4. Христианские праздники (Из книги «Еврейские и христианские праздники, их происхождение и история»)

I. Общие замечания

В I веке нашей эры от палестинского иудейства отделилось христианство — новое религиозное течение, бывшее сначала иудейскою сектою.

Но уже к началу II века в христианских общинах христиане из иудеев составляли меньшинство, а самое христианство из иудейской секты стало превращаться в синкретическую (смешанную) религию, вобравшую в себя целый ряд верований и обрядов из других религий тогдашнего мира.

Однако следы иудейского происхождения христианства остались, и в очень заметном размере.

Так, главный христианский праздник—воскресения Христова" сохранил название пасхи; другой большой праздник—троицын день имеет также название пятидесятницы (шабуот); в христианском культе и христианском искусстве Христос постоянно символизируется в образе пасхального агнца (ягненка), и вообще христианские богословы считают догматом своей религии, что христианство произошло из иудейства, «Новый завет», как они выражаются, произошел из «Ветхого завета...».

...Существующие сейчас христианские праздники были установлены не все сразу, а постепенно, один за другим на протяжении целых шести веков. При этом мы обнаружим, что более древние праздники первоначально имели совсем иной вид и значение, чем позже; некоторые были оттеснены на второй план, некоторые совсем видоизменились. Мало этого, перед нами обнаружится еще одно важное явление, заключающееся в том, что христианские праздники изменялись не только с течением времени, в связи с изменением самой религии, но также и в зависимости от моментов социального порядка: один и тот же праздник по-разному справлялся в городе и в деревне, и в него вкладывалось тут и там различное содержание.

207

II. «День господень» — воскресенье

Как мы сказали выше, христианство при своем возникновении было иудейскою сектою. Не удивительно, что в этих первых общинах соблюдались по-прежнему иудейские обряды и праздники: первые христиане соблюдали и субботу и обрезание, и большие годовые праздники. Ново второй половине I века дело стало изменяться. С одной стороны, преследования иудейских властей в Палестине и иудейских ортодоксов в рассеянии заставляли христиан из иудеев обособляться от иудейства; с другой стороны, к тому же тянули христиане из неиудеев, которых было особенно много в малоазиатских общинах.

Это отразилось и на идеологии, и на практике общин. Так называемые послания Павла прямо заявляют, что со времени явления Христа старый иудейский закон прекратил свое действие, что для христиан он не нужен, что христиане должны и верить, и молиться по-своему. Центр тяжести был перенесен с настоящего на будущее, правда близкое будущее завтрашнего дня, но все же будущее. Это будущее заключалось в том, что вот-вот снова явится Христос с ангелами на облаках небесных, покончит с этим грешным миром и поставит на его место новый мир, в котором Христос будет царем, а христиане займут первое место; живые моментально преобразятся, получат новое, вечное, неумирающее и всегда здоровое тело, а умершие в момент пришествия воскреснут и опять начнут жить с такими же чудесными телами. Надо только как-нибудь дожить до этого вожделенного момента; не нужно бороться, не нужно и особенно трудиться—только дотянуть. Но «спасутся»,т.е. станут участниками этого царства, не все, кто дотянет, а лишь те, кто дотянет и окажется достойным, верным, чистым. Необходимо и обязательно соблюдение некоторых религиозных обрядов; эти обряды подготовляют христиан к вступлению в царство и обеспечивают его наступление.

В связи с этими настроениями и потребностями и возник древнейший христианский праздник, называвшийся «днем господним»; он упоминается под этим названием, правда, только самое раннее в 90-х годах I века,

208

в «Откровении» Иоанна 1, но, несомненно, существовал уже значительный срок до появления «Откровения». Это был еженедельный праздник; он сохранился до нашего времени под названием воскресенья, которое было дано ему несколько веков спустя после его возникновения, и не повсюду, а только на Востоке; в западной части церкви за этим днем сохранилось старое римское название—«день_ солнца» (нем. зон т а г, англ. с а ндэ и). Уже отсюда для нас ясно, что этот праздник имел какое-то отношение к культу Христа, но не был праздником в память его воскресения; значение его было иное. Это значение нелегко раскрыть, так как древнейшие христианские источники не разъясняют значения «дня господня», но лишь описывают, и то далеко не полностью, ту обрядность, которая сопровождала этот праздник. Именно в «день господень» члены общины собирались вместе для «преломления хлеба», т. е. для общих трапез, называвшихся по-разному: то «ужином господа», то «агапами» (ужинами любви, взаимопомощи), то «евхаристией» (от греческого слова евхаристия, имеющего много значений — благодарность, изъявление благодарности, благодарственная молитва, благодарственная жертва).

