового человека». Тьерни проводит параллель между современным нетерпимым отношением к государственным изменникам, которых в отдельных случаях могут даже подвергнуть наказанию смертью, и средневековым отношением к ереси, рассматривавшейся как измена церкви.
Крупнейший западноевропейский средневековый мыслитель Фома Аквинский (1225-1274) в «Сумме теологии» высказывал мнение о недопустимости обращения неверных и иудеев принудительным путем. Однако текст Евангелия от Луки (Лк 14:23) трактовался им, как ранее Аврелием Августином, в духе принуждения, распространявшегося на тех, кто уже принял христианскую веру. Их, по мнению Фомы, необходимо было заставить вернуться к ней, если они впа-
46
сть в ересь. Фома проводил аналогию с обетом, который необходимо принимать добровольно, но если он всё-таки дан, то должен быть |>бязательно исполнен. Отсюда следовал вывод о допустимости применения к еретикам карательных санкций: «по справедливости их может светский судья убивать и лишать имущества... так как они кощунствуют против Бога и соблюдают ложную веру, то они подлежат большему наказанию, чем те, кто ... чеканит ложную монету».
Логическим результатом такого отношения к ереси и инакомыслию было создание централизованного института по борьбе с ними, получившего название инквизиции (от лат. Inquirere — искать, расследовать). Отдельные антиеретические акции, выходящие за пределы простого отлучения, осуществлялись уже в XI в. (сожжение еретиков в Тулузе, 1020 г.), но оформление системы преследований относится к рубежу XII и XIII вв.
Оно было связано с развитием, прежде всего в южных областях Франции, дуалистической ереси катаров (альбигойцев), резко противопоставлявших духовное и материальное, и отрицавших воплощение и воскресение Христа. Наибольшую тревогу вызывали успехи катаров в создании религиозной организации, альтернативной католической церкви. В областях, населенных катарами, не имела успеха проповедь Бернарда Клервоского (первая половина XII в.), который одним из первых стал утверждать, что только католическая церковь определяет принадлежность к еретичеству, но его уничтожение является долгом государства.
III Латеранский собор (1179) принял постановление о противодействии катарам, предав их анафеме и запретив католикам общение с ними. Подчеркивалось, что епископы в борьбе с ересью должны «опираться на светские законы и требовать содействия князей для того, чтобы страх светского наказания принуждал людей искать духовной помощи». Против катаров был провозглашен Крестовый поход, участникам которого было обещано отпущение грехов —как и тем, кто направлялся в Палестину с целью освобождения «Гроба Господнего».
На Веронском соборе (1184) был принят декрет, согласно которому изобличенный в ереси должен был передаваться светской власти для наложения на него наказания. Декрет обязывал светских правителей в присутствии местного епископа клясться в том, что законы против ереси будут ими неукоснительно соблюдаться. Епископам предписывалось проводить процесс расследования (inquisi-tio) и разыскивать еретиков. Кроме того, все еретики объявлялись официально отлученными от церкви. Присутствовавший на соборе германский император Фридрих I (1152-1190) немедленно принял
47
декрет о преследовании еретиков на территории империи. Таким образом, усилия церкви получили поддержку со стороны государства.
Поскольку меры, предпринятые против катаров, не дали ощутимого результата, в 1209 г. против них был провозглашен новый Крестовый поход, положивший начало т. н. Альбигойским войнам (по названию местечка Альби в южной Франции, являвшегося одним из центров катаров), завершившимся в середине XIII в. практически полным искоренением ереси. В 1209 г. крестоносцы (в основном французские феодалы) взяли штурмом г. Безье, жители которого отказались выдать катаров. На вопрос одного из крестоносцев, как отличить еретиков от католиков, папский представитель Арно-Амальрик дал знаменитый ответ: «Убивайте всех, Бог узнает своих».
К началу XIII в. была создана централизованная система подавления ересей. Ранее задача поиска еретиков (в этом заключается принципиальное отличие от преследований христиан в Римской империи, где, как уже отмечалось, необходимо было поступление доноса, а специальный розыск, как правило, не осуществлялся) возлагалась на местных епископов. В 1232 г. папа Григорий IX учредил специальную папскую инквизицию и поручил её осуществление монахам-доминиканцам (а впоследствии — и францисканцам). Первоначально папские инквизиторы ещё должны были советоваться с епископами, но в 1257 г. папа Александр IV своим решением полностью избавил их от епископского контроля.
Инквизиция достаточно быстро распространилась почти во всех западноевропейских странах. Позднее всего она появилась в Англии (1401) и большинстве государств Пиренейского полуострова (1478). Несмотря на то что деятельность и характер инквизиции в конечном счете определялись папой, в различных регионах она действовала с разной степенью суровости. Например, во Франции после подавления альбигойцев инквизиция долгое время не была особенно активна. В Италии с началом Авиньонского пленения пап (1309-1377) инквизиция также ослабла.
Инквизиционная практика обычно выглядела следующим образом. Вначале инквизитор, извещая местные духовные власти о своем прибытии, приказывал им в определенное время созвать народ. К собравшемуся населению инквизитор обращался с речью, призывая «еретиков» сознаться в уклонении от учения церкви, а всех знающих что-либо о виновных или подозреваемых в ереси - дать о них информацию. Часто провозглашались «сроки милосердия» длительностью от 15 до 30 дней. В это время «еретик» ещё мог, сознавшись в своих «заблуждениях», получить снисхождение в случае отречения от
48
них и дачи подробной информации о своих сообщниках. Снисхождение обычно выражались в наложении строгих постов, необходимости совершать покаянные паломничества.
После окончания «срока милосердия» начиналось собственно инквизиционное судопроизводство. Трибунал состоял из папского инквизитора, его помощников (в их число могли входить епископ данной местности или настоятель доминиканского монастыря) и нотариуса. Местное духовенство должно было оказывать инквизитору активную помощь. Кроме того, действовала целая сеть шпионов и добровольных доносчиков. Они указывали инквизитору на подозреваемое в ереси лицо, которое должно было явиться на заседания трибунала. Простая неявка в инквизиционный суд уже рассматривалась как признание в ереси. На обвиняемого заранее смотрели как на виновного, при этом инквизитор всеми силами старался добиться признания. Обвинение должно было быть поддержано двумя свидетелями, имена которых держались в тайне. В редчайших случаях, если трибунал устанавливал, что один из свидетелей заведомо лжет, предполагаемого еретика отпускали.
