Развитие идеи Крестовых походов
Реконкисту можно противопоставить Крестовым походам по взаимосвязям между идеями и событиями. В Реконкисте события обычно предшествовали их осмыслению, в Крестовых походах идея предваряла действительные события. Возможно, противопоставление это и не столь явно, каким оно выглядит в этой формулировке, но оно вполне достаточно, чтобы оправдать наше намерение рассмотреть развитие идеи Крестовых походов.
Идея борьбы от имени христианской веры вероятно восходит еще к императору Константину. Можно, пожалуй, утверждать, что уже Ветхий Завет содержал подобную идею,—хотя ни в Новом Завете, ни в те века, когда христиане были гонимым меньшинством, о ней нет никаких упоминаний. В IX в. Агобар Лионский описывает меч, переданный папой императору, как символ «подчинения варварских народов, дабы они могли принять веру, и расширения пределов царства верующих». Бруно Керфуртский, который на себе испытал действие
71
монастырских реформ X в., утверждал, что долг христианского короля по отношению к язычникам мечом «обращать» их в христианскую веру. Бруно сам жил в соответствии со своими принципами и в 1002 г. отказался от кельи затворника, а в 1009 г. принял мученическую смерть в Пруссии, сражаясь против язычников.
Наряду с этим акцентированием долга христианского государя, некоторое развитие получила концепция христианского рыцаря-воителя. Это развитие столь многогранно, а рассказ о нем столь сложен, что здесь мы не сможем заняться ими. Большинство соглашалось, что христиане должны внести вклад в оборонительную войну, но некоторые сомневались, что надо переходить к наступлению. Существовали различные точки зрения по поводу соотношения борьбы за веру мечом и проповедью. Концепция христианского рыцаря сформировалась, вероятно, в литургических службах о его предназначении. Так, в одной молитве, восходящей к 950 г., говорилось, что христианский воин никогда не будет «прибегать к мечу, дабы разить несправедливо, но только дабы защищать право и справедливость». Дальнейшему развитию концепции христианского рыцаря в концепцию крестоносца способствовала практика паломничества, особенно паломничества в Палестину. Популярность путешествия в Иерусалим возросла в XI в., что, однако, встречало известное недовольство со стороны местного населения. Особо истовые христиане полагали, что паломнику не пристало носить оружие, но большинство считало вооруженную самозащиту допустимой. Тем, на кого нападали разбойники, и в самом деле приходилось защищаться, отсюда оставался лишь небольшой шаг до утверждения, что позволительно использовать меч, дабы восстановить христианский контроль над святыми местами, так, чтобы неверные не могли более мешать паломникам. Такое утверждение вело к тому, что заслуга борьбы с неверными приравнивалась к совершению паломничества.
То обстоятельство, что различные идеи со временем сплелись в единую вервь Крестовых походов, во многом обусловлено реформаторской политикой пап второй половины XI в., начиная с Льва IX (1049—1054) 4. Эти реформы были весьма многозначны. Больший порядок, более строгие правила внутри церкви означали центра-
72
лизацию и постоянную связь Рима с различными государствами. Подразумевалось, что церковь остается независимой от этих государств и что она вправе судить об их делах и даже направлять их. Различные государства были связаны с Римом феодальными идеями. Так, папство оказалось заинтересовано в том, чтобы государства христианского лагеря прекратили междоусобные распри и направили свою энергию против неверных по ту сторону своих границ и против еретиков и прочих внутренних врагов у себя дома. В сущности, долгом христианского воинства теперь стала борьба против врагов церкви и папства.
Положение в Испании не избежало внимания папской курии, особенно потому, что положение церкви там вызывало некоторое беспокойство. Во время похода испанских христиан на Барбастро в 1064 г. папа Александр II объявил об отпущении грехов всем его участникам. Среди них был и большой отряд из Франции с герцогом Гийомом Аквитанским. Разумеется, французы этого отряда были в основном простые люди, подогреваемые религиозным рвением, так что поход по существу был Крестовым, хотя это не было еще войной, в которой принцы выполняли свой долг по защите и распространению христианства. Внимание пап к испанским делам не ослабевало. В послании, адресованном многочисленным графам и рыцарям Каталонии (возможно, оно датируется несколько позднее, чем проповедь о Крестовом походе, произнесенная в Клермоне [1095]), папа Урбан II пообещал всем, кто пал в походе на помощь Таррагоне, те же привилегии, что и участникам походов на восток, и призвал воинов исполнять долг свой ближе ; к собственному дому.
Папы поощряли и другие мероприятия, направленные против мусульман, такие, как старания норманнов из Северной Италии завоевать Сицилию. Из описания Готфридом Малатеррой сражения при Черами в Сицилии в 1063 г. видно, что поход, одним из эпизодов которого была названная битва, рассматривался как Крестовый. Для рядовых солдат подобный характер похода подтверждался явлением св. Георгия. Еще позднее, когда в 1087 г. Пиза, Генуя, Рим и Амальфи организовали совместную морскую экспедицию против Туниса, папа дал им свое знамя.
73,
Папы поддерживали мнгочисленные попытки борьбы с врагами христианства, и не только с мусульманами. В 1066 г. Вильгельм Завоеватель получил папское благословение и знамя для нападения на Англию. Несколько раньше, в 1059 г. папа заключил с норманскими рыцарями в Северной Италии договор о совместной борьбе с Византией, т. е. с христианскими ортодоксами. Концепция Крестовых походов использовалась также для борьбы с еретиками внутри самих христианских стран, как, например, в 1209 г. против катаров или альбигойцев на юге Франции.
Папы реформаторы таким образом с середины XI в. играли важную роль в формировании и уточнении концепции Крестовых походов. Эта концепция сочетала в себе идеи предназначения христианского короля, христианского рыцаря и христианского паломника. Однако самым привлекательным в концепции Крестовых походов было то, что они давали выход многим светским силам того времени, в особенности той новой энергии, которая бурно проявлялась в Северной Франции и прилегающих землях. Именно поэтому так трудно определить в каждом частном случае, будь то какая-то военная экспедиция или какая-то фигура, точное соотношение религиозных и светских интересов. Иногда это была глубоко религиозная одержимость, в других случаях преобладали мирские заботы. Например, складывается впечатление, что в испанской Реконкисте было больше религиозного чувства, чем в норманских завоеваниях Южной Италии и Сицилии — во всяком случае, со стороны вождей.
