Глава 7. От конфессионального государства к светскому: страныЕвропы и Америки (конец XVII — начало XX в.)

XVIII вв. необходимость веротерпимости и свободы совести на практике осуществлялась медленно и далеко не всегда последовательно.

Темпы движения различных государств к обретению светского характера существенно различались. Вместе с тем общая секуляризация общественной мысли, без которой само обоснование необходимости свободы совести было бы невозможным, неизбежно, хотя и с разной скоростью в разных странах, подтачивала устои конфессионального государства. Политики руководствовались теперь прежде всего идеями государственной необходимости, полезности, и восприняв, пусть в самой популярной форме, идеи философии XVII в. и эпохи Просвещения, предпочитали следовать по пути веротерпимости как наиболее разумному и целесообразному, обеспечивающему наибольшую общественную стабильность. Самой популярной и в то же время наиболее реализуемой на практике стала идея Дж. Локка о том, что терпимость и уважение к чужой вере только укрепляют государственное правление и политический режим. В то же время аргументация в пользу свободы совести и веротерпимости, базирующаяся на тезисе о противоречии принуждения и гонений учению Иисуса Христа, столь характерная для мыслителей XVI-XVII вв., по мере секуляризации теряла свою актуальность.

Римско-католическая церковь, и прежде всего её руководящий институт — папство, оставались на протяжении длительного времени силой, отказывавшейся принимать во внимание свершавшийся переход от теологического мировоззрения к юридическому, выведе

120

ние государственной политики из разума и опыта, а не из теологии. Поэтому папство выступало в этот период силой, наиболее активно препятствовавшей распространению идей свободы совести и законодательным мерам по утверждению веротерпимости в католических странах. Многие произведения просветителей, в частности «Трактат о веротерпимости в связи со смертью Жана Калласа» Вольтера были внесены в папский «Индекс запрещенных книг».

Не признав, как уже отмечалось, законности Вестфальского мира с «еретиками», папы и в XVII и даже в XVIII в. продолжали низлагать «недостойных» князей и требовать от католических монархов принятия мер по уничтожению протестантов. Однако правители-католики, в отличие от прежних времён, уже не спешили исполнять даже самые грозные папские распоряжения.

Так, в 1768 г. папа Климент XIII, ссылаясь на буллу In Соепа Domini (1536), в которой перечислялись различные преступления, влекущие за собой отлучение от церкви, в том числе — оказание помощи еретикам, сношения с ними, практика отмены светскими судами приговоров духовных властей, — объявил недействительными ограничения папской юрисдикции, осуществленные в своих владениях герцогом Пармским. Однако Франция, Испания и Неаполь, после ввода своих войск в папские владения, добились не только уступки в Пармском вопросе, но и отмены чтения буллы In Соепа Domini в католических храмах (1769) и роспуска Ордена иезуитов (1773). Это означало фактическое признание папством своей неспособности продолжать и далее активно вмешиваться в общественную и политическую жизнь католических государств, за что ратовали иезуиты. Конечно, католические монархи преследовали прежде всего собственные интересы, в частности, установление государственного контроля над церковью в своих владениях, но и следование навязываемой Римом решительной нетерпимости к «еретикам» теперь казалось обременительным и непрагматичным.

На протяжении всего XIX столетия отношение папства к свободе совести продолжало оставаться отрицательным. Папы протестовали против конституционных актов, гарантировавших свободу совести (вероисповедания) в католических государствах, так как это, по выражению Пия VII, ставило католицизм «на одну доску с еретическими сектами и иудейским вероломством». В энциклике Григория XVI Mirari vos (1832) свобода совести характеризовалась как «безумие».

Наиболее детально позиция католической церкви изложена в получившем широкую известность документе под названием «Перечень главнейших заблуждений нашего времени» (Syllabus Errorum),

121

являвшимся приложением к энциклике Пия IX Quanta Cura (1864). Ключевым следует считать последний, 80-й тезис «Перечня», согласно которому мнения о необходимости приспособления папства к «прогрессу, либерализму и современной цивилизации» следует считать «заблуждениями». К их числу в этом документе отнесены следующие положения: «право каждого человека свободно выбирать и исповедовать ту религию, которую он считает истинной в свете Разума» (тезис 15); «не обязательно считать католическую религию единственной государственной религией, исключительной среди прочих культов» (тезис 77); право иностранцев-некатоликов на свободное отправление культа на территории католических стран (тезис 78); предоставление приверженцам всех культов гражданских свобод и права свободно высказывать и публиковать свои мысли и мнения (тезис 79). В самой же энциклике Quanta Cura утверждалась, с одной стороны, необходимость свободы церкви от прямого государственного контроля, но с другой — отмечалась и обязательность применения к нарушителям церковных законов «кар мирского правосудия».

В конце XIX в., в период понтификата Льва XIII, позиция папства подверглась некоторой корректировке. В целом ряде энциклик — Im-mortale Dei (1885), Libertas Praestatissimum (1888) и др. ещё отстаивался тезис о естественности и необходимости союза церкви и государства, о нежелательности предоставления равных прав с «истинной» — католической религией, всем остальным, поскольку они являются «ложными». Но принуждение в вере уже осторожно осуждалось, и во избежание большего зла выражалась готовность смириться с «некоторыми вещами, противными истине и справедливости». Это была, конечно, очень неохотная уступка уже существовавшей к тому времени в большинстве католических государств практике терпимости, но по сравнению с «Перечнем заблуждений» произошло определённое продвижение вперёд.

В то же время, совершенно к этому не стремясь, папство внесло определённый вклад и в практику веротерпимости. В XVIII и особенно в XIX в. папы решительно возражали против прямого государственного контроля над церковью со стороны власти, в свою очередь, сами проявляя готовность сократить вмешательство в дела общества и государства, а в перспективе и вовсе от него отказаться. В энциклике Immortale Dei говорилось о готовности принять любую форму государства, если при ней обеспечивается церковная свобода. Новое издание «Кодекса канонического права» (1917) уже не содержало притязаний пап на светскую власть. Таким образом, добиваясь от государства признания права католиков на самоорганизацию внутренней жизни церкви, папство объективно способствовало

122

утверждению такой неотъемлемой части свободы совести, как религиозная свобода. На этом этапе она понималась только как свобода церкви в осуществлении внутренних дел, но отнюдь не как свобода религии для каждого отдельного человека, то есть как свобода для себя, но не для других.

В Германии масштаб терпимости в некоторых протестантских государствах уже в конце XVII в. оказался существенно выше, чем в католических, выходя за рамки Вестфальских постановлений 1648 г. Ещё в 1613 г. курфюрст Бранденбурга Иоанн Сигизмунд, перейдя из лютеранства в кальвинизм, не стал принуждать к этому своих подданных, и приверженцы двух этих разновидностей протестантизма стали здесь фактически равноправны. Тем самым он отошел от господствовавшего принципа «чья власть, того и вера». Курфюрст Фридрих Вильгельм (1640-1688), столкнувшись с опустошением целых областей Бранденбурга в результате Тридцатилетней войны, в 1685 г. издал Потсдамский эдикт, предоставивший право въезда в страну представителям всех христианских исповеданий. Он поселил в своих владениях более 20 тысяч гонимых во Франции гугенотов, приглашал голландских протестантов, иудеев, а также протестантов, изгнанных зальцбургским католическим архиепископом из своих владений. В период его правления католики получили возможность отправления культа. Фридрих Вильгельм заявлял, что он предоставляет право управлять совестью своих подданных Богу, а привлечённые им колонисты внесли неоценимый вклад в культурное и экономическое развитие государства.

После образования в 1701 г. Бранденбургско-Прусского королевства политика веротерпимости сделала дальнейшие успехи. Король Фридрих Вильгельм I (1713-1740) активно приглашал колонистов, не обращая внимания на их вероисповедание. Следующий король, Фридрих II Великий (1740-1786), любил повторять, что в его государстве каждый волен веровать во что угодно, являясь при этом хорошим подданным. Широкую известность в Европе приобрела его фраза: «Надо терпеть все религии, пусть каждый спасается, как он хочет». Находясь под сильным влиянием идей Просвещения, этот монарх стремился покровительствовать различным конфессиям и даже рассматривал вопрос об организации в Пруссии поселений мусульман. По инициативе Фридриха II в столице Пруссии Берлине за государственный счёт был сооружён католический храм, а католическая церковь получила свободу пропаганды. Три церкви — лютеранская, католическая и реформатская стали в это время близки к равноправию. Данное положение было зафиксировано в прусском «Общем земельном праве» (Landrecht), принятом в 1794 г. Жителям коро

123

левства гарантировалась «полная свобода веры и совести», включая право перехода из одной конфессии в другую. Однако только три упомянутых выше церкви были признаны публичными корпорациями, со статусом юридического лица и правом свободного отправления культа. Другие христианские конфессии получили статус терпимых, но такими правами не обладали, будучи вынуждены, например, обходиться при богослужении без колоколов.

Прусские, как и другие германские монархи, считали возможным, исходя из теории неделимости власти, вмешиваться в чисто религиозные вопросы. Так, в 1817 г., в связи с празднованием 300-летия Реформации, прусский король Фридрих Вильгельм III (1797— 1840) способствовал объединению реформатов и лютеран в Евангелическую Церковь Пруссии. Он не только стал её светским главой, но и заставлял всё протестантское духовенство принимать унию. Отказывавшиеся пасторы лишались своих должностей.

Под жестким государственным контролем находилась в Пруссии и католическая церковь. Свобода её сношений с Римом была ограничена. Государство оказывало значительное давление на церковь в вопросе о смешанных браках. Постановлением прусского правительства (1803) всем смешанным семьям предписывалось осуществлять воспитание детей в духе той религии, которую исповедовал отец. Однако попытка распространить действие этого постановления на западные провинции Пруссии, ранее (до 1803 г.) находившиеся под властью «духовных» князей — католических епископов, натолкнулась на решительное сопротивление духовенства, которое, в соответствии с каноническими предписаниями, требовало от венчающихся, если один из них был католиком, обещания воспитывать детей в католической вере. Эта борьба, известная как «Кельнские волнения», завершилась в 1841 г. Прусское правительство признало, что для принятия чисто церковных актов государственное одобрение не обязательно. И хотя в дальнейшем Пруссия часто вмешивалась во внутрикатолические вопросы, значительный шаг к религиозной свободе был сделан.

Во время революции 1848-1849 гг. была сделана попытка распространить принципы свободы совести, уже зафиксированные к тому времени, помимо Пруссии, в конституциях Баварии (1818), Бадена (1818) и некоторых других германских государств. Собравшийся во Франкфурте парламент принял имперскую конституцию (1848-1849), провозглашавшую свободу совести и вероисповедания, свободу религиозных обществ, гражданское и политическое равноправие вне зависимости от вероисповедания. Хотя попытка создания Германской империи в тот момент закончилась неудачей, эти положе

124

ния постепенно стали утверждаться в законодательствах германских государств (например прусская конституция 1848-1850 гг.).

После провозглашения в 1871 г. Германской империи, представлявшей собой союз 22 монархий при гегемонии Пруссии, конфессиональная ситуация существенно изменилась. Принцип «чья власть, того и вера» окончательно ушел в прошлое. Новая Германия представляла собой многоконфессионалъное государство с некоторым преобладанием протестантов (около 60% населения) над католиками (более 35% населения). Нельзя сказать, что последние подвергались ярко выраженной официальной дискриминации, но их реальное положение отличалось от положения немцев-протестантов в худшую сторону. Германский император Вильгельм I сохранил за собой титул главы прусской Евангелической церкви. Как отмечает В. Г. Забалуев, в империи «высшие эшелоны власти формировались исключительно из людей, которые по вероисповеданию являлись протестантами ... Немногие католики, пробившиеся к высшим постам, стремились быть “святее папы”, т. е. проявляли ещё большую враждебность к католикам, чем их коллеги-протестанты».

Стремление католиков к реальному равноправию с протестантами привело к созданию партии Центра (1871), девизом которой были слова «Справедливость — основа государства», а лозунгом предвыборных кампаний — «С Богом за правду, свободу и право». Интересно, что, в отличие от папства, партия Центра выступила горячим поборником свободы совести, вначале предлагая включить соответствующие статьи прусской конституции в имперскую, а затем и принять специальный закон о равноправии религий (1900). Здесь ясно проявилась закономерность, известная ещё с раннехристианских времен: поборниками свободы совести чаще всего выступают религиозные меньшинства.

Значительная политическая активность католиков вызвала гнев германского канцлера О. фон Бисмарка, увидевшего в ней прежде всего проявление сепаратизма и отказ признать доминирование в империи протестантской Пруссии. Выдающийся современный дипломат и историк Г. Киссинджер даже полагает, что одной из причин заинтересованности Бисмарка в сохранении «лоскутной» Австро-Венгерской империи было опасение разрушения существующего конфессионального баланса в случае присоединения к Германии австрийских католиков. «Своим» же католикам Бисмарк хотел решительно указать их место. Антикатолические мероприятия Бисмарка 1870-х гг., получившие название «Культуркампф» (борьба за куль-^ТУРУ), охватили как Пруссию (прежде всего), так и всю Германскую империю. Баварский министр культуры достаточно откровенно

125

обозначил направленность последующих мероприятий: «необходимо окончательно решить, кому быть хозяином в государстве — правительству или римской церкви».

В ходе Культуркампфа из Германии был изгнан орден иезуитов, а деятельность других орденов серьёзно ограничена, вплоть до роспуска; духовенству было запрещено вести политическую агитацию в храмах; введен обязательный гражданский брак (1874-1876). В Пруссии католическая церковь была лишена независимости. Государство стало регламентировать образование католического духовенства, назначение на церковные должности, а решение дисциплинарных дел внутри церкви передавалось королевскому суду. Все государственные ассигнования католической церкви были прекращены до тех пор, пока она не выразит согласия с новыми законами. Не подчиняющееся духовенство, согласно принятому имперским рейхстагом закону (1874), подлежало высылке из страны.

Однако в итоге Культуркампф потерпел неудачу. Несмотря на арест и высылку из Германии шестерых епископов и сотен священников, государственное назначение на церковные должности и государственное образование католических духовных лиц на практике так и не удалось ввести. В 1880-1887 гг. большинство мероприятий Культуркампфа было отменено. Это означало крах попытки поставить под государственный контроль религиозные убеждения граждан, их совесть, их право следовать учению церкви. Она сумела, при активной поддержке Ватикана, отстоять свою свободу, более того, усилить, как и партия Центра, свое влияние. В то же время характерно, что сохранились прежде всего такие мероприятия Культуркампфа, как гражданский брак, объективно способствовавшие размежеванию церкви и государства. Протестантские же церкви в Германии находились в большей или меньшей зависимости от светской власти, а церковные законы чаще всего утверждались местными князьями.

Только в 1918 г., после падения Германской монархии и образования Веймарской республики, последовало отделение религиозных организаций от государства. Веймарская конституция провозглашала: «Не существует государственной церкви». Кроме того, ряд статей конституции констатировал признание свободы совести и вероисповедания как прав личности, которые гарантированы в той мере, в какой они не противоречат единому для всех граждан закону.

В Австрии, подобно Германии, наблюдались как стремление государства к установлению полного контроля над религиозными организациями, так и постепенный переход к политике веротерпимости. Составлявшие собственно Австрию наследственные земли династии Габсбургов (её представители, как правило, избирались императора

126

ми Священной Римской империи, вплоть до её ликвидации в 1806 г.) Пыли исключены из сферы действия Вестфальских постановлений, и поэтому здесь все религии, кроме католической, рассматривались как «еретические». Уклонение от исповедания католицизма влекло за собой тяжкие наказания, вплоть до конфискации имущества и смертной казни.

Велика была и степень вмешательства властей в сугубо религиозные вопросы. В период правления императрицы Марии-Терезии (1740-1780) окончательно сложилось представление о том, что монарх имеет право полного контроля над церковью. Без его ведома и воли в Австрии не могли публиковаться папские буллы и многие церковные распоряжения, полномочия церковных судов были сокращены, и даже в решении вопроса об отлучении от церкви последнее слово оставалось за монархом. За пропуск пасхального богослужения, несоблюдение постов полагались светские наказания.

Идеи веротерпимости оставались абсолютно чужды Марии-Терезии. Она заявляла, что католический князь, допускающий в своей стране существование «еретиков», рискует спасением собственной души. Иной точки зрения придерживался сын Марии-Терезии Иосиф, являвшийся её соправителем. Возражая матери, он писал: «Для меня терпимость означает, что во всех светских делах, не поднимая вопроса о религии, я готов определить протестантов на должности и дать им гражданские права, имея в виду пользу государства и его благополучие». В этих словах отчётливо ощущается влияние идей Просвещения.

Став править единолично, Иосиф II (1780-1790) издал Патент о веротерпимости (1781), согласно которому лютеране и кальвинисты (а затем и православные) получили гражданское равноправие и ограниченную свободу вероисповедания (без права совершения публичного богослужения). Ограниченная терпимость была распространена и на иудеев (1782). Иосиф выражал надежду на то, что эти меры будут способствовать развитию торговли и финансоз в стране. Однако за приверженность иным исповеданиям, кроме католического и перечисленных выше терпимых, можно было получить наказание палками.

Столь же прагматическое отношение Иосиф II продемонстрировал и к доминирующей католической церкви. Раздававшиеся ранее папой церковные должности замещались теперь по распоряжению монарха. Все епископские распоряжения подлежали государственному утверждению. Епископства создавались и упразднялись государственной властью. В 1782 г. из-за неспособности приносить «пользу» государству были запрещены созерцательные и нищенствующие мо

127

нашеские ордена, имущество их конфисковано, а владения проданы с торгов. Было упрощено богослужение, в котором с 1786 г. разрешалось использование немецкого языка. Иосиф стремился лично вникать во все детали, предписать буквально всё. Выставление мощей, отвлекавшее, по мнению императора, от поклонения Богу, было отменено, украшение храмов, из-за их потенциальной пожароопасности, упрощено. Была предписана даже более «гигиеничная» организация похорон с использованием мешков вместо гробов. Столь безграничное и невиданное доселе в католической Европе вмешательство государя в дела церкви, а тем самым — и совести его католических подданных получило название «иосифизм». Иногда этот термин трактуется расширительно и распространяется на всю религиозную политику Иосифа II, включая акции по осуществлению веротерпимости.

После смерти Иосифа II регулирование жизни католической церкви сохранилось, хотя и не в таких крайних формах. Только в первой половине 1850-х гг. были отменены государственные одобрения для папских распоряжений, а наречение епископов признано папской прерогативой, правда, при согласовании кандидатов с государством. Ранее, в 1849 г. было провозглашено равенство прав граждан вне зависимости от вероисповедания, а все важнейшие конфессии получили право публичного отправления культа. Аналогичные положения содержались и в австрийской конституции 1867 г. Таким образом, в деле обеспечения свободы совести был достигнут серьёзный прогресс, хотя сохранялось деление вероисповеданий на признанные и непризнанные, при разрешении приверженцам последних совершать только домашнее богослужение.

Движение к свободе совести во Франции, как ни в какой другой европейской стране, имело зигзагообразный характер и сопровождалось многочисленными конфликтами и потрясениями. На протяжении большей части XVII столетия Франция являлась одной из немногих христианских стран, на территории которых не действовал принцип «чья власть, того и вера». Однако король Людовик XIV (1643-1715), в период правления которого французский абсолютизм достиг пика своего развития, считал необходимым восстановление монопольного положения католической церкви. При коронации он дал клятву истреблять еретиков и стремился к утверждению принципа «один король, одна страна, одна вера».

Права протестантов-гугенотов, гарантированные им Нантским эдиктом (1598), стали постепенно подвергаться ограничениям. Протестанты лишились возможности занимать должности судей, адвокатов, аптекарей. С целью подталкивания гугенотов к переходу в

128

католицизм были организованы печально известные «драгонады» — размещения на постой драгун в их домах. «Обратившиеся» под таким давлением немедленно освобождались от столь неприятной обя-мнности. Специальным королевским постановлением в 1680 г. католикам запрещался переход в протестантизм. Стали разрушаться 111 ютестантские храмы.