Однако обычно именно признание обвинения было для подозреваемого в ереси единственным реальным средством спасения. Доказательством искренности признания и «обращения» должна была быть выдача «единомышленников». Естественно, здесь, как и, в особенности, на этапе поиска еретиков, открывались широчайшие возможности для сведения личных счётов. Раскаявшихся «еретиков» приговаривали к различным видам наказания — от ношения позорящего одеяния с крестами на спине и груди до тюремного заключения.
Если же лицо не признавало себя виновным, то после демонстрации орудий пыток дело могло дойти и до их применения. Официально пытки по отношению к подозреваемым в ереси разрешил применять папа Иннокентий IV в 1252 г. Известно было три основных вида пыток: веревкой, водой и дыбой. В первом случае обвиняемому сжимали веревкой конечности, во втором — заливали лицо водой, не оставляя возможности ни проглотить её, ни вздохнуть, в третьем — завязывали руки сзади, выворачивали их и поднимали к потолку. По правилам пытка могла применяться только один раз. На практике инквизиторы легко решали эту проблему, объявляя последующие пытки лишь «продолжением» первой.
Ведя допрос с пристрастием, инквизиторы чувствовали себя совершенно безнаказанными. Ни светская власть, ни местные епископы не имели права вмешиваться в их деятельность, а лишь оказывать всемерное содействие. В 1256 г. папа Александр IV предоставил инквизиторам и их подчиненным право отпускать друг другу
49
все грехи, связанные с исполнением обязанностей инквизиционного судопроизводства.
Если, несмотря на все усилия инквизиционного трибунала, человек по-прежнему не признавал себя виновным, его передавали в руки светской власти. Оправдательных приговоров инквизиция не выносила, но, вопреки распространённому мнению, не приговаривала и к смертной казни. Её задача официально заключалась в том, чтобы спасти души «заблудших», направить их на путь спасения. Передача «еретика» в руки светской власти означала, что церковь отступается от столь закоренелого грешника. А законы практически всех западноевропейских государств приговаривали «упорствующих еретиков» к сожжению на костре. Такой вид наказания, взамен применявшихся ещё в начале XIII в. изгнаний, конфискаций имущества, объявлений вне закона, становится общепринятым приблизительно с середины этого столетия.
В то же время церковь никоим образом не осуждала смертную казнь за ересь, так как считала подобное наказание вполне достойным для оскорбителя Бога, указывая, что земные страдания хотя бы частично облегчают грешнику страдания посмертные. В 1288 г. папа Николай IV прибег к отлучению от церкви тех представителей светской власти, которые уклонялись от сожжения лиц, обвиненных инквизицией в ереси.
По поводу того, почему применялся именно этот вид наказания, существуют различные мнения. Согласно одному объяснению, ересь сравнивалась с чумой, а единственным препятствием для распространения последней считалось предание огню трупов умерших во время эпидемии и принадлежащих им вещей. По другой версии, лишь огонь костра до некоторой степени мог считаться подобием огня адского.
К сожжению обычно приговаривались «нераскаявшиеся еретики» и те, кто впал в ересь вторично. Потомство такого еретика лишалось права занимать церковные должности, его дом подлежал срытию до основания, а имущество —- конфискации.
Для светской власти подозрение в ереси часто было способом расправы с политическими противниками. В качестве примера можно назвать обвинения, выдвинутые по инициативе французского короля Филиппа IV Красивого против членов Ордена тамплиеров во Франции: ересь, идолопоклонство, содомский грех и др. Прибегнув к помощи инквизиции и заручившись поддержкой папы Климента V, король добился ликвидации ордена и казни его руководителей (1307-1314). Имущество же тамплиеров отошло в королевскую казну, ради чего, собственно, весь процесс и затевался.
50
Национальная героиня Франции Жанна Д’Арк, действия которой по снятию осады с Орлеана внесли решительный перелом в ход изнурительной Столетней войны с Англией, а проведенная по её инициативе коронация наследника престола Карла обеспечила государственную независимость страны, в 1430 г. попала в плен к англичанам. По их инициативе она была подвергнута суду инквизиционного трибунала, который под давлением Англии обвинил её в колдовстве и ереси. Под угрозой сожжения Жанна отреклась от своих •заблуждений», но затем последовал «рецидив ереси». Жанна вновь переоделась в мужскую одежду, а её ношение женщиной, порицаемое Библией, составляло один из пунктов обвинения. После этого Жанна была немедленно отправлена на костёр. Правда, в 1456 г. французская героиня была реабилитирована, а в 1920-м даже канонизирована католической церковью в качестве покровительницы Франции.
Число жертв инквизиции трудно подсчитать, но несомненно, оно измерялось сотнями тысяч. Среди них оказались такие выдающиеся мыслители и ученые, как Галилео Галилей, вынужденный отречься от гелиоцентрического взгляда на устройство Вселенной (1632), Джордано Бруно (сожжен в 1600 г.) и многие другие.
Особый характер приобрела инквизиция в Испании. Хотя, как уже отмечалось, она была организована здесь достаточно поздно, но стала, в отличие от других стран, государственным учреждением, орудием королевского абсолютизма, и действовала с необыкно-ненным размахом. Особенно суровые меры в отношении еретиков принимались в то время, когда пост Великого Инквизитора Испании занимал монах-доминиканец Т. Торквемада (1483-1498). Им было написано специальное руководство по инквизиционной практике, активно внедрялась в жизнь процедура аутодафе, что в переводе с испанского означает «акт веры». Такое название данная церемония получила потому, что во время неё раскаявшиеся еретики должны были, примиряясь с церковью, возвращаться в её лоно. Аутодафе осуществлялось обычно на одной из городских площадей, при большом стечении народа. Перед собравшимися, среди которых почётное место занимали члены инквизиционного трибунала и духовенство, проносились изображения еретиков, ускользнувших от инквизиции и бежавших за пределы Испании. Эти изображения впоследствии сжигались. Далее следовали раскаявшиеся грешники, одетые в сан-бенито (от исп. saco bendito — освященный мешок) — позорящее одеяние жёлтого цвета, с нашитыми на нем крестами. После этого зачитывались приговоры, и «примирившиеся» с церковью отправлялись м тюрьму. Нераскаявшиеся же передавались в руки властей и сжига
51
лись за городом. Всего испанские власти, по подсчетам отечественного исследователя 3. Плавскина, за всё время действия инквизиции (последний смертный приговор еретику был приведен в исполнение в 1826 г.) отправили на костер около 35 тысяч человек.
