Контрастирующий образ Европы
Вот каковы четыре основных аспекта искаженного образа ислама, сформировавшегося в Европе между XII и XIV вв., от которых неотделимы соответствующие аспекты контрастирующего образа католического христианства. Поскольку жители Западной Европы думали о себе именно так, этот подразумеваемый образ можно назвать образом Западной Европы. Христианство считалось абсолютной истиной, привлекавшей к себе людской разум. Это была мирная религия, обращавшая людей в свою веру убеждением, религия аскетизма, умерщвлявшая все плотские побуждения. Этот образ, возможно, нигде не декларировался в таком виде, но он подспудно присутствовал в образе ислама.
Возможность дать систематическое и рациональное представление о христианской вере была всесторонне продемонстрирована мыслителями XII—XIII вв., в особенности Фомой Аквинским, хотя возможно, что своим современникам он не казался таким из ряда вон выдающимся теологом, как нам. Интеллектуальная структура, разработанная Фомой Аквинским, завершала процесс, который протекал более ста лет. За это время арабская наука и философия дали Европе новую концепцию мира.
Эта наука стимулировала существовавший и раньше интерес к практике, и из отвлеченных научных штудий выросла новая, более широкая космологическая и мета-
103
физическая система. Хотя теология не основывается прямо на космологии, человек не может долго терпеть разительное несоответствие между своей космологией и своими религиозными верованиями. Поэтому европейские теологи принялись приводить в соответствие христианскую доктрину и эту новую науку. Фома Аквинский, как и многие другие, воспринял все, чему учили арабы, особенно то, что сохраняло аристотелианские формы. Используя работы своих предшественников, он создал удивительно стройную систему взглядов, в которой гармонически сочетались философия и религиозная доктрина. Так претензия христиан, что их вера взывает к человеческому разуму, была удовлетворена.
Следует подчеркнуть, что Фома Аквинский полностью сознавал значение существования ислама у границ христианства и содержащийся в этой ситуации вызов. Во второй главе «Sumtna contra Gentiles» он заявляет, что его целью было «полностью выявить истину, проповедуемую католической верой». Он идет еще дальше, указывая, что если против иудеев и еретиков можно использовать аргументы Ветхого и Нового Завета, то в борьбе с мусульманами и язычниками нужно прибегать к научным доводам. Однако он считает, что «научные доводы» не могут доказать все христианские доктрины, хотя и способны продемонстрировать, например, существование и единство бога. Что же касается тех христианских доктрин, которые превышают компетенцию «научных доводов», таких, например, как догмат Троицы, то тут можно показать, что возражения против них не подтверждаются разумом. Таким образом, ясно, что цель труда — апологетическая защита христианской веры против возражений и критики, защита, основанная на доводах натурфилософии без предположения, что противник принимает Библию. Следовательно, сама форма этого сочинения определена («ли по крайней мере намечена) существованием ислама как проблемы для Западной Европы. Христианство же представлено в нем как структура, превосходящая не только ислам, но и воззрения таких философов, как Авиценна и Аверроэс.
Существенным представляется и то обстоятельство, что как философия томистов, так и более поздние европейские философские течения приписывают Аристотелю главенствующее положение. Классические науки никогда
104
не умирали в Европе полностью — ведь латынь продолжала оставаться языком учености. В меньшей степени был известен греческий — в основном благодаря контактам с Византией. В XII в. были предприняты некоторые (немногочисленные) переводы Аристотеля и Платона непосредственно с греческого. Но наиболее влиятельной фигурой в философии того времени был Авиценна; новейшие исследования показывают, что роль его была еще более важней, чем до сих пор предполагалось,— возможно потому, что его учение было близко платоновскому направлению христианской философской мысли. XIII век принес увеличение влияния Аристотеля, что в основном явилось следствием переводов сочинений Аверроэса, среди которых было несколько комментариев к Аристотелю. Здесь мне хотелось бы отметить, что европейцев привлекали у Аристотеля не только специфические черты его философии, но также тот факт, что он в каком-то смысле принадлежал к собственно европейской традиции. Иными словами, предоставление Аристотелю главного места в философии и науке также следует рассматривать как один из аспектов стремления Европы противопоставить себя исламу. Чисто негативный отход от ислама4,— тем более, когда в арабской науке и философии было заимствовано так много,— был бы трудным без позитивного вклада. Таким позитивным вкладом было обращение к классическому (греческому и римскому) прошлому Европы.
Иллюстрацию одной из стадий процесса, в ходе которого Европа пыталась отгородиться от мусульманского мира и идентифицировать себя с классическим наследием, дает Данте. Возможно, что некоторые основные концепции «Божественной комедии» почерпнуты в мусульманских источниках и что Данте сознавал, чем Европа обязана арабским философам. Но примечательно, что в своем великом творении он проявляет относительное пренебрежение к исламу, отличие от ислама отмечено тем, что Мухаммад помещен в аду среди раскольников, но о нем говорится гораздо меньше, чем об античном Улиссе. Вклад арабских философов удостоверяется присутствием Авиценны и Аверроэса в преддверии ада, но их там лишь двое, тогда как греков и римлян — добрая дюжина, и возглавляет «семью философов» Аристотель, «учитель, известный всем». Позитивная же часть сочи-
105
нения вся пронизана отсылками к классике, и ведет Данте не кто иной, как Вергилий.
Следующую стадию этого процесса можно наблюдать уже во времена Ренессанса. Былое восхищение всем арабским сменилось отвращением. Итальянский ученый Пико делла Мирандола (1463—1494), который сам хорошо знал арабский, арамейский и древнееврейский, в начале одного из своих трудов говорит: «Во имя неба, оставьте нам Пифагора, Платона и Аристотеля и забирайте своего Омара, своего Алкабитиуса, своего Абензоа-ра, своего Абенрагеля!» В XIII—XIV вв. в университете в Саламанке (так же, как в Болонье, Оксфорде, Париже и Риме) существовала должность преподавателя арабского языка, но в 1532 г., когда ученый из Нидерландов поинтересовался в Саламанке преподаванием этого предмета, один известный испанец ответил ему: «Какое тебе дело до этого варварского языка? Достаточно знать латынь и греческий. В молодости я был так же глуп, как ты, и занимался древнееврейским и арабским, но я уже давно их забросил и всецело обратился к изучению греческого. Позволь и тебе пожелать того же».