Наконец, в октябре 1685 г. последовало принятие эдикта Фонтенбло, официально отменявшего Нантский эдикт. Цель отмены была сформулирована так: «изгладить из памяти войны и волнения, которые из-за распространения ложной религии (протестантизма. — М. С.) были причинены нашему королевству». Всем протестантам предлагалось как можно скорее перейти в католицизм. Те же, кто не сделает этого, должны были оставаться во Франции «в надежде, что Господь их просветит», но не имея права публичного отправления культа. Эмиграция разрешалась только протестантским пасторам, но без семьи и имущества. Все дети протестантов должны были быть крещены в католических храмах и получать католическое воспитание.

Отмена Нантского эдикта означала окончательное превращение протестантов в дискриминируемое меньшинство. Совершив этот шаг, французская монархия осуществила акцию откровенного религиозного принуждения. Несмотря на запрет эмиграции, протестанты тайно покидали Францию. Всего за столетие после отмены эдикта выехало, по различным данным, от 1 до 3 млн человек. Это были в основном представители буржуазных кругов, ремесленники, образованные люди. Уезжая, они увозили с собой не только капиталы (несмотря на все запрещения), но и умения и навыки. Развитие буржуазных отношений в стране замедлилось, кроме того, ей был нанесен непоправимый духовный ущерб. Лишь на территории Эльзаса, которого эдикт Фонтенбло не коснулся, можно было по-прежнему открыто отправлять протестантский культ.

Только незадолго до начала Великой французской революции, в 1787 г., Людовик XVI издал «эдикт терпимости», снимавший с протестантов запрет на занятие различными видами профессиональной деятельности, но без разрешения совершения богослужений.

Принцип «Один король, одна страна, одна вера» в полной мере распространялся и на католическую церковь, которую Людовик XIV стремился подчинить своему контролю, ослабив её связи с Римом. В 1673 г. он объявил «королевским правом» назначение епископов, а в 1682 г. Генеральное собрание французского клира под давлением короля приняло «Декларацию галликанского духовенства», полностью отрицавшее светскую власть папы и ограничивавшее власть духов

129

ную, прежде всего над французской церковью, чьи «галликанские свободы», то есть определенная независимость от Рима, объявлялись неизменными. Хотя конфликт Людовика XIV с папой Иннокентием XI, в конце концов, был урегулирован путем компромисса, церковь вплоть до начала Французской революции (1789) находилась под значительным контролем со стороны государства.

Решительно подавил Людовик XIV и неортодоксальное католическое течение — янсенизм, базировавшееся на признании предопределения и отрицании свободы воли. Центр янсенизма — монастырь Пор-Рояль был разрушен (1712), янсенистское духовенство лишалось занимаемых постов и иногда даже помещалось в тюрьмы.

Тесная связь «трона и алтаря» сохранялась и в период правления Людовика XV. Это естественным образом привело к тому, что нарастание оппозиционности по отношению к королевскому абсолютизму отразилось на религиозности населения. Не имея перед лицом тотальной монополии государственного католицизма возможностей религиозного выбора, многие французы, отчасти под влиянием идей Просвещения, переходили на антиклерикальные, а иногда и антирелигиозные позиции. К 1780-м гг., как отмечает английский исследователь Р. Гибсон, значительно (на 20%) сократилось число желающих получить священнический сан, а также количество членов мужских и женских религиозных орденов, число регулярно посещавших мессу.

Здесь проявилась закономерность, присущая многим европейским государствам, стремившимся принудительно закрепить монополию одной церкви. Именно в таких странах, и Франция, как будет показано далее, может рассматриваться в качестве классического примера, имеют место наиболее острые вспышки антиклерикализма, а религиозные вопросы оказываются в центре политической борьбы.

Переходя к рассмотрению вероисповедной политики эпохи Великой французской революции, следует иметь в виду два обстоятельства. 1) Католическая церковь являлась в значительной мере аристократическим институтом (почти все епископы имели дворянское происхождение), традиционно тесно связанным с монархией. Естественно, по мере того, как к власти приходили все более радикальные силы, сокрушившие монархию и установившие республиканскую форму правления, нажим на церковь, вплоть до стремления к её полному разрушению, только возрастал. 2) В философии французского Просвещения, идейно подготовившей Великую французскую революцию, при решительном осуждении религиозной нетерпимости, практически отсутствовали идеи права на свободу совести и тем более — светского государства, не вмешивающегося в

130

дола религиозных организаций и отделенного от них. Просветители сохранили отношение к религии как к государственному делу, хотя м делали акцент в первую очередь на её «полезности».

Отсюда проистекало постоянное стремление революционеров рас-пространить на церковь принципы «народного суверенитета», пре-иратить её в «полезный» институт, не считаясь при этом с церковными канонами и традициями. Как говорил один из депутатов революционного Законодательного собрания, необходимо, чтобы «гордость алтаря преклонилась перед народным суверенитетом» (1794).

Уже на начальном этапе революции церковь оказалась втянута в иодоворот событий. Вслед за падением Бастилии (14 июля 1789 г.) по стране прокатилась кампания захвата церковных земель крестьянами, нападений на монастыри. Когда в начале августа 1789 г. Учредительное собрание отменило феодальные повинности, была ликвидирована и церковная десятина. 26 августа последовало принятие «Декларации прав человека и гражданина», которая рассматривалась в качестве введения к грядущей конституции. Некоторые её статьи звучали достаточно радикально, провозглашая принцип национального суверенитета, право на свободное выражение мнений, равенство граждан перед законом и свободный доступ ко всем общественным должностям, что, в частности, означало и распространение гражданского равноправия на протестантов. Однако статья 10, непосредственно касавшаяся религиозных вопросов, провозглашала только веротерпимость: «Никто не должен подвергаться преследованиям за свои убеждения, даже религиозные, если только их проявления не нарушают общественного порядка, установленного законом». Такая формулировка была вполне в духе Вольтера.

Звучали и голоса в поддержку свободы совести, но данная идея, не отстаивавшаяся, как мы помним, почти никем из французских просветителей, не имела пока должной общественной поддержки. Однако невозможно не привести высказывание одного из лидеров начального этапа революции графа Мирабо, проведшего ставшее классическим разграничение между веротерпимостью и свободой совести (религии): «неограниченная свобода религии составляет в моих глазах столь священное право, что слово “терпимость”, каким желают обозначить его, само представляется мне в некотором роде тираническим, потому что существование власти, имеющей возможность терпеть, составляет посягательство на свободу совести уже тем самым, что она “терпит”, и следовательно, могла бы не “потерпеть”».

В ноябре 1789 г. церковные владения были национализированы, а затем пущены в продажу для погашения огромного государственного долга. Приобрела их в основном французская буржуазия, получив

131

тем самым весомый материальный аргумент в пользу собственной антиклерикальной позиции. В феврале 1790 г. как не приносящие «общественной пользы» были закрыты почти все монастыри.

В июле 1790 г. Учредительное собрание рядом декретов утвердило «Гражданское устройство духовенства». Согласно ему, все церковные титулы, кроме епископа и приходского священника, упразднялись. Духовенство становилось выборным, причем в процессе избрания могли принимать участие и некатолики, на которых распространялись гражданские избирательные права. Количество епархий во Франции уравнивалось с числом департаментов. Поскольку первых было больше, чем последних, «лишние» епархии просто ликвидировались. Утверждение епископов папой отменялось: отныне епископы должны были просто уведомлять Рим о своем избрании и обращаться к папе для подтверждения «единства веры». Наконец, духовенство полностью переводилось на содержание государства. Напрасно епископ Буажелен доказывал, что порядок духовного управления «установлен апостолами, и никакая человеческая власть не имеет права его касаться». Духовенство, значительная часть которого на этом этапе если и не поддерживала полностью революционный процесс, то и не являлась пока его активным противником, колебалось: соглашаться или нет с подобными новшествами? Но когда в ноябре 1790 г. Учредительное собрание потребовало от духовенства принесения, под угрозой отставки, специальной присяги «гражданскому устройству», в церкви произошел раскол.

Подавляющее большинство епископов (126 из 130) и более половины священников отказалось приносить присягу, тем более что и папа Пий VI осудил «гражданское устройство». Тогда в ноябре 1791 г. декрет Законодательного собрания, пришедшего на смену Учредительному, лишил «неприсягнувших» священников и епископов государственного содержания, гражданских прав и возможности отправления культа, одновременно разрешив их высылку из страны. Таким образом, майский 1791 г. декрет о свободе совести, допускавший свободное совершение во Франции как иудейского и протестантского, так и обоих видов католического (осуществляемого присягнувшими и неприсягнувшими священниками) богослужения, и Конституция

1791 г., предоставлявшая каждому право свободно отправлять тот культ, которому он следует, в значительной степени превратились в мёртвую букву.

Все эти меры имели следующие последствия. Во-первых, навязывание Церкви Франции «гражданского устройства» означало её превращение в полностью контролируемое государством учреждение. Такая политика далеко превзошла «иосифизм» и вместе с тем

132

логически вытекала из рассуждений Вольтера и Г. Рейналя. Она с неизбежностью привела к разрыву с Римом. Религиозная свобода, право церкви на самоорганизацию и управление в соответствии с канонами были грубо попраны. Во-вторых, «гражданское устройство» вело к закономерному расколу во французском католицизме, выталкиванию вначале «неприсягнувшего», а потенциально и почти всего духовенства в лагерь противников революции.

Характерно, что после падения монархии 10 августа 1792 г. борьба с так называемой «контрреволюцией» начинает всё в большей степени ассоциироваться с борьбой с католицизмом и даже религией как таковой. В начале сентября, когда в ходе начавшейся войны с Австрией и Пруссией возникла угроза падения Парижа, толпа учинила так называемые «сентябрьские избиения». Из тысячи перебитых в парижских тюрьмах людей более трети составляли священники: или отказавшиеся от присяги, или просто «подозрительные». Всё чаще парижский плебс провозглашал лозунг «смерть попам!».

«Конституционная церковь», несмотря на государственную поддержку, так и не завоевала сколь-нибудь значительного авторитета и не могла считаться опорой революционных правительств. В сентябре

1792    г. Законодательное собрание изъяло из её ведения составление актов гражданского состояния и передало его муниципалитетам, был разрешён развод. Однако до отделения церкви от государства дело не дошло.

Начавшееся в марте 1793 г. роялистское восстание в Вандее активно поддерживалось и инспирировалось «неприсягнувшими» священниками, а армия повстанцев, нашивавших на свои куртки знак «Сердце Иисуса», именовалась не только «королевской», но и «католической». Теперь в глазах народных низов, особенно парижского плебса, понятия «католицизм» и «контрреволюция» слились окончательно. Сложилось своеобразное двоевластие Коммуны Парижа, выражавшей интересы низов, и Национального конвента, собравшегося в сентябре 1792 г. и возглавленного в июне 1793 —июле 1794 г. радикальными буржуазными революционерами-якобинцами во главе с М. Робеспьером («якобинская диктатура»). При этом инициатива проведения мер по борьбе уже не только с «неприсягнувшими» священниками, но и «конституционным» духовенством, вплоть до осуществления кампании «дехристианизации» в конце 1793 —начале 1794 г. чаще всего принадлежала Парижской Коммуне.

Иногда Конвент и лидер якобинцев Робеспьер уступали тем или иным инициативам «снизу». Как следствие, декретом от 5 октября

1793    г. Конвентом вводился «революционный календарь», в соответствии с которым летосчисление осуществлялось по годам республики

133

(т. е. с 22 сентября 1792 г.), а христианское летосчисление, «осквернённое предрассудками и ложью, исходившими от трона и церкви», отменялось. Воскресенье и все прочие церковные праздники упразднялись, взамен вводилось празднование десятого дня недели (дека-ди). Календарь носил сугубо светский характер и представлял собой попытку дехристианизации повседневной жизни.

В октябре 1793 г. был принят закон об изгнании «конституционных» священников том случае, если со стороны шести граждан последует обвинение в «негражданском» поведении. Тогда же комиссар Конвента Ж. Фуше, находясь в Невере, издал распоряжение, согласно которому все религиозные символы, находящиеся вне храмов, подлежали уничтожению, а священники не могли показываться в богослужебной одежде за их пределами. На кладбищенских воротах следовало начертать: «смерть есть вечный сон».

Вслед за Фуше многие комиссары Конвента стали действовать аналогичным образом. Стали закрываться церкви, которые превращались в школы, больницы, тюрьмы. Церковные золото и серебро направлялись на монетный двор. Вместо католических храмов стали открываться «храмы Разума». 11 ноября в соборе Парижской Богоматери состоялось празднество в честь Разума. Все христианские изображения были задрапированы, на алтаре зажжён «факел истины». Были выставлены бюсты Вольтера, Монтескье, Руссо и Франклина. В ходе состоявшегося действа солистка оперы изображала Свободу. На празднике присутствовали многие члены Конвента и Коммуны.

23 ноября Генеральный совет Коммуны по предложению прокурора Коммуны П. Шометта принял постановление о закрытии в Париже храмов «всех религий и всех культов», о персональной ответственности духовенства за возможные беспорядки и об аресте всякого, кто потребует открыть церковь. «Конституционные» священники, включая Парижского епископа Гобеля, принуждались к отречению от сана. Секции Коммуны радостно рапортовали о сожжении Библии и молитвенников, мощей и изображений святых, снятии колоколов и разрушении колоколен. Прокатившись по всей Франции, кампания «дехристианизации» привела к тому, что к весне 1794 г. месса регулярно совершалась лишь в 150 приходах.

Но не следует забывать, что многие члены Конвента, будучи учениками философов-просветителей, считали религию важным элементом жизни государства и его опорой. Конечно, в период «революционного террора» с законностью считались мало, и все же законодательство Коммуны нарушало как постановления Конвента о свободе культов, так и соответствующие положения Конституции 1793 г.,

134

правда, так и не введенной в действие. Поэтому 6 декабря 1793 г. Конвент принял декрет, осуждавший «всякое насилие или угрозы, противоречащие свободе вероисповедания». Однако декрет не порицал действия комиссаров Конвента, проводивших «дехристианизацию», и специально подчеркивал, что все законы против «неприсяг-пувших» и мятежных священников, а также тех, кто «попытался бы злоупотребить религией, чтобы повредить делу свободы», остаются в силе.

Эта половинчатая мера Конвента способствовала лишь снижению темпов «дехристианизации», но не её остановке. Закрытые в Париже храмы (среди которых было немало протестантских) так и не возобновили свою деятельность, поскольку в Совете Коммуны были убеждены в том, что в этом случае «временно подавленный фанатизм» возродился бы «с новой силой». Некоторые комиссары Конвента продолжили борьбу с религией и духовенством как борьбу с «контрреволюцией». Действовавший в Бретани Ж. Каррье полагал наиболее рациональным «ненароком» сжечь все церкви и уничтожить духовенство. В этом случае, по его мнению, крестьяне будут думать «только об обработке своих полей и уплате налогов».

Одновременно Робеспьер, периодически критикуя «фанатизм» (в период якобинской диктатуры это слово использовалось как синонимичное по отношению к понятию «католицизм») и обвиняя своих политических противников не только в монархизме, шпионаже в пользу иностранных держав, но и в попытке искоренить «идею божества», построив французское правительство на принципе атеизма (это касалось Шометта и его сторонников — активных «дехристиани-заторов»: они были гильотинированы в апреле 1794 г.), предпринял попытку учреждения «гражданской религии» в духе идей Руссо.

7 мая 1794 г. Робеспьер выступил в Конвенте с большой речью, в которой развил аргументы в пользу учреждения нового культа. Отметив, что для политика все практически полезное является также и истинным, подчеркнув необходимость укрепления нравственности на «вечных священных основаниях», он резюмировал: «Идея Верховного Существа и бессмертия души является постоянным напоминанием о справедливости; следовательно, эта идея носит республиканский и общественный характер». В тот же день Конвент принял декрет о признании французским народом существования Верховного Существа и бессмертия души. Культом Верховного Существа декрет объявлял «исполнение человеком его гражданских обязанностей»—ненавидеть и карать тиранов и предателей, помогать слабым и угнетённым, творить добро и справедливость. Хотя декрет подтверждал давно уже не соблюдавшуюся на практике «сво

135

боду культов», даже эта формальная декларация была сведена на нет оговоркой о запрете «аристократических собраний», под которые реально можно было подвести католические богослужения.

Несмотря на практические усилия по внедрению культа Верховного Существа в качестве фактически обязательного, организацию празднеств в его честь, самое известное из которых лично возглавил Робеспьер, поджегший статую «атеизма», данная «гражданская религия» не пользовалась популярностью и исчезла вскоре после падения якобинцев в июле 1794 г.

Пришедшая к власти более умеренная группировка французской буржуазии («термидорианцы») предприняла наконец то, о чем говорил, но не решился осуществить якобинский Конвент: отделила церковь от государства. В сентябре 1794 г. Конвент прекратил выделение сумм на содержание «конституционного» духовенства, а в феврале 1795 г. был принят закон о свободе культов, в соответствии с которым «Республика не поддерживает и не финансирует какую-либо религию, она гарантирует свободное исповедание любой религии». Эта мера означала наконец реальное, хотя отнюдь не всегда последовательное и окончательное, движение в сторону свободы совести. Стало восстанавливаться католическое богослужение, во Францию постепенно начали возвращаться «неприсягнувшие» священники, хотя законы об их преследовании были отменены только в 1797 г. По данным современного исследователя Р. Гибсона, за годы революции было уничтожено около 3 тысяч священников из 35 тысяч, а большая часть оставшихся (около 5/6) изгнана за пределы Франции.

Оказавшийся у власти первоначально в качестве первого консула (1799), а затем и императора (1804) Наполеон Бонапарт, руководствуясь прагматическими соображениями (он полагал, что христианство наилучшим образом примиряет людей с неизбежным земным неравенством, обещая им награду на небесах) и желанием преодолеть религиозный раскол в обществе, произошедший в годы революции, вступил в переговоры с Римом.

В результате в 1801 г. между Францией и папским престолом был заключен конкордат, сохранявший силу вплоть до 1905 г. Условия его сводились к следующему. Католицизм признавался религией «огромного большинства французских граждан», но пожелания Рима о придании ему особого государственного или «главенствующего» статуса были отклонены. «Гражданская конституция» духовенства упразднялась. Папа обязывался не требовать возвращения церкви утраченных во время революции владений. Епископские кафедры должны были заполняться по усмотрению государства, и после этого

136

епископы могли получать от папы каноническое поставление. Духо-ненство переводилось на государственное жалованье и должно было присягать на верность власти. Дополнившие конкордат «Органические статьи», так никогда и не признанные официально Святым престолом, требовали специального правительственного разрешения для публикации любого акта римской курии, проведения церковных соборов.

Хотя конкордат и устанавливал, что первый консул пользуется по отношению к Святому престолу теми же правами, которыми ранее обладал французский король, нельзя считать сложившуюся ситуацию возвратом к дореволюционной. Во-первых, бесповоротно утвердилось равенство прав граждан вне зависимости от вероисповедания, а протестанты и иудеи получили право на создание религиозных структур, находившихся, как и католические, под пристальным государственным контролем. Таким образом, о прежней монополии католицизма говорить уже не приходилось. Во-вторых, несмотря на тесную связь конфессий с властью, вплоть до предписаний обязательных молитв за её здравие, во Франции продолжала декларироваться (например, Гражданским кодексом 1804 г.) свобода вероисповедания и даже светский характер государства, хотя «революционный календарь» в 1804 г. был отменён.

Правда, французское государство времён Бонапарта ещё не может считаться полностью светским в современном смысле этого слова, но некоторые его элементы (обязательность гражданского брака, право на развод и главное — превращение религии в значительной мере в личное дело при отсутствии у духовенства возможностей для принудительного воздействия на верующих) уже, безусловно, присутствовали. Но нельзя не отметить и значительного ущемления религиозной свободы всех конфессий.

Кроме того, в годы Великой французской революции и правления Бонапарта во Франции отчётливо обозначилось разделение на католические и светские районы, а в политической сфере —на клерикалов и антиклерикалов, которых больше всего было в рабочей и буржуазной среде. Этот глубокий раскол в обществе по вопросу об отношении к католической церкви и даже религии как таковой оказал огромное влияние на дальнейшее развитие событий, придавая всем значимым политическим конфликтам также и религиозное измерение, и дополнительную остроту.

Неоднократные смены политических режимов в XIX столетии не поколебали утвердившейся в конце XVIII в. свободы вероисповедания, вплоть до фактического признания возможности неверия, хотя в некоторых конституционных актах она была декларирована (Кон

137

ституционные хартии 1814, 1830 гг., Конституция 1848 г.), а в некоторых (Конституции 1852 и 1875 гг.) — нет.

Положение же католической церкви при различных режимах несколько отличалось. Иногда она имела статус государственной (1814-1830), но речь о том, чтобы сделать её единственной, никогда не шла. Попытки законодательным путём укрепить влияние церкви часто оборачивались антиклерикальными вспышками. Так было, например, после принятия закона о святотатстве (1825), который предусматривал смертную казнь за осквернение священных сосудов и облаток. В конечном счёте закон так и не был применён на практике. Стремление императора Наполеона III укрепить позиции церкви, предоставив ей в 1850 г. возможность открывать средние школы и влиять на высшее образование, привело к тому, что возникшая в условиях сложнейшей внутриполитической ситуации (поражение в войне с Германией) леворадикальная Парижская коммуна (март — май 1871 г.) занимала, подобно своей предшественнице эпохи Великой французской революции, скорее дехристианизаторские, чем просто антиклерикальные позиции.

Принятый Коммуной декрет об отделении церкви (речь шла о всех признанных религиозных организациях, пользовавшихся государственной финансовой поддержкой) от государства и об упразднении бюджета культов, которые «насилуют убеждения граждан», называл свободу совести «первейшей из свобод». Вместе с тем декрет нёс на себе печать радикального антиклерикализма и враждебности по отношению к религии: всё духовенство объявлялось «соучастником монархии в её преступлениях против свободы», а имущество религиозных конгрегаций национализировалось.

В парижских клубах в это время звучали предложения о закрытии церквей, упразднении религии, взрыве собора Парижской Богоматери вместе с духовенством. Радикальная газета «Пер Дюшен» объявляла, что «понятия поп и враг народа равноценны», а другая газета, «Гора», в номере от 21 апреля восклицала: «Мы плюём на Бога». В различных округах Парижа принимались декреты о закрытии и разрушении храмов. В борьбе с новым французским правительством, размещавшимся в Версале, Коммуна перешла к практике взятия заложников. Всего было арестовано более 250 человек, в их числе около 60 лиц духовного звания, включая парижского архиепископа Дарбуа. В конце мая, когда правительственные войска ворвались в город и судьба Коммуны уже была решена, более 60 заложников, из которых половину составляло духовенство во главе с архиепископом, было расстреляно. Конечно, и версальцы применяли жесточайшие меры против коммунаров, но это не отменяет главно

138

го: вновь, как и в конце XVIII в., борьба за свободу совести быстро обернулась насилием, стремлением к подавлению религиозного мировоззрения и духовенства.

Только в начале XX в. Франция осуществила отделение церкви | >т государства и утверждение свободы совести без последующих репрессий в отношении духовенства. Этому предшествовало принятие законов об образовании (1882,1886), полностью секуляризировавших его начальный этап и в значительной степени — средний. В 1904 г. католическим духовным орденам было запрещено заниматься преподавательской деятельностью. Дипломатические отношения между Францией и Святым престолом были разорваны. В 1905 г. был принят закон, предусматривавший ликвидацию конкордата 1801 г. и всего законодательства, касавшегося религиозных организаций. В тексте закона говорилось: «Республика обеспечивает свободу совести. Она гарантирует свободное отправление всех культов. Республика не признаёт, не оплачивает и не субсидирует ни один культ».

Отделение церкви от государства означало, что религиозные организации, прежде всего католическая церковь, понесли материальный ущерб, лишились содержания, но обрели внутреннюю автономию. Исчез и контроль государства за назначением католических епископов. Франция превратилась в светское государство, а антиклерикализм постепенно ушёл в прошлое.

В Англии борьба за свободу совести проходила не столь драматично, как во Франции, но также сопровождалась значительными политическими потрясениями. Как уже отмечалось, после Реставрации монархии (1660) предпринимались попытки восстановить духовную монополию англиканства. Ситуацию сильно осложняло то обстоятельство, что король Карл II питал склонность к католицизму, а наследник престола и брат короля герцог Йоркский Яков открыто его исповедовал. В этих условиях значительная часть англикан и радикальные протестанты — диссентеры больше всего опасались реставрации католицизма, неразрывно соединённого в их глазах с королевским абсолютизмом и подавлением свободы. Сложилась даже специфическая антикатолическая мифология, в рамках которой любая реальная или потенциальная угроза Англии рассматривалась как проявление всемирного католического заговора, возглавляемого папой.

Иллюстрацией может служить надпись в основании колонны, воздвигнутой в конце XVII в. в память о «Великом лондонском пожаре» 1666 г. Вопреки выводам парламентской комиссии, обнаружившей лишь естественные причины возникновения пожара, текст надписи объявлял его делом рук католиков, осуществлённым «с це

139

лью реализации их страшного заговора по ниспровержению протестантской религии и введению папизма и рабства».

Диссентеры, вполне разделяя подобные представления, не возражали против утверждения Парламентом антикатолических законов, хотя они одновременно ограничивали и их права. Принятый в 1673 г. «Акт о проверке» требовал от всех находящихся на государственной службе принятия декларации, отрицающей католическое учение о пресуществлении, и совершения причастия в англиканском храме. В 1678 г. данный акт был распространён на членов палаты лордов, что означало фактическое удаление оттуда католиков. Вскоре последовало их изгнание и из нижней палаты, а также из Лондона и окрестностей. Однако попытки британских политиков добиться отстранения герцога Йоркского от наследования престола («Исключительный кризис», 1679-1681) закончились неудачей.

Став королём в 1685 г., Яков II стал открыто нарушать законы, ограничивавшие права его единоверцев. Многие государственные должности передавались в руки католиков. Угроза реставрации католицизма в качестве государственной религии приняла реальные очертания. Утвержденные в обход Парламента королевские «Декларации о веротерпимости» (1687-1688), предоставлявшие всем христианам свободное отправление культа и отменявшие репрессивные меры в отношении диссентеров и католиков, были восприняты первыми как уловка с целью легализации католицизма. Протестовавших же англиканских епископов во главе с архиепископом Кентерберийским У. Сэнкрофтом король отправил в Тауэр.

В этих условиях несколько членов Парламента обратилось к штатгальтеру (правителю) Нидерландов Вильгельму Оранскому, женатому на дочери Якова II Марии, с просьбой прибыть в Англию с целью защиты протестантской религии, свободы и собственности. Вильгельм откликнулся на просьбу и сверг Якова II. Эти события конца 1688 —начала 1689 г. получили название «Славной революции». Во время коронации ставшие соправителями Вильгельм и Мария поклялись поддерживать «протестантскую реформированную религию, установленную законом» (англиканство). В 1701 г. был принят «Акт об устроении» (действует до сегодняшнего дня), исключающий возможность получения короны католиком или женатым на католичке.

Одним из важнейших мероприятий «Славной революции» явился «Акт о веротерпимости» (1689). Целью акта было объединение всех протестантов — как англикан, так и диссентеров, против низложенного Якова II. В соответствии с «Актом о веротерпимости» все протестанты-диссентеры, кроме антитринитариев, приобретали

140

право свободно исповедовать свою религию и совершать богослужение. Это означало, что с религиозным единообразием в Англии покончено. Однако «Акт о веротерпимости» вовсе не предусматривал политического полноправия диссентеров, поскольку «Акт о корпорациях» и «Акт о проверке» оставались в силе.

В отношении католиков в конце XVII — начале XVIII в. было принято огромное количество ограничительных законов. Ограничения касались прав на приобретение и наследование земли, покупки лошадей, владения оружием. Католики не могли открывать школы, быть юристами, врачами и аптекарями, удаляться более чем на пять миль от места проживания. Совершение католических богослужений оставалось вне закона. Как следствие, количество католиков в Англии к концу XVIII в. сократилось по сравнению с серединой XVII в. примерно в три раза и составило 50-60 тысяч человек.

В конце XVII — начале XVIII в. в Англии сложилась ситуация, сохранившаяся, с небольшими изменениями, вплоть до начала XIX в. Её характерными чертами были господствующее положение англи-кан, терпимость в отношении диссентеров и нетерпимость в отношении приверженцев католицизма. Две последние группы были обязаны платить десятину и другие налоги в пользу Церкви Англии.

Дальнейшее движение Англии по пути к свободе совести находилось под сильным влиянием текущей политической конъюнктуры. После фактического упразднения в 1717 г. органов самоуправления Церкви Англии — конвокаций, она полностью перешла под контроль короля и Парламента, рассматриваясь не как священный, а скорее как полезный обществу институт. На другие конфессии также смотрели прежде всего с точки зрения их общественной опасности или безопасности. Диссентерам удалось достаточно быстро развеять опасения относительно своей политической нелояльности. Начиная с 1714 г. Парламентом принимались «Акты об освобождении от ответственности» за неисполнение законов 1661 и 1673 гг. С 1727 г. они стали приниматься ежегодно. Это означало для диссентеров реальную возможность пользования, наряду с англиканами, политическими правами, вплоть до избрания в Парламент. В 1779 г. дис-сентерские пасторы получили право осуществлять свои функции без выражения обязательного согласия с «39 статьями» — основным доктринальным документом англиканства.

Численность диссентерских деноминаций, в состав которых входили в основном представители «среднего класса», неуклонно росла, достигнув к 1770-м гг. 7% населения страны. Их функционирование на законном основании означало, что все недовольные или «союзом трона и алтаря» в его английском варианте, или только одним из

141

компонентов данного альянса, имели возможность совершенно легально покинуть англиканскую церковь ради другой протестантской конфессии. Следовательно, далее речь могла уже идти о расширении прав, о достижении равного положения с приверженцами господствующего вероисповедания. Потребности в обязательном разрушении как «трона», так и «алтаря» у большинства диссентеров не возникало. Во Франции такой «предохранительный клапан», как мы помним, был «захлопнут» эдиктом Фонтенбло. Последствия этого сказались через 100 с небольшим лет, в эпоху Великой французской революции.

Общественная неприязнь к католикам несколько сократилась после затухания во второй половине XVIII в. якобитского движения, ставившего целью возвращение к власти потомков Якова II Стюарта. Поднимавшиеся ими восстания (последнее в 1745-1746 гг.) заканчивались неудачей главным образом потому, что династия Стюартов четко ассоциировалась с католицизмом. В 1778 г. Парламентом был утвержден законопроект об отмене наиболее суровых антикатоли-ческих «запретительных законов». В частности, католикам теперь разрешалось приобретать и наследовать землю, отменялось преследование католических духовных лиц и школ. Однако даже столь скромные меры вызвали мощнейшие антикатолические беспорядки, известные как «мятеж лорда Гордона».

Возглавивший «Протестантскую ассоциацию» лорд Гордон и его сторонники требовали восстановления действия всех запретительных законов. Организованное ими шествие с петицией в Парламент (2 июня 1780 г.) переросло в невиданные беспорядки, в ходе которых были разгромлены католические церкви при посольствах Сардинии и Баварии, дома состоятельных католиков, а потом и протестантов. Накануне волнений по Лондону циркулировали самые невероятные слухи: например, о 20 тысячах иезуитов, спрятавшихся в туннелях под Темзой в ожидании приказа из Рима о взрыве русла реки и затоплении города. Только 8-9 июня порядок в британской столице был восстановлен. В ходе волнений было убито более 200 человек, а нанесенный ущерб исчислялся суммой в 100 тыс. фунтов стерлингов.

В 1791 г. католикам было разрешено совершать мессу и осуществлять рукоположение в священство. Кроме того, был отменен закон об обязательном посещении англиканских храмов в воскресные дни. Эти мероприятия, в отличие от законов 1778 г., не вызвали заметной негативной реакции в английском обществе. Наоборот, законопроекты об отмене «Акта о проверке» и «Акта о корпорациях», в течение долгого времени и все более успешно, если судить по количеству подаваемых в их пользу голосов в Парламенте, лоббировав

142

шиеся диссентерами, в 1790 г. с треском провалились. Более того, в начале 1790-х гг. диссентеры после долгого перерыва стали объектом общественной неприязни. В Манчестере, Бирмингеме и других городах произошли беспорядки под лозунгом «Церковь и король!», в ходе которых уничтожались молитвенные дома и собственность диссентеров. В Бирмингеме были разрушены дом, библиотека и лаборатория философа-просветителя Дж. Пристли, являвшегося одновременно диссентерским пастором.

Изменение отношения к диссентерам и католикам было тесно связано с событиями Великой французской революции. Бурно приветствовавшие её диссентеры стали восприниматься как потенциальные разрушители существующего порядка. Напротив, подвергавшееся гонениям французское католическое духовенство тепло принималось в Англии, а епископ Ш. Берингтон даже предоставил священникам-эмигрантам для проживания собственный дворец. В предшествующей главе мы отмечали, какие выводы из происходивших во Франции событий сделал Э. Бёрк. Чрезвычайно типичным стал взгляд на французскую католическую церковь как на оплот стабильности и порядка, разрушенный безбожными революционерами, погрузившими Францию в кровавый хаос, а не как на центр «идолопоклонства» и «папистских предрассудков».

Вместе с тем сам принцип веротерпимости никем, даже самыми консервативными политиками и архиепископом Кентерберийским, сомнению не подвергался, но его применение зависело прежде всего от политических обстоятельств.

В 1813 г., когда волна антидиссентерских настроений спала, через Парламент легко прошел закон о распространении «Акта о веротерпимости» на антитринитариев. Время отмены «Акта о корпорациях» и «Акта о проверке» пришло в 1828 г. Отныне диссентеры могли свободно занимать должности на государственной службе и места в Парламенте, ограничиваясь декларацией о признании верховенства Церкви Англии. Таким образом, диссентеры оказались уравнены в политических правах с англиканами.

Симпатий к французской католической церкви было, конечно же, недостаточно для того, чтобы сокрушить традиционный антикатолицизм. Билли, предусматривавшие наделение католиков как пассивным, так и активным избирательным правом (1813, 1821, 1825), вносились в Парламент депутатами от партии вигов, большинство членов которой рассматривало «эмансипацию католиков» (так было принято называть предоставление им политических прав) как естественный процесс расширения веротерпимости. Однако эти законопроекты неизменно тормозились правящей партией тори. Её члены

143

в большинстве своем были убеждены в особом протестантском характере британской неписаной конституции и были уверены в потенциальной нелояльности католиков, полагая, в отличие от вигов, что религиозные взгляды неизбежно и жестко детерминируют политические взгляды и позицию.

Только когда развитие событий в преимущественно католической Ирландии стало взрывоопасным, тори во главе с премьер-министром герцогом Веллингтоном поняли, что откладывать далее эмансипацию нельзя, и сами внесли в Парламент соответствующий билль. Так в 1829 г. состоялась «эмансипация католиков», означавшая возвращение им политических прав. Теперь они могли избираться и быть избранными в Парламент. Запоздалая попытка епископа Т. Берджесса убедить Веллингтона отказаться от билля об эмансипации с помощью религиозных аргументов натолкнулась на следующий ответ премьера: «Я всегда считал этот вопрос предметом светской политики». По замечанию современного британского историка Р. Хола, католическая эмансипация состоялась не потому, что религиозные аргументы в её пользу перевесили религиозные аргументы против неё, а вследствие того, что политики были убеждены аргументами политической необходимости.

Вместо декларации, отрицающей учение о пресуществлении, католики должны были теперь давать обещание не действовать в ущерб интересам Церкви Англии, включая отрицание светской власти папы и его юрисдикции в Англии. Кроме того, католики не могли занимать должности Регента, лорда-канцлера и хранителя большой печати Королевства.

Безусловно, большая часть англичан, как констатирует Т. С. Соловьева, противилась эмансипации. Однако примечателен следующий факт: ожидавшиеся в Лондоне и других городах беспорядки в духе «мятежа лорда Гордона» так и не состоялись, а участники последней манифестации против эмансипации легко разместились в четырёх экипажах. На наш взгляд, это является свидетельством достаточно глубоко зашедшей секуляризации английского общества.

После того как самая серьёзная преграда на пути законодательного утверждения свободы совести была преодолена, а политическое полноправие диссентеров и католиков обеспечено, настало время утверждения их гражданского полноправия, а также обеспечения политических и гражданских прав других религиозных меньшинств.

В 1836 г. последовала отмена обязательной регистрации актов о крещении, браке и смерти в Церкви Англии. Теперь молодоженам — католикам и диссентерам не было нужды венчаться дважды: в сво-

144

• it церкви и англиканской. В католические и диссентерские храмы направлялся чиновник — регистратор, и в его присутствии брак об-|м>тал законную силу. В 1858 г. в Парламент были допущены иудеи.

11 1868 г. отменены обязательные выплаты в пользу Церкви Англии.

I! 1871 г. последовала отмена обязательной декларации о согласии

■    англиканским вероучением для поступающих в Кембриджский,

| »ксфордский и Дарэмский университеты, что открыло эти наибо-iee престижные учебные заведения для католиков и диссентеров. Наконец, в 1888-1891 гг. после дела известного британского свобо-и(мыслящего Ч. Бредло, который несколько раз избирался в Палату

общин, но не мог занять своё место в ней, так как отказывался принести присягу, завершавшуюся словами «Да поможет мне Бог», по-' чедовала отмена присяги для неверующих, а затем и упразднение исех религиозных ограничений для членов высшего законодательно-I (> органа.

Таким образом, к концу XIX столетия Англия, обойдясь без официального конституционного закрепления свободы совести, главным | нбразом из-за отсутствия писаной конституции, тем не менее реально '•е обеспечивала. Отметим, что, как и во Франции, борьба за свободу

■    овести являлась здесь составной частью процесса демократизации и секуляризации общества, но разрушительного антиклерикализма, попыток насильственного искоренения религии Англии удалось избежать. Монополия Церкви Англии никогда не была очень жесткой, к «Акт о веротерпимости», если проводить параллель с Францией, |>ыл «эдиктом Фонтенбло» наоборот. Да и сама англиканская церковь, осознав, что её тесные связи с государством являются одной in причин, по которым она проигрывает соревнование с диссентерами, предприняла меры по некоторому дистанцированию от власти, иосстановив в 1852 г. заседания конвокаций и встав тем на самым на путь обретения религиозной свободы.

Кратко коснёмся положения в других европейских государствах. Заслуживает быть отмеченной Бельгия, где свобода вероисповедания, публичного отправления религиозных обрядов и свободного выражения мнений были гарантированы Конституцией 1831 г. Чрезвычайно важно подчеркнуть, что в соответствии с Конституцией бельгийское государство не имело права «вмешиваться ни в назначение, ни в допущение к должности священнослужителей какой-либо религии, а также запрещать им сноситься с их высшими властями и предавать гласности их постановления». Это означало, что свобода религиозного выбора дополнялась и практически отсутствовавшей в югдашней Европе религиозной свободой — независимостью религиозных организаций от государственного контроля.

145

Конституция Нидерландов (1848) гарантировала свободу верот поведания, равноправие «приверженцев всех культов». Секулярит ция в этой стране продвинулась настолько далеко, что в 1857 г. п]и«-кратилось преподавание религии в школах, а в университетах вмес i ■ ■ теологии было введено сравнительное религиоведение (1876).

После поражения католических кантонов Швейцарии («Зон» дербунд»), противившихся демократизации страны, в гражданской войне с протестантскими кантонами (1847), Конституция 1848 г. провозгласила свободу вероисповедания.

К концу XIX столетия жёсткая моноконфессионалъностъ сохранилась в основном в двух европейских регионах — Скандинавии и на Пиренейском полуострове. В Швеции в 1571 г. лютеранство было провозглашено единственной религией. Каждый швед, отрекшийся от лютеранства, должен был покинуть страну. В целях закрепления монопольного положения лютеранской Шведской народной церкви в 1726 г. был принят закон, запрещавший любые религиозные собрания, кроме официальных церковных. До конца XVIII в. свободой отправления религиозного культа на территории Швеции пользовались лишь иностранцы. В 1858 г. здесь состоялся последний процесс против лиц, перешедших в католичество. Шесть женщин, повинных в этом, были вынуждены покинуть страну. Этот процесс вызвал взрыв общественного возмущения, и в том же году закон 1726 г. был официально отменён. В 1860-1870-е гг. шведские граждане получили право покидать Шведскую церковь при условии официального вступления в другую христианскую. Это означало, что отныне шведский гражданин мог быть и нелютеранином. Однако Церковь Швеции продолжала оставаться государственной.