Объектом самого пристального внимания со стороны испанской инквизиции были крещеные иудеи (мараны) и мусульмане (мори-ски), подозревавшиеся в тайной приверженности к своим прежним религиям. Следует отметить, что по сравнению с более ранним периодом, когда отношение к проживавшим на территории Пиренейского полуострова мусульманам и иудеям было достаточно терпимым (подробнее об этом см. ниже), после завершения в 1492 г. Реконкисты — восстановления полного контроля христиан над этой территорией — ситуация резко изменилась.
Созданное в 1479 г. единое испанское королевство, нарушая данные ранее обещания не принуждать иудеев и особенно мусульман-мавров к принятию христианства, в конце XV — начале XVI в. поставило их перед выбором: обратиться в «истинную веру» или уехать. Эта дилемма первоначально встала перед иудеями, права которых уже в XV в. были сильно ограничены. Часто многие из них принимали христианство под страхом смерти. В 1492 г. все иудеи, не желавшие креститься, должны были (с разрешением взять с собой имущество, за исключением драгоценных металлов и металлических монет) покинуть пределы Испании. 31 июля этого года из страны отбыл последний открыто исповедовавший иудаизм еврей. Всего же уехало от 100 до 300 тысяч иудеев. В 1499 г. испанские монархи Фердинанд и Изабелла обнародовали указ, в соответствии с которым любого иудея, обнаруженного на территории Испании, ждала смерть в случае отказа от немедленного крещения.
В 1502 г. давление на мавров, к тому времени уже достаточно серьёзное, вылилось в формулирование столь же трагической дилеммы: крещение или отъезд. В 1527 г. испанский король Карл V сообщил папе Клименту VII о полном изгнании ислама, однако признался, что «крещение было для многих мавров не вполне добровольным, и некоторые мориски не слишком сведущи в вопросах нашей святой веры». Естественно, вынужденные к принятию христианства под давлением, оставшиеся в Испании мориски и мараны часто втайне сохраняли приверженность своим прежним религиям. Конечно, были и искренне обратившиеся в христианство. Но инквизиция ставила под подозрение всех, делая существование даже бывших мусульман и иудеев в Испании крайне затруднительным. В итоге даже меры инквизиции показались недостаточными, и в 1609 г. последовало изгнание за пределы страны морисков. Мараны же продолжали
52
оставаться под постоянным подозрением. Крайние формы религиозной нетерпимости сохранялись в Испании очень долго, и даже в 1720 г. пятеро маранов были приговорены к сожжению после обнаружения в Мадриде тайной синагоги.
Освоение испанцами территорий в Новом Свете после открытия X. Колумбом Америки (1492) сопровождалось многочисленными проявлениями насилия и нетерпимости. Уже в 1493 г. папская булла «Интер коэтера» призвала испанских королей Фердинанда и Изабеллу приступить к подчинению вновь открытых земель и обратить их обитателей в христианскую веру. В начале XVI в. теологом X. JI. де Паласиосом Рубиосом было составлено «Рекеримьенто» (требование) — документ, зачитывавшийся индейцам при покорении Америки. В нем утверждалось, что папа Римский, являясь господином мира, подарил земли в Новом Свете испанским королям. Индейцам предлагалось без промедления, «по своей доброй и свободной воле», после получения соответствующих наставлений принять христианство. В этом случае коренным жителям американского континента предоставлялись гарантии в том, что они не будут обращены в рабство.
Хотя в «Рекеримьенто» давалось обещание не принуждать индейцев к крещению, содержавшиеся в нем требования принятия католицизма «без возражений и упрямства» и угрозы применения военных санкций с последующим обращением в рабство в отношении тех, кто «не сделает требуемого или хитростью попытается затянуть решение свое», фактически ставили аборигенов перед выбором: принять христианство или оказаться рабами. Подталкивая таким образом индейцев к католицизму, предоставляя неофитам определенные льготы, испанцы одновременно предпринимали решительные меры по искоренению «идолопоклонства», устраивая публичные сожжения местных святынь.
С 1503 г. утвердилась практика передачи индейцев, считавшихся подданными короны, испанским колонистам на правах долгосрочного или краткосрочного пожалования, получившая наименование «энкомъенда» (покровительство). Энкомьенда рассматривалась не только как форма использования принудительного труда туземцев, но и в качестве средства, облегчавшего и ускорявшего их христианизацию. Резкое сокращение, под влиянием различных факторов, в том числе из-за применения насилия при обращении в католицизм, численности местного населения, вынудило Испанию принять так нназываемые «Новые законы» (1542-1543). Институт энкомьен-ды был реформирован. Индейцы признавались свободными людьми, по отношению к ним запрещалось применять насилие, а таксация
53
повинностей должна была следовать после обучения основам христианства. В 1573 г. король Филипп II запретил называть освоение Нового Света «конкистой»(завоеванием), предложив использовать термин «пацификация»(умиротворение), требуя от испанцев завоевывать доверие индейцев лишь убеждением, избегая уничтожения «идолов».
Безусловно, это способствовало изучению испанскими миссионерами местных языков, обычаев и культуры, использованию индейского пиктографического письма для разъяснения христианских образов. Однако «на местах» такого рода распоряжения короны далеко не всегда исполнялись пунктуально. Иезуит Б. Валера в «Сообщениях о древних обычаях аборигенов Перу», написанных в середине XVI в., приводит в качестве примера такие методы обращения в христианство, как окропление миссионерами связанных или закованных в цепи индейцев водой. Но и после крещения индейцы считались второсортными христианами. В ряде мест действовали запреты на посвящение туземцев в священнический сан, а по всей Америке существовало разделение между испанскими и индейскими церковными приходами.
Разумеется, в испанских колониях действовала и инквизиция. Первоначально она пыталась применять столь же строгие методы, что и в Европе. Особенно свирепствовал первый епископ Мексики X. Де Сумаррага, распоряжавшийся сечь плетьми и возить привязанными к мулам туземцев, отступивших от христианства. В Мехико неоднократно устраивались аутодафе, заканчивавшиеся сожжением впавших в «идолопоклонство». Однако скоро стало ясно, что при желании в отступничестве от христианства можно обвинить едва ли не любого крещеного аборигена. А полное их истребление совершенно не входило в планы испанцев. По распоряжению Филиппа II (1575) индейцы были изъяты из-под юрисдикции инквизиции и переданы под наблюдение епископских викариев, которые обычно ограничивались духовными наказаниями. Косвенно этот факт свидетельствует о малопродуктивное™ применявшихся методов насильственной христианизации.