Главными яствами на этих трапезах были хлеб и вино", приносившиеся членами общины; судя по некоторым замечаниям в посланиях Павла, участники приносили муку, из которой выпекался один большой хлеб, а вино покупалось в складчину; в других, правда более поздних, произведениях христианской литературы говорится, что участники приносили готовые хлеба и вино натурой. «Ужином господа» эти трапезы назывались потому, что их якобы установил сам Иисус. Из посланий Павла мы узнаем, что евхаристические ужины не были простыми совместными вкушениями пищи на началах взаимопомощи и в память о Христе. Напротив, в посланиях настойчиво подчеркивается, что эти собрания не простые ужины, цель которых заключается в утолении голода и жажды, что это «ужин господа», на котором

Относительно датировки отдельных частей Нового завета Н. М Никольским см. примечания к работе «Мировой и социальный переворот по воззрениям раннего христианства» в данном сборнике. — Сост.

209

вкушается «хлеб евхаристии» и пьется «чаша евхаристии», и что посредством вкушения хлеба христиане получают «общение» с телом Христа, а посредством вкушения чаши — «общение» с кровью Христа. Этот обряд, разъясняется далее, гарантирует его участникам спасение и участие в будущем царстве, но кроме тех, кто ведет себя на этих ужинах «недостойно», т. е. как на простом ужине или обеде; такие обрекают себя на осуждение, будут наказаны смертью и конечной гибелью после пришествия Христа.

Отсюда видно, что «ужины господни» имели мессианический характер; мессианические черты особенно подчеркиваются в некоторых формулах, сохранившихся в так называемом «Учении двенадцати апостолов» — практическом наставлении общинам, составленном в первой половине II века. Пресвитер (старейшина) общины, председательствовавший на трапезах «дня господня», разламывая хлеб на куски, говорил: «Как этот разламываемый хлеб, посеянный на горах и собранный, стал единым, так да соберется твоя община от концов земли в твое царство». А в конце евхаристии, повторяя пожелание о соединении христианских общин в приготовленном для них царстве, пресвитер прибавлял: «Да приидет милость (спасение), и да кончится мир сей». По окончании евхаристической трапезы участвовавшие, как говорит то же «Учение», расходились с приветом: «Маран ата!»—«Господь наш придет!» Святость и таинственность этих собраний в «дни господни» подчеркивается также и тем, что никого из нехристиан на собрания не допускали; «Учение» мотивирует этот запрет заповедью Иисуса — «не давайте святыни псам». Первое время «день господень» праздновался в разных общинах в разные дни недели; судя по некоторым позднейшим обычаям в иудейских общинах, первоначально его приурочивали к субботе. Но постепенно установился обычай праздновать «день господень» на следующий за субботой день, чтобы подчеркнуть различие между субботой и этим новым христианским праздником, а вместе с тем и различие между иудейством и христианством.

Как мы видим, обрядность «дня господня» из христианских источников I—II веков вырисовывается в очень неясных и отрывочных чертах; судя по тем слухам, какие ходили о собраниях в «дни господни» среди нехри-

210

стианского населения, обрядность эта заключалась не только в общих трапезах, но и еще в каких-то актах отчасти жертвенного, отчасти какого-то совсем таинственного характера.

Только в последнее время науке удалось пролить свет на сущность обрядности «дня господня» в I и II веках; правда, во всех подробностях вопрос еще не выяснен, но все же основные черты установлены твердо.

Ученые исходили здесь из изучения ритуалов древнейших литургий.

Литургией называется главное христианское богослужение (у католиков — месса, по-русски — обедня); она сложилась в своем окончательном виде не ранее конца Ш века; но в ее основе лежат те обряды, которые совершались на христианских собраниях в «день господень» в I и II веках. Изучая молитвенные формулы, гимны и различные манипуляции, из которых состоит литургия, ученые заметили, что все эти составные части не всегда подходят одна к другой и что в литургии есть немало таких элементов, которые не имеют никакого отношения к главному акту литургии — «таинству пресуществления» (превращения) хлеба и вина в тело и кровь Христову (о нем будет речь идти ниже). А это значит, что в литургии по традиции сохранились те формулы и действия, которые существовали раньше в обрядности «дня господня»; как обычно случается в процессе развития религиозных обрядов, при изменении культа старые обряды сплошь и рядом не уничтожаются, хотя бы они и теряли уже свой смысл, но лишь видоизменяются, иногда чисто внешним образом,1 для того, чтобы с ними можно было соединить новые обряды и формулы. Это обстоятельство и дает нам возможность восстановить первоначальную обрядность «дня господня».

До последнего времени было общераспространено мнение, что обрядность «дня господня» была чисто молитвенной, по образцу иудейского молитвенного синагогального культа 1. Теперь эту точку зрения мы должны откинуть, ибо она противоречит всем тем сведениям, какие удалось собрать новейшим исследователям. Мы

1 Эта неправильная точка зрения была изложена и в предшествующем русском издании настоящей книжки.

211

уже видели, что центр тяжести собраний в «день господень» лежал не в молитвах, а в совместных трапезах; эти трапезы были недем.иным, как жертвенными пирами, и отсюда1понятны те предупреждения, какие даются по их поводу в посланиях Павла. В «Учении двенадцати .апостолