Значение встречи с исламом для Европы
В ходе лекций, которые легли в основу данной книги, был кратко рассмотрен длительный исторический период, теперь остается сделать некоторые выводы о значении для западного христианства этой встречи с исламом.
Соприкосновение Западной Европы с мусульманской цивилизацией вызвало у европейцев многостороннее чувство неполноценности. Мусульманская техника во многих отношениях превосходила европейскую, зажиточным мусульманам была доступна гораздо большая роскошь, но, вероятно, главное заключалось не в этом. Сначала непобедимость сарацин внушала страх, но затем норман-ские рыцари доказали, что равны им в воинской доблести. Тем не менее распространение власти мусульман устрашало. В начале XII в. европейцы полагали, что мир состоит из трех частей: Азии, Африки и Европы. Самая большая из них, Азия считалась почти целиком мусульманской, так же как и Африка, однако далеко не вся Европа была христианской. Таким образом, получалось, что почти две трети мира принадлежит мусульманам. Всех христиан, вступивших в контакты с мусульманами, угнетала также их непоколебимая уверенность в собственном превосходстве. Вообще чувства европейцев по отношению к мусульманам весьма напоминают чувства непривилегированных классов в крупном государстве. Подобно этим классам, европейцы об-
108
решались к религии как к средству утвердить свои позиции против господствующей группы, именно к тем двум ее формам, которые можно считать новыми разновидностями христианства: к культу св. Иакова из Компостелы и к Крестовым походам. Паломничество в Компостелу и всеобщий энтузиазм, вызванный Крестовыми доходами на Иерусалим, были сходными, как близнецы, очагами народного религиозного движения.
Искажение образа ислама было необходимо европейцам, чтобы компенсировать это чувство неполноценности, Один из основных вкладов в этот новый образ был внесен Петром Достопочтенным, заказавшим «То-ледский сборник» и составившим одновременно с этим «Свод мусульманских доктрин» и «Опровержение» этих доктрин. Это произошло около середины XII в., когда освоение арабской науки и философии еще не продвинулось так далеко. Таким образом, европейская интеллектуальная зависимость от ислама, возможно, мало связана с этим чувством неполноценности, хотя стоит напомнить, что два работавших для Петра переводчика, Роберт Кеттонский и Херманн Далматинский, изучали астрономию, прежде чем он побудил их взяться за переводы. Следовательно, Петр Достопочтенный должен был сознавать, что новые знания приходят от сарацин, и, возможно, это подсознательно вызывало у него ощущение неполноценности по отношению к ним. Образ ислама, созданный к тому времени христианскими учеными, позволил прочим христианам считать борьбу с мусульманами борьбой во имя света против тьмы. Мусульмане могли быть сильны — но теперь христиане были уверены в своем религиозном превосходстве.
Война света и тьмы — это звучит прекрасно, но теперь, после Фрейда, люди понимают, что тьма, приписываемая врагам, это лишь проекция собственной тьмы, которую не желают признать. Так, искаженный образ ислама следует рассматривать как проекцию теневых сторон европейца, Преувеличенная сексуальность, приписываемая сарацинам, существовала и в Европе, но не соответствовала христианскому идеалу. Согласно христианским представлениям, сексуальность была «плотской», а все плотское мешало душе, т. е. истинно человеку, обрести вечную жизнь. По этим представлениям, монашеское целомудрие ставилось выше, чем жизнь в
109
браке. Интересно было бы выяснить, не приходил ли на практике рядовой европеец, так восхвалявший на словах превосходство безбрачия, к сознанию того, что развитие сексуальных возможностей открывает заманчивую перспективу?
Тот факт, что некоторые передовые личности подошли к пониманию того, как «ислам» заместил в этих представлениях зло, содержащееся в самой Европе, свидетельствует о растущем самосознании европейского христианства. Например, о Джоне Уайклифе, чья деятельность приходится на вторую половину XIV в., один современный ученый пишет:
«Основные черты ислама он считал столь же характерными для западной церкви своего времени. Это не значит, что он был благосклонен к исламу, совсем напротив. Отличительными чертами как ислама, так и западной церкви, по его мнению, были гордыня, алчность,, властолюбие и корыстолюбие, проповедь насилия и предпочтение слову господню людского хитроумия. Эти отличительные черты были причиной разделения между самими христианами на Западе, они же положили границу между Западом и его окружением»4.
Говоря о западной церкви в целом, Уайклиф даже употребляет выражение «мы, западные Магометы». Поскольку искаженный образ был так важен для жизни самой Европы, неудивительно, что он просуществовал века.
Если внимательно рассмотреть различные стороны средневекового противопоставления христианства исламу, становится ясно, что влияние ислама на западное христианство было гораздо большим, чем это обычнее представляют себе. Ислам не просто поделился с Западной Европой многими достижениями своей материальной культуры и техническими открытиями, он не только стимулировал развитие науки и философии в Европе, oн подвел Европу к созданию нового представления о самой себе. Поскольку Европа выступала против ислама, она преуменьшала сарацинское влияние и преувеличивала собственную зависимость от греческого и римского) наследия. Зато теперь нам, сегодняшним жителям Западной Европы, которая близится к эпохе «единого мира», важно исправить это искажение и признать полностью наш долг арабскому мусульманскому миру.