Ещё одним ярким проявлением средневековой религиозной нетерпимости были Крестовые походы. Наиболее известны Крестовые походы на Восток, осуществлявшиеся с конца XI до последней трети XIII в. Само выражение «крестовый поход» их современникам было почти незнакомо. Употреблялись понятия «паломничества», «поход в Иерусалим», «путь в Святую Землю», а для характеристики участников военных экспедиций — «воины Христовы». Термин «крестовый поход» появился, видимо, не ранее конца XIII в. Он связан
54
с крестом, нашивавшимся на одежду шедшего освобождать «Гроб Господень» от «неверных» - мусульман.
Призыв к первому Крестовому походу на Восток прозвучал во французском городе Клермоне в 1095 г. Папа Урбан II заявил о настоятельной необходимости для католиков взяться за меч и освободить «Гроб Господень» в Иерусалиме, оказав также помощь византийцам (которых он ещё именовал, несмотря на свершившееся м 1054 г. разделение церквей на Западную — католическую и Восточную—православную, «нашими братьями») в борьбе с турками-а-льджуками. «Поход,—заявил папа,— станет искуплением грехов христианского мира, осквернившего себя грабежами, убийствами и насилием». Участникам похода было обещано полное отпущение грехов. Как отмечает С. И. Лучицкая, первые Крестовые походы подразумевали не только отвоевание «Святой Земли», но и обращение мусульман.
Во время первого Крестового похода в 1099 г. был взят Иерусалим, при этом было уничтожено огромное количество мусульман, включая женщин, детей и стариков. Как подчеркивает известный французский историк Ж. Ле Гофф, до начала Крестовых походов западные авторы ещё проводили разграничение между мусульманами и язычниками, считая лишь последних теми, кому Бог абсолютно неведом. Но уже Урбан II в своей знаменитой речи назвал мусульман «гнусными рабами дьявола, недостойными звания людей». Стали распространяться совершенно неправдоподобные, учитывая полное отрицание исламом культовых изображений, слухи об установлении мусульманами золотых и серебряных идолов в христианских храмах на контролируемой ими территории. Мусульмане теперь все чаще именовались «язычниками», а Мухаммед упоминался в связи с Антихристом. В первой половине XII в. Бернар Клервоский, говоря о необходимости второго Крестового похода на Восток, призывал к истреблению мусульман: «Язычников не следовало бы убивать, если бы их можно было каким-либо другим способом удержать от слишком большой вражды или угнетения верующих. Ныне же лучше, чтобы они были истребляемы». Добавим, что в ходе Крестовых походов часто «попутно» уничтожались и иудеи.
Изменилось и отношение к византийцам. В XII в. они уже часто обвинялись в ереси. В 1204 г., во время четвертого похода, армия крестоносцев, движимая в первую очередь соображениями алчности и действуя в интересах венецианского купечества, вместо Палестины нанесла удар по Константинополю и разграбила его. Сомневающихся в законности подобной акции удалось переубедить. Хронист Робер де Клари писал: «Епископы и клирики сообща говорили и полагали,
55
что битва является законной ... что напасть на них будет не грехом, но, напротив, великим деянием благочестия». После разгрома Константинополя разрыв между Восточной и Западной христианскими церквами стал необратимым.
Крестовые походы ознаменовали окончательное отступление от пацифизма, характерного для раннего христианства. Безуспешно пытаясь прекратить внутренние войны в рамках западнохристианского мира, Западная церковь теперь указывала католикам на общего врага. Католический историк И.Лортц подчеркивает: «Если прежде носителями “миссионерского меча” были короли и императоры, то теперь сама церковь, откровенно наступательно захватившая право на меч..., претендует на “право на кровопролитие”». Логическим следствием произошедших перемен было образование монашеских рыцарских орденов —тамплиеров, госпитальеров и др.
Помимо Крестовых походов на Восток предпринималось немало других военных экспедиций, получавших одобрение папства, например против язычников-славян или мусульман Пиренейского полуострова. Конечно, у всех этих операций имелись и чисто земные мотивы. Например, не последнюю роль в организации Крестовых походов на Восток сыграло стремление церкви избавить Европу от огромного количества безземельных рыцарей, находивших выход своей энергии в беспрерывных столкновениях. Однако религиозная форма крестоносного движения, основанного на принципиальной нетерпимости к иноверцам, желание принудить их к принятию христианства силой меча более чем очевидны.
Тем не менее вывод о тотальном характере религиозной нетерпимости в средневековой Европе был бы не вполне корректным. Перечисляя многообразные и весьма масштабные формы проявления ин-толерантности: религиозное принуждение, насильственные крещения, подавление инакомыслия, преследование, а подчас и искоренение религиозных меньшинств, следует иметь в виду, что наряду с господствовавшей тенденцией к утверждению монополии католической церкви и христианского эксклюзивизма, имелись и явления иного порядка — как в теории, так и на практике. Иными словами, на каждое выражение нетерпимости можно найти свое «но», которое выглядит подчас едва различимым на фоне явно преобладавших принуждения и насилия в делах веры.
Начнем с констатации общеизвестного факта сохранения двух религиозных меньшинств — мусульман и иудеев, хотя положение их, как уже было показано на примере Испании, отнюдь не было стабильным, а права — надежно гарантированными. Самым крупным меньшинством, причем проживавшим на территории многих евро-
56
нейских стран, были иудеи. После окончательного изгнания евреев из Палестины во II в. н. э. они ни на одной значительной территории не составляли большинства населения. Эксклюзивистские потенции иудаизма так и не получили стимула к развитию, поскольку отсутствовал такой важный закрепляющий элемент, как поддержка со стороны власти. Талмуд, как уже отмечалось, содержит «Семь правил Ноя», ориентируя евреев скорее на изоляцию от не-евреев, чем на подчеркивание исключительной истинности иудаизма. Не поощрялся и активный прозелитизм, хотя сама возможность обращения не-евреев в иудаизм не отрицалась. Кроме того, в Талмуде содержится и призыв с уважением относиться к законам тех стран, на территории которых евреи проживают, и не восставать против их правителей.
Однако христиане, получив начиная с IV в. государственную поддержку, приступили к активному и часто насильственному обращению иудеев. Инициативу здесь проявляла светская власть, прежде всего франкские короли Хильперик и Дагоберт (VI-VII вв.), стремившиеся к достижению религиозного единообразия. Когда давление становилось нестерпимым, многие иудеи следовали принципу «Киддуш-ха-Шем» («Освящение имени Божьего»), требовавшего мученичества за веру, и предпочитали смерть христианству. Церковь периодически порицала практику «принуждения в вере», но делала это не слишком активно и последовательно. IV Толедский собор (633) определил, что обращение возможно лишь по благодати, но не по принуждению. Однако действительность принудительного крещения сомнению не подвергалась. Насильственное обращение иудеев в христианство порицал папа Григорий I Великий (590-604), но ему принадлежат и такие слова: «Если даже насильственно крещенные сами и не станут добрыми христианами, то, может быть, станут их дети».
Постепенно оформилась и преобладавшая в Средние века богословская точка зрения на иудеев, которая, согласно католическому историку Й. Лортцу, выглядела так: «Израиль не узнал ожидаемого Мессию, когда Он пришел ... и в лице своих старейшин, высшего священства и народа деятельно участвовал в его казни и ясно признал ответственность за это» («весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» —Мф 27:25). Отсюда вытекало представление о евреях как проклятом народе, а об иудаизме — как искаженном христианстве, продолжающем существовать из-за «упрямого непонимания» или изменения евреями библейских текстов.
Как отмечает историк Дж. Трахтенберг, средневековые знатоки канонического права применяли и такую формулу: человечество —
57
мистическое тело Христово, в состав которого входят не только христиане, но и неверные, которые также выполняют определенную функцию подобно тому, как в человеческом организме каждый орган исполняет свою задачу. Поэтому еврейскую общину как члена данного универсального тела следует сохранять, но с максимальной изоляцией от «верных» христиан. Так или иначе католическая церковь всегда официально признавала право иудеев на существование и исповедание своей веры.
Уже в конце I тысячелетия н. э. в большинстве европейских стран, на территории которых проживали иудеи, вводились запреты на владение ими землей, ношение оружия, занятия различными видами деятельности. Как следствие, многие евреи были вынуждены сконцентрироваться на торговле и ростовщичестве. Но до первого Крестового похода их положение было относительно стабильным. В 1091 г. император Священной Римской империи Генрих IV специальной грамотой запретил принуждать иудеев к принятию христианства. Это не помешало массовому истреблению евреев крестоносцами в начале первого крестового похода (1096) в таких городах, как Майнц, Кобленц, Вормс и др. Будучи «чужими» для христиан, они оказались первыми жертвами предприятия, опиравшегося на религиозное рвение и энтузиазм.
В XII—XIII вв., когда церковь усилила борьбу с ересями, создав инквизицию, положение евреев резко ухудшилось. Иудеев, как это ни покажется сегодня абсурдным, часто подозревали именно в ереси, и понятия «еврей» и «еретик» стали, как подчеркивает Дж.Трахтенберг, едва ли не тождественными. Характерно, что, подобно еретикам, иудеи должны были иметь специальные нашивки на одежде. В XIII в. сложилась и особая система закрытых еврейских кварталов — гетто, создание которых поддерживалось церковью. Тогда же церковь в категорической форме стала запрещать браки христиан и иудеев.
При этом церковь, повторим, официально никогда не подвергала сомнению право иудеев на существование и исповедание своей веры. В XII в. впервые была издана специальная Constitutio pro Judeis. В данном документе запрещалось применение силы в процессе обращения иудеев в христианство. Хотя папы неоднократно подтверждали Constitutio pro Judeis, в целом позиция католической церкви и в особенности отдельных её представителей, в том числе и очень высокого ранга, последовательностью не отличалась.
На низовом, народном уровне в адрес иудеев выдвигалось множество самых различных обвинений. Самое распространенное — в ритуальном убийстве («кровавый навет»), совершаемом якобы чаще
58
всего во время пасхальной недели с целью оскорбления христианства. Несмотря на то что ещё в начале XIII в. созданная германским императором Фридрихом II специальная комиссия, состоявшая из христианских богословов и крестившихся евреев, пришла к выводу об отсутствии где-либо в Ветхом Завете и Талмуде даже намеков на необходимость кровавых жертв, а напротив, о наличии ясных указаний о невозможности для иудеев осквернять себя кровью, представления о совершении ими неких ритуальных убийств дожили до сегодняшнего дня.
Разновидностью «кровавого навета» было представление об иудеях-осквернителях гостий (облаток) — пресного хлеба, используемого при причащении. Современной наукой доказано, что небольшие красные пятна, появляющиеся иногда на гостиях и считавшиеся кровавыми, вызваны действием микроскопического грибка, но в Средние века вина возлагалась на иудеев. В отношении «кровавого навета» папство заняло в целом осуждающую позицию, периодически, хотя и без особого успеха, призывая клириков не распространять слухи о «ритуальных преступлениях».
Наконец, в очень сложном положении оказывались врачи-евреи. Церковь запрещала христианам пользоваться их услугами, иногда выдавая разрешительные грамоты королевским особам. Врач-еврей при дворе христианского короля постоянно рисковал, причем при любом исходе лечения — как благоприятном, так и неблагоприятном. В первом случае его могли обвинить в магии и колдовстве, во втором — представить «врачом-убийцей». Такие случаи в Средние века происходили неоднократно. Подозревали евреев и в отравлении колодцев, помощи туркам, организации пожаров.
Таким образом, проявления нетерпимости в отношении иудеев были весьма многообразны. На «чужих», тем более «христопродавцев», охотно списывали все беды и неприятности. Иногда светские власти, по тем или иным соображениям, чаще всего идеологическим, изгоняли иудеев (1290 г. — в Англии, в XIV в. — из Франции, причем дважды, и большая часть из Германии), но они находили приют в других государствах. Часто брали верх материальные соображения, и правители стремились даже привлечь евреев на свои территории, имея в виду прежде всего интересы пополнения казны. В этом случае иудеям гарантировались безопасность и возможность ведения образа жизни, соответствующего канонам иудаизма.
Наиболее известна «Грамота о привилегиях» (1367) короля Польши Казимира III Великого, содержавшая признание права евреев на фактическую автономию, запрещавшая нанесение ущерба синагогам, еврейским кладбищам, и допускавшая принесение евреями
59
присяги на свитке Торы и совершение кошерного убоя скота. Конечно, положение иудеев могло в любой момент измениться в худшую сторону, хотя говорить о тотальной нетерпимости в отношении их нет оснований.