В Дании и Норвегии, бывшими до 1814 г. единым королевством, ситуация в XVII-XVIII вв. во многом напоминала шведскую. Закон объявлял лютеранскую церковь не только единственной официально действующей на территории королевства, но и требовал обязательного соблюдения церковных праздников, посещения воскресных богослужений. Даже в считавшейся самой демократической в Европе норвежской Эйдсволльской конституции (1814) не содержалось положения о свободе вероисповедания. Только в 1845 г. в Норвегии, вошедшей к тому времени в состав Швеции, был утверждён режим веротерпимости. Чуть позже, в 1849 г. первая датская Конституция провозгласила свободу вероисповедания. Но Датская лютеранская церковь продолжала именоваться «народной», что подразумевало принадлежность к ней всей нации в целом.

На другом конце Европы, в Испании и Португалии, к исходу

XIX в. продолжала сохраняться законодательно оформленная моно-

146

полия католицизма. Испанская и португальская конституции (соответственно 1876 и 1826 гг.) называли католицизм государственной религией. В Испании (за исключением 1855-1874 гг.) публичные богослужения других религий запрещались, а в Португалии право даже на домашнее совершение некатолических обрядов имели лишь иностранцы. Реакцией на столь явную монополию, как мы видели на примере Франции и как это в целом характерно для католических стран, стало достаточно жёсткое отделение церкви от государства. В Португалии оно последовало после революции 1910 г. Конституция 1911 г. провозгласила также свободу совести. Более того, из страны были изгнаны католические ордена, их имущество конфисковано, в начальной школе прекращено преподавание религии. В Испании аналогичные меры осуществятся позднее, в начале 1930-х гг.

Необычная ситуация сложилась во второй половине XIX в. в ещё одной традиционно католической стране, Италии. Конституция Пьемонта, распространённая впоследствии и на объединённую Италию (1861), называла католицизм «единственной религией государства», остальные вероисповедания объявлялись «терпимыми в пределах законов». Один из активных борцов за единую Италию, К.Кавур мечтал о «свободной церкви в свободном государстве». Эта ёмкая формула и поныне может быть применена для определения должных взаимоотношений между религиозными организациями и властью в свободном, демократическом государстве с историческим преобладанием христианства.

В Италии, однако, ситуация развивалась по-иному. После того, как итальянские войска в 1870 г. вошли в Рим и присоединили Папское государство к Италии, папа Пий IX отлучил от Церкви «похитителей Рима», объявил себя «узником Ватикана» и запретил итальянским католикам принимать участие в выборах. Конфликт между итальянским государством, которое, кстати, не посягало на внутреннюю свободу католической Церкви, не требуя от епископов присяги на верность государству и оставляя весь процесс их назначения в руках папы, продлился до 1929 г.

В преимущественно православных европейских государствах, большинство из которых (Болгария, Румыния, Сербия) обрели независимость только во второй половине XIX в., конституционные акты, как правило, провозглашали свободу вероисповедания (совести). Но везде православная церковь провозглашалась государственной, и почти везде запрещался прозелитизм (Конституция Греции 1864 г., Конституция Сербии 1903 г., Конституция Черногории 1905 г.) Таким образом, здесь продолжало господствовать представление о том,

147

что принадлежность к определенной нации означает столь же автоматическую принадлежность к соответствующей религии.

Обращаясь к анализу ситуации, сложившейся в Новом Свете, кратко рассмотрим вначале положение в бывших испанских и португальских колониях (Латинской Америке), большинство из которых стало в 1820-е гг. независимыми государствами. Здесь католическая церковь была тесно связана с правящими олигархическими режимами, которые, в свою очередь, обеспечивали её особый статус и привилегии. Однако как только к власти приходили либеральные правительства, сразу же начинало приниматься антиклерикальное законодательство. Так, в 1853 г. церковь была отделена от государства в Колумбии, а Конституция Бразилии (1891) не только провозгласила свободу совести, но и ввела обязательный гражданский брак, светское обучение в государственных школах, отсутствие финансовой поддержки религиозных объединений со стороны государства.

В Северной Америке, заселение которой европейцами началось в

XVII в., с самого начала значительно преобладали протестанты, за исключением находившейся в руках Франции Канады. Протестантизм потенциально, как мы видели, гораздо в большей степени, чем католицизм, тяготеет к признанию свободы совести и допустимости различных путей движения к истине. Если французский, испанский и португальский монархи разрешали переселение в колонии только тем своим подданным, которые исповедовали господствовавший в данных странах католицизм, категорически противясь проникновению на заморские территории «еретиков», то Британия охотно отпускала в свои колонии тяготившихся монополией Церкви Англии радикальных протестантов — пуритан. Вместе с тем практически каждая из созданных в XVII-XVIII вв. на североамериканском побережье тринадцати английских колоний имела определенное вероисповедное своеобразие.

На севере, в Новой Англии (первоначально колонии Массачусетс, Коннектикут, Нью-Гемпшир, Род-Айленд) господствовал конгрегационализм. Особенно это было характерно для Массачусетса, где уже в 30-е годы XVII в. сложилась фактическая теократия. Власть соединилась в руках местного магистрата и пасторов. Для того чтобы занимать какую-либо должность, участвовать в выборах, необходимо было быть членом конгрегационалистской церкви. Законами преследовались не только преступления, но и грехи, например пьянство. Высланный, как уже отмечалось, из Массачусетса Р. Уильямс точно характеризовал массачусетскую систему как «нераздельную церковь-правительство ».

Один из главных идеологов Массачусетса Дж. Коттон утвер

148

ждал, что свобода совести должна предоставляться лишь тем, кто испытывает «страх Божий» и не будет настаивать на еретических или раскольнических идеях. Преследования же упорствующих оправданны, так как это «ограждает других от опасной и отвратительной инфекции». Терпимость, по его мнению, сделала мир антихристианским.

За пропаганду неортодоксальных взглядов была отлучена от церкви, а потом и выслана за пределы Массачусетса проповедница Э. Хатчинсон (1638). Затем колонию были вынуждены покинуть баптисты, а в 1656 г. последовало принятие сурового закона против квакеров. За появление в пределах колонии им полагалось отрезание уха, протыкание железом языка, а в случае постоянного повторения попыток —казнь. В Нью-Гэмпшире наблюдалась аналогичная ситуация, в Коннектикуте режим был несколько более либеральным. И только в Род-Айленде, основанном Р. Уильямсом, была декларирована и осуществлялась свобода совести. Таким образом, в Новой Англии повторилась уже не раз, начиная с IV в. н.э., встречавшаяся ситуация: гонимое религиозное меньшинство первоначально защищает свободу совести, но став большинством, немедленно её сворачивает, стремясь утвердить монополию собственной конфессии.

В Средне-Атлантических колониях (Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Дэлавер) изначально существовал более высокий уровень веротерпимости. В Нью-Йорке королевская хартия (1664) предусматривала свободу совести для поселенцев, хотя в 1693 г. англиканская церковь получила государственный статус. Наивысший уровень свободы вероисповедания уже в XVII в. был достигнут в Пенсильвании. Основатель колонии квакер У. Пенн ещё в Англии написал памфлет в защиту свободного исповедания религии под названием «Ни креста, ни короны». Основной закон Пенсильвании (1682) гарантировал свободу совести для всех верующих в Бога, то есть фактически — свободу вероисповедания. Здесь, как и в Род-Айленде, господствовал принцип отделения религиозных объединений от государства, а гражданские права распространялись на католиков, которые во многих других колониях преследовались по тем же причинам, что и в Англии, а также на иудеев.

Аналогичные принципы из Пенсильвании были распространены на выделившиеся в особые политические единицы Нью-Джерси и Дэлавер. Как следствие для Средне-Атлантических территорий оказался характерен невиданный по европейским меркам XVII — начала

XVIII в. религиозный плюрализм. Здесь жили квакеры, пресвитериане, англикане, лютеране, реформаты, баптисты, католики, менно-ниты.

149

В южных колониях (Виргиния, Северная и Южная Каролина, Джорджия) установилась система государственного англиканства. Приверженцев иных христианских исповеданий, суммарно по крайней мере не уступавших по численности англиканам, заставляли платить налоги на содержание господствующей церкви, периодически, особенно в Виргинии, подвергали высылке, но реально утвердить англиканство как единственное вероисповедание здесь не удалось.

Своеобразная ситуация сложилась в Мэриленде. Данная колония была подарена английским королем Карлом I католику Сесилу Калверту, лорду Балтимору в 1634 г. в качестве убежища для его единоверцев, подвергавшихся в Англии гонениям. Актом 1649 г. здесь была установлена веротерпимость, но затем составившие большинство в колонии протестанты взяли власть в свои руки и начали преследования католиков. В 1658 г. веротерпимость была восстановлена, но Балтиморы перешли в англиканство. В 1702 г. именно эта церковь, как и в других южных колониях, была объявлена государственной. Гонения на католиков вновь усилились, и в 1704 г. местная законодательная ассамблея запретила им совершение мессы.

Оценивая ситуацию в колониях в целом, можно сделать вывод о довольно значительной веротерпимости, а кое-где и свободе вероисповедания. Хотя попытки законодательного утверждения государственной или единственной религии предпринимались неоднократно, уровень фактической веротерпимости оказался весьма высоким. Это можно объяснить тремя причинами: во-первых, преобладанием децентрализованного протестантизма (англиканская церковь не имела здесь своего епископата, и многие будущие священники были вынуждены ехать за посвящением за океан), во-вторых, отсутствием, за некоторым исключением (Массачусетс, Виргиния) явного численного доминирования той или иной протестантской конфессии в какой-либо колонии, и в-третьих, географическими особенностями — наличием огромных неосвоенных пространств на Западе, куда достаточно легко могли перемещаться противники религиозной монополии, освобождаясь здесь от всякого идеологического диктата.

К середине XVIII в. ситуация имела значительные черты сходства с английской, в том числе и с точки зрения воспроизведения антикатолицизма. Во многих колониях принималось дискриминационное законодательство. В 1702 г. английская королева Анна даровала свободу вероисповедания всем обитателям Нью-Йорка, «исключая папистов». Аналогичные формулировки повторялись в законодательных актах других колоний, часто дополняясь положениями о недопустимости пребывания на их территории католических священников и монахов. Перед началом Войны за независимость во всех

150

колониях, кроме Дэлавера и Пенсильвании, имелись запреты на замятие католиками должностей.