Что касается мусульман, то здесь внимания заслуживают прежде всего мудехары (араб, — те, кто платит налоги), именовавшиеся также маврами и сарацинами, проживавшие на территории христианских государств Пиренейского полуострова. Их история начинается в X в., когда Реконкиста сделала первые успехи, и трагически заканчивается, как мы уже видели, в начале XVI в. — во время изгнания мавров из Испании. На протяжении XI-XIV вв. положение мусульман, оказывавшихся в процессе Реконкисты на землях, переходивших под контроль христиан, было отнюдь не катастрофическим. На юг полуострова и в Африку обычно бежали лишь самые влиятельные и состоятельные мавры. Оставшиеся подчинялись, как правило, непосредственно королям Арагона, считаясь их прямыми вассалами, и облагались налогами, шедшими прямо в казну. Кроме того, на мавров часто налагались обязательства по осуществлению единовременных выплат короне — на королевское бракосочетание, ведение военных действий и т. п. Существование такой группы населения, как мудехары, было экономически выгодно для испанских правителей, о чем свидетельствует даже их наименование. Мавров-мудехаров в то время старались не изгонять, а наоборот, привлекать на свои территории.
Положение мусульман-мудехаров регулировалось, прежде всего в Арагоне, где их было особенно много, специальными королевскими грамотами, обещавшими покровительство и защиту. Мудехарам предоставлялась автономия, предполагавшая наличие собственной правовой системы, свободу отправления культа и изучения Корана, возможность осуществления внутреннего управления в соответствии со сложившимися до появления здесь христиан законами и традициями.
Современная исследовательница И. И. Варьяш, исследуя проблему положения мудехаров в данном регионе в XIII-XV вв., отмечает, что в ряде документов «христиане и мусульмане присутствуют на равных и по смыслу, и по построению текста», в частности встречаются формулировки «ни сарацины, ни христиане», «как христианам, так и сарацинам» и т. д. И. И. Варьяш с определенной осторожностью полагает возможным говорить о иерархии иноконфессиональных общин, приводя в качестве доказательства грамоты королей Жауме II и Жоана I мудехарам Уэски (1324 и 1392 гг.), определяющих, во избежание ссор и столкновений, место мусульман в различного рода
60
праздничных шествиях по случаю торжественных событий в королевской семье. В грамотах отмечалось, что поскольку мусульмане служат королю, в отличие от иудеев, с оружием в руках, то они должны идти впереди последних.
В данном случае для нас представляется существенным сам факт признания христианскими королями законности религиозных меньшинств, что позволяет говорить об определенной веротерпимости, не допускавшей возможности официального перехода христиан в ислам или иудаизм, равно как и оформления смешанных браков. Но данная веротерпимость базировалась исключительно на прагматических, а не идеологических соображениях, касаясь мусульман, но никак не ислама. Официальные королевские документы иногда называли ислам «злостной сектой магометской», сектой «Махумета, или дьявола». Местное христианское население, особенно городское, а также церковь проявляли постоянную враждебность к мусульманам, переходя, особенно во время Крестовых походов, к погромам. При этом провозглашался лозунг «пусть умрут или станут христианами». Короли в этих случаях обращались с разъяснениями к христианским подданным, указывая, что поход направлен против «чужих», а не «своих» мавров (король Арагона Мартин, 1398 г.).
Но с течением времени королевская власть усилила давление на мудехаров. Руководствуясь принятыми Католической церковью на Латеранских соборах 1179 и 1215 гг. ограничительными законами, запрещавшими христианам проживать вместе с иудеями и мусульманами, для которых устанавливался особый вид одежды, испанские короли начали издавать соответствующие распоряжения касательно мудехаров: ордонансы о прическах, ношении особых знаков и т. п. В XIV в. христианам стали запрещать покупку и строительство домов на территории проживания мавров. В 1318 г. в Арагоне появился первый ордонанс о запрете мусульманской молитвы и призыва к ней, причем в качестве наказания предусматривалась смертная казнь. Хотя в реальности и этот закон, и другие ограничения, по крайней мере до начала XV в., не исполнялись строго, а потому неоднократно подтверждались, в XIV столетии последовал ряд новых мер, ущемлявших мавров: уничтожение мечетей, запреты на совершение паломничеств к могилам местных мусульманских святых, на работу в воскресные и праздничные для христиан дни.
Завершение Реконкисты и оформление объединенного испанского королевства в конце XV в. привели к укреплению королевского абсолютизма и замене отношений «сеньор-вассал» отношениями «государь-подданный». Создавалось единое правовое пространство централизованного государства, в котором мусульманам, да и
61
иудеям, уже не находилось места. Они могли быть ассимилированы только в случае отказа от собственной религии и признания принципа «одно королевство — одна вера». Для большинства мусульман и иудеев это оказалось невозможным, что и привело, как мы уже видели, к их изгнанию и притеснениям тех из них, кто все же принял христианство — морискам и маранам.
Путь от терпимости к изгнанию, пройденный испанскими муде-харами, является убедительной демонстрацией того факта, что экс-клюзивистский потенциал христианства может проявиться в любой момент, но его конкретное использование как инструмента политики зависит от массы обстоятельств, в том числе и весьма прагматического свойства. Только тогда, когда королевская власть утратила интерес к иноверцам как к плательщикам налогов и приступила к строительству абсолютистского государства, она перестала сдерживать традиционную неприязнь христиан к мусульманам и иудеям как «чужим», да ещё и находящимся в явном численном меньшинстве. Более того, именно власть теперь, как мы видели, и поддерживала данную неприязнь, и сама возглавляла её. Но вплоть до этого времени веротерпимость была вполне реальной, и об этом также не следует забывать.
В качестве следующего «но» по отношению к преобладавшей в Средние века нетерпимости можно упомянуть произведения ряда мыслителей, отстаивавших идеи религиозной толерантности. Предварительно отметим, что католическая церковь проявляла повышенную активность в борьбе с теми идеями, которые казались ей явно подрывающими собственный авторитет и власть. Если же эта очевидность, по мнению церкви, не была явной, то реакция могла быть относительно мягкой.
Например, французский теолог и философ П. Абеляр (1079-1142) считал разум предварительным условием веры, утверждая право человека мыслить свободно, оценивая совервгаемое на основании прежде всего собственной совести. Он полагал, что высший нравственный закон содержится в Евангелии, но люди, не знающие его, не могут считаться грешниками, так как живут в соответствии со своими убеждениями и совестью. Отсюда логически следовал вывод о наличии рационального зерна и в других религиях, а не только в христианстве. Эта мысль в осторожной форме выражена в таком произведении Абеляра, как «Диалог между философом, иудеем и христианином», где утверждается, что «ни одно учение ... не является до такой степени ложным, чтобы не заключать в себе какой-нибудь истины». Теологические сочинения Абеляра были осуждены на церковных соборах в Суассоне (1121) и Сансе (1140), однако сам
62
философ был наказан лишь ссылкой в монастырь, лишением права преподавания и сожжением некоторых особо «еретических» трудов. Можно, конечно, отметить, что сам он избежал костра, видимо, лишь из-за отсутствия развитой системы наказаний за ересь, но и отсутствие у церкви желания решить «дело Абеляра» предельно строго также достаточно очевидно.
Показательным представляется и «дело» Иоахима Флорского (1132-1202), специально, с папского разрешения, изучавшего Апокалипсис. Им было разработано учение о трех эпохах в истории человечества, переход к последней из которых — эре Святого Духа будет сопровождаться уничтожением нечестивцев, включая недостойное духовенство. Комиссия, изучавшая взгляды Иоахима Флорского, подчеркнула, что философ не предполагал полного уничтожения католической церкви, а писал лишь о её трансформации. Еретическими в итоге были признаны только отдельные положения учения Флорского, и уже после его смерти.
О «деле» Иоахима Флорского следует упомянуть лишь для демонстрации тех рамок, в которых были дозволены неортодоксальные суждения. Марсилий Падуанский (1275-1342) развивал идеи терпимости последовательно и основательно. Его главным произведением был трактат «Защитник мира» (1324), созданный в период очередного обострения отношений между папством и Священной Римской империей. Марсилий в этом споре активно поддерживал императора, указывая, что церковь не может иметь юридической власти над государством. Напротив, именно государство, право законодательства в котором должно принадлежать монарху и народу, представляет собой высшую властную инстанцию.
В отличие от большинства средневековых мыслителей Марсилий проводил четкую границу между юридическим (человеческим) и нравственным (божественным) законами. Судьей первого он называл светскую власть, которой должны подчиняться все, в том числе и церковь, так как Новый Завет предписывает повиновение властям. Принудительной властью, по мнению Марсилия, церковь, в отличие от государства, не обладает, так как Христос и апостолы её не имели и не требовали для себя. Судьей второго, божественного закона мыслитель называл Христа, дающего награды и наказания в будущей жизни. Духовенство, не располагая принудительной властью, может лишь увещевать еретика, но наказание ему определит Христос, причем в будущей жизни, если сочтет таковое необходимым.
Светская же власть может наложить наказание на еретиков, например, запретив им пребывание в стране, только в случае исходя
63
щей от них общественной опасности, применяя тем самым человеческий закон. Божественный закон она не вводит и не принуждает к его исполнению, следовательно, никакое насилие в чисто религиозных делах недопустимо: «Права граждан не зависят от того, какой веры они придерживаются; и никто не должен подвергаться наказанию за его религию... ».
Таким образом Марсилий, выступая в качестве одного из первых в европейской мысли идеологов светского государства (правда, ещё руководящего церковью, а не отделенного от неё), достаточно четко обозначил разницу между грехом, не наказуемым человеческими законами, и его общественными последствиями. Приближаясь к идее свободы совести, Марсилий был прежде всего активным противником принуждения в делах веры.
Нельзя не отметить также и Николая Кузанского (1401-1464). Интересно, что этот неортодоксальный мыслитель с 1450 г. занимал пост кардинала. Ещё в 1433 г., когда активно обсуждалась идея воссоединения католической и православной церквей, реализовавшаяся впоследствии в недолговечной Флорентийской унии (1439), Кузан-ский написал трактат «О всеобщем согласии», где была сформулирована платформа возможного единства: «Одна религия при различии обрядов». К этой идее, придав ей уже более универсальный характер, Николай Кузанский вернулся в трактате «О согласии веры» (De Расе Fidei), созданном в 1453 г.
Написанный под сильным впечатлением от только что свершившегося захвата Константинополя турками, трактат переводит вопрос о возможности прекращения религиозного противостояния в теоретическую плоскость. Высказывавшиеся Кузанским ранее идеи взаимосвязи всего сущего, примирения противоположностей, формула «Бог есть всё вместе взятое, все вещи» привели его в данной работе к выводу о наличии единой религиозной истины, открытой Богом в различных формах.
Трактат построен в форме беседы между греком, итальянцем, арабом, евреем, скифом, турком и французом — с одной стороны, и Иисусом Христом, апостолами Петром и Павлом —с другой. В ходе дискуссии обнаруживается, что есть общие элементы, явно или неявно присутствующие во всех религиях: это наличие божественного откровения, Троицы, идей воплощения и искупления. Естественно, многие построения Кузанского, стремившегося к обнаружению элементов близости между католическими догмами и вероучительными положениями других религиозных систем, выглядят весьма произвольно. Но не это представляется главным. Итоговый вывод Николая Кузанского о существовании «единой во всем различии обрядов
64
религии, к которой принадлежат все разумные существа» звучит как призыв к всеобщей терпимости и приглашение к диалогу в противовес господствовавшему и в умах, и на практике противостоянию. 15 данном призыве ясно виден гуманистический пафос.
Именно в эпоху Возрождения (XIV-XV вв.) возникло такое явление, как гуманизм, наиболее адекватно отразив её суть и смысл. Оставаясь христианами и не порывая с католической церковью, гуманисты отошли от традиционного для средневековой мысли теоцентризма и во главу угла поставили человека как разумное и мыслящее существо, рассуждая прежде всего о его предназначении, а не о спасении. Не избегая обсуждения богословских вопросов, гуманисты утверждали относительность любого авторитета, стремясь к опоре прежде всего на собственные суждения. Они отвергали претензии католической церкви на абсолютную истинность её учения, применяя филологические методы при анализе Священного Писания. Итальянский гуманист М. Фичино даже делал вывод о том, что существующее многообразие форм почитания Творца есть результат действия божественной воли, и «всякая религия несет в себе некоторое количество добра».
Наиболее выдающийся представитель Северного Возрождения голландец Эразм Роттердамский (1469-1536), называя свою богословскую систему «философией Христа», сосредоточил внимание на исполнении человеком нравственных обязательств. Для него лишь те теологические проблемы и споры представлялись существенными, которые были связаны с практикой благочестивого поведения. Он утверждал, что тот, кто не знает, имеет ли Святой Дух одно или два начала, никогда не будет осужден, но «тебе не миновать осуждения, если ты не дорожишь плодами Духа — любовью, радостью, миром, долготерпением, дружелюбием, добротою... ». Видя сущность христианства не в тех или иных догматах, а в нравственном поведении, Эразм подчеркивал: «Ничто благочестивое, ничто ведущее к добрым нравам назвать нечистым или языческим нельзя!».