Англо-французские колониальные войны в Северной Америке воспринимались участвовавшими в них американскими протестантами, особенно жителями Новой Англии, как борьба с «папизмом» и

"безбожием". Американцы крайне отрицательно отреагировали на «Квебекский акт» 1774 г., определявший политическое устройство Канады, утраченной Францией в пользу Англии. В частности, «Квебекский акт» гарантировал французскому католическому духовенству сохранение имущества и свободное осуществление своих функций. Это явилось одной из причин недовольства колонистов политикой Великобритании, приведшего к Войне за независимость (1775— 1783).

В ходе этой войны как среди патриотов, так и среди лоялистов, сохранивших верность Британии, были представители всех распространённых среди европейского населения Северной Америки конфессий. Наиболее активными патриотами были конгрегационалисты и пресвитериане. Пасторы различных протестантских деноминаций в своих проповедях утверждали, что колонисты сражаются за «Божье дело», против «тирании» Британии, которая погрязла в пороках и впала в атеизм (Дж. Уизерспун). Революционные принципы и лозунги, как верно отмечает Д. Е. Фурман, получили общерелигиозное освящение. В тексте «Декларации независимости» (1776), написанной Т. Джефферсоном, говорилось, что «все люди созданы равными; что они наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, среди которых — право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью».

В период Войны за независимость многие колонии, превратившись теперь в штаты, принимают конституции, в которых провозглашается отделение церкви от государства (Нью-Джерси, Нью-Йорк, Дэлавер, Северная и Южная Каролина). Уже после окончания войны по инициативе Джефферсона такой акт был принят (1785) в старейшей британской колонии — Виргинии, где позиции англиканской церкви традиционно были особенно прочными. Улучшилось и положение католиков, которые в 1784 г. освятили первую церковь, тогда как до этого коллективные молитвы совершались только н домашних часовнях. Командующий континентальной армией генерал Вашингтон запретил традиционное ежегодное сожжение чучела папы.

Следующим этапом утверждения в США свободы совести явилось принятие в 1787 г. федеральной Конституции. На Конституционном конвенте такие деятели, как А. Гамильтон, Дж. Мэдисон ре

151

шительно выступали за полное отделение церкви от государства и за защиту свободы вероисповедания. В выработанный текст Конституции эти положения, однако, не вошли, но зато появилось очень важное упоминание о том, что в США «никогда не будет требоваться принадлежность к какой-либо религии в качестве условия для занятия какой-либо должности или исполнения какой-нибудь обще, ственной обязанности» (ст. 6, §3). Это означало, что пользование гражданскими правами поставлено в независимое положение от религиозной принадлежности. Данная конституционная формулировка активно обсуждалась в обществе. Звучали негодующие заявления о том, что теперь не только иудеи и язычники, но и сам папа Римский могут быть избраны на государственные должности в США.

Однако преобладающей оказалась другая точка зрения, направ ленная на поддержку данного конституционного положения. Согласно ей, избрание на должности нехристиан в массовом масштабе случится лишь в том случае, если американский народ, являющийся, в соответствии с Конституцией, носителем высшей власти в государстве, в массе своей отойдёт от христианства. Но и в этом случае избрание таких людей будет вполне законным, так как народ вправе избирать тех людей, которые заслужили его доверие, вне зависимости от их вероисповедания. Любые же исключения, говорилось в одном из памфлетов, несовместимы с принципами свободы в делах религии.

Отделение религиозных организаций от государства в США произошло в 1789 г., когда были приняты первые десять поправок к Конституции США, получившие название «Билль о правах» (ратифицирован в 1791 г.). Документ, гарантируя права и свободы граждан, окончательно преодолевал сохранявшуюся практически во всех европейских странах концепцию божественного происхождения власти. Первая поправка к Конституции, в частности, утверждала: «Конгресс не должен издавать законов, устанавливающих какую-либо религию или запрещающих её свободное исповедание... ».

Принятие данной поправки означало, что на федеральном уровне между конкретными конфессиями и государством воздвигалась, говоря словами Т. Джефферсона, «стена разделения». Отделение церкви от государства (точнее, их разделение, поскольку на федеральном уровне, а в колониальный период — на общеамериканском, государственной церкви никогда не было) произошло впервые в мировой истории. Показательно, что это вовсе не явилось, как во Франции и некоторых других странах, включая Россию, свидетельством широкого распространения антиклерикальных настроений в обществе. В таких случаях отделение церкви от государства является в

152

шачительной мере местью за её предшествующее привилегированное положение. Первая поправка к Конституции США, напротив, была всецело обращена в будущее, потенциально обеспечивая религиозный мир, стабильность, плюрализм, отсутствие серьёзных антиклерикальных настроений.

Следует заметить, первая поправка прокладывала лишь магистральную линию развития, причём исключительно на федеральном уровне. «Установление», государственная поддержка религии не были запрещены на уровне отдельных штатов. Некоторые вероисповедные привилегии и ограничения сохранялись вплоть до конца

XIX в., хотя общая тенденция к их преодолению очевидна. В штатах Новой Англии конгрегационалистские церкви утратили статус государственных в 1810—1830-е гг. Постепенно исчезли (там, где они были) запреты на занятие должностей католиками. Последним их отменил Нью-Гэмпшир в 1877 г.

Если более внимательно присмотреться к сохранившимся на протяжении XIX в. религиозным привилегиям на уровне штатов, то можно заметить следующее: они чаще всего касались не какой-то конкретной церкви, а христианства в целом или даже религии вообще. Например, принятая в 1818 г. Конституция Коннектикута объявляла обязанностью поклонение «великому Творцу и Хранителю Вселенной». В Северной Каролине, Мэриленде и некоторых других штатах для занятия выборной должности, помимо веры в Бога, требовалась принадлежность к любой христианской церкви. Во многих штатах законы предусматривали наказания за богохульство. Даже на федеральном уровне в 1820-е гг. некоторое время велась кампания за принятие поправки к Конституции, обязывающей гражданина США быть членом одной из христианских деноминаций.

Эти факты свидетельствуют о том, что общественное значение религии, несмотря на «стену разделения», в XIX в. отнюдь не уменьшилось. Шёл активный процесс формирования «гражданской религии», которая, по выражению российского исследователя В.Легойды, является «надконфессиональным сакральным основанием государства». Т. Джефферсон был убежден в том, что «свободы народа нельзя считать защищёнными, если мы лишаем их единственной прочной основы — убеждения в умах людей, что их свободы суть дар Божий». Такую уверенность Джефферсона разделяло и подавляющее большинство американцев. Главными сплачивающими идеями американской «гражданской религии», складывавшейся естественным образом, а не вводившейся по приказу, подобно руссоистскому «Культу Верховного Существа» во Франции, оказались идеи свободы и демократии, причем первая из них стала включать

153

в себя в качестве обязательного компонента религиозную свободу, понимаемую как добровольность выбора и смены религии, независимость религиозных организаций от государственного контроля.

Поскольку эти идеи получали поддержку со стороны всех протестантских церквей и даже католицизма (католики постоянно апеллировали к Конституции США, в свое время резко осуждённой папой, активно боролись против дискриминации и за утверждение свободы вероисповедания, которую папство XIX в. категорически не признавало), то они приобрели и общерелигиозный характер. В Америке принадлежность к какой-либо религии, безотносительно к её конкретной конфессиональной форме, стала важным компонентом «гражданской религии» (наряду с культом «героев», «святых» — Дж. Вашингтона, А. Линкольна и др.), американского национального самосознания в целом. В системе самой «гражданской религии» Бог выступает, по замечанию В. Легойды, как авторитет, но не как спаситель.

С другой стороны, свобода выбора религии, конфессиональный плюрализм, постепенная ликвидация государственной поддержки отдельных религиозных организаций на уровне штатов не только не стимулировали развитие антиклерикализма и атеизма, но и привели к резко негативному общественному отношению к ним. Неверие и атеизм в XIX в. занимали твёрдое место в перечне вещей, противных американским ценностям и образу жизни. Это приводило и к законодательной дискриминации атеистов, чья присяга считалась недействительной, а свидетельские показания не принимались во внимание судами.

Такая дискриминация особенно контрастировала с постоянным улучшением положения католиков и возрастанием их общественного статуса. Была создана католическая иерархия, сооружались церкви и соборы, в 1880-е гг. католики стали мэрами ряда крупных городов. Антикатолицизм периодически давал о себе знать (движение так называемых «нативистов» в 1830-1850-е гг., сбрасывание в 1852 г. в реку Потомак мраморной глыбы, подаренной папой для сооружения памятника Дж.Вашингтону), но постепенно, как и в Англии, превращался в маргинальное явление.

К концу XIX в. США, пожалуй, наиболее далеко продвинулись по пути обеспечения равенства лиц вне зависимости от вероисповедания. Но законодательная и общественная дискриминация неверующих и атеистов была значительно выше, чем во многих европейских странах.

Подводя общий итог, отметим, что процесс движения к свободе совести, сопровождающийся постепенной ликвидацией конфес-

154

тональных государств, являлся составной частью более широкого процесса перехода к демократии. Многие конституционные акты, гарантировавшие свободу вероисповедания, устанавливавшие равенство прав граждан вне зависимости от религиозной принадлежности, отделявшие церковь от государства, принимались или в ходе буржуазных революций (Великой французской, Войны за независимость США, Бельгийской революции 1830 г., европейских революций 1848-1849 гг. и др.), или в комплексе с мерами, обеспечивавшими демократизацию общества и государства. Так, в Англии вслед за отменой «Акта о проверке» и «Акта о корпорациях» и эмансипацией католиков последовала первая Парламентская реформа 1832 г. Многие британские исследователи подчёркивают закономерность связи между данными событиями, именуя их в целом «Конституционной революцией».

К началу XX столетия борьба за свободу вероисповедания во многих странах европейской культуры, вероятно, уже прошла критическую фазу. Но до полной победы было ещё далеко. Во-первых, свобода совести нуждалась в гораздо более точном и тщательном законодательном оформлении. Во-вторых, всем демократическим свободам в этом столетии был брошен серьёзный вызов со стороны тоталитаризма.

• Стецкевич М.С. - Свобода совести: Учеб. пособие
• Кондаков Н.П. - Иконография Иисуса Христа
• Коллектив авторов - Жречество и шаманизм в скифскую эпоху
• Сказкин С.Д. - Настольная книга атеиста