Отсюда следовало решительное отрицание Эразмом любого принуждения в духовных делах. Он выстраивал следующую логическую цепочку: все, что делается по принуждению, делается неискренне, а любая неискренность неугодна Христу. Голландский гуманист предлагал всем желающим привести мусульман к христианству действовать не мечом, а нравственным примером, а гонителей еретиков призывал ограничиться «кроткими убеждениями». Эразм сформулировал следующий принцип: «Справедливее справедливого, чтобы те, кто не желает стать жертвою насилия в делах веры, сами не чинили
65
насилия над другими». Впоследствии данный принцип (основанный, безусловно, на словах Христа: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними... » Мф 7:12, Лк 6:31) получит более детальное развитие в трудах С. Кастеллиона и П. Бейля, посвятивших, в отличие от Эразма, проблеме религиозной толерантности уже специальные труды.
Испанские гуманисты Ф. де Витория (1492-1546), Б. де Лас Касас (1474-1556), X. Л. Вивес (1492-1540) выступали за исключительно мирные и ненасильственные способы христианизации американского континента. Наибольшую известность в качестве защитника индейцев приобрел В. де Лас Касас (1474-1556). В полемике с такими теологами, как Т. де Бенавенте (Мотолиния) и X. Хинес де Сепульведа, отстаивавшими тезисы о неполноценности индейцев по сравнению с испанцами и необходимости приведения их к христианству силой, Б. де Лас Касас, напротив, утверждал, что «все нации мира —люди», а индейцы, не зная учения Христа, тем не менее являются христианами «по природе», воплощая в себе все христианские добродетели. Насильственные методы утверждения католицизма, как подчеркивал испанский гуманист, будут способствовать лишь его отторжению туземной средой и приведут индейцев к выводу, что Христос—«самый жестокий из богов». Упоминавшиеся ранее «Новые законы» (1542-1543), несколько облегчившие положение аборигенов, по крайней мере отчасти были основаны на идеях Лас Касаса, которые тот при первой возможности излагал королевской власти.
Близкий друг и единомышленник Эразма Роттердамского английский гуманист Томас Мор (1478-1535) в своём получившем широкую известность произведении «Утопия» представил описание идеального общественного строя. Имя «Утопия», присвоенное Мором вымышленному острову, впоследствии стало нарицательным для обозначения описания как несуществующих стран с «образцовым» устройством, так и вообще всех проектов, содержащих представляющиеся практически нереализуемыми планы социальных преобразований. Утопия у Мора —это общество без частной собственности, где осуществляются всеобщий труд и распределение материальных благ по потребностям, при регулировании государством всей экономической жизни. Опыт XX в. убедительно демонстрирует, что реализация подобного рода идей на практике неизбежно приводит к полному развалу производственного процесса, а в политической сфере —к скатыванию к тоталитаризму. В защиту Мора можно сказать, что он, в отличие как от своих предшественников (Платон), так и тех, кто позднее будет пытаться претворить идеалы коммуни-
66
стической утопии в жизнь, отрицал возможность реализации своего проекта путем насилия.
Гуманистическая позиция Мора отчетливо проявляется при описании им религиозных верований утопийцев. Мор отметил их значительное разнообразие, но подчеркнул, что большая часть жителей острова верит «в некое единое божество, неведомое, вечное, неизмеримое, необъяснимое», причем «этот одинаковый бог у всех принимается по-разному». Узнав от европейских путешественников о христианстве, многие утопийцы приняли его. Но когда один из европейцев, проповедуя христианство, объявил приверженцев прочих культов нечестивцами и святотатцами, достойными наказания вечным огнем, то был подвергнут аресту и последующему изгнанию, так как «среди древнейших законов утопийцев имеется такой, что никому его религия не ставится в вину».
Данный закон, отмечал Мор, был установлен легендарным Утопом, обнаружившим, после своего прибытия на остров, что местные жители ведут между собой постоянную религиозную борьбу, и воспользовавшись распрями, легко победившим всех. Закон, принятый после победы, гласил, что «каждому позволяется принадлежать к той религии, какая ему нравится, если же он будет пытаться обратить к ней других, то может это устраивать только мирным и кротким путем, силой доказательств; если же он не достигнет этого советами, то не должен отвращать от других верований суровостью; он не должен применять никакого насилия, и ему надо воздерживаться от всяких ругательств». За нарушение закона устанавливалось наказание: рабство или смерть. Рассматривая мотивы принятия Утопом данного правового акта, Мор пишет о его нежелании, ввиду неясности вопроса о причинах существования множества религий, допустить, в случае применения насилия, гибель той из них, которая является истинной. Заставить же «всех признавать то, что ты считаешь истинным», Утоп счел «нелепостью и наглостью».
Безусловно, Мора можно рассматривать как продолжателя идеи Николая Кузанского о некой универсальной религии, проявляющейся в различных формах. Английскому гуманисту чужда нетерпимость, он, как и Эразм, решительно осуждал принуждение и насилие в религиозных делах, христианский эксклюзивизм. В отличие от Марсилия Падуанского у Мора не предполагается наказания инакомыслящих даже государством. Здесь английский гуманист явно обогнал своё время. В то же время Мор ограничился лишь констатацией аморальности, бесполезности нетерпимости. До утверждения свободы совести как естественного права гуманисты, и Мор в частности, ещё не дошли. Позднее этот шаг будет сделан М. Лютером.
67
В целом можно рассматривать Мора как сторонника очень широкой веротерпимости. В её пределы он включает в «Утопии» почти все возможные верования, не допуская распространения атеизма. Против его приверженцев на территории Утопии, утверждал Мор, не применяют репрессий, но считают их низменными существами и запрещают им публичную проповедь своих взглядов. В отождествлении атеизма с аморализмом Мор оставался сыном своего времени.
Первое печатное издание «Утопии» появилось в 1516 г., всего за год до события, которое будет впоследствии считаться началом европейской Реформации: обнародования М. Лютером 95 тезисов. На смену средневековью с христианским эксклюзивизмом и, как мы видели, отнюдь не всеобщим, но все же преобладавшим принуждением во имя того, что считалось единственно истинным, шла другая эпоха-эпоха Реформации. Иногда она рассматривается как завершение Средних веков, иногда — как заря Нового времени. Не вдаваясь сейчас в проблемы периодизации исторического процесса, хотелось бы подчеркнуть, что такое последующее завоевание Реформации и Просвещения, как утверждение права человека на свободу совести в понимании, близком к современному, вряд ли стало бы возможным без тех иногда кажущихся не слишком значительными, но ставшими знаменательными для своего времени шагов в сторону веротерпимости, сделанных в средневековой мысли и политической практике.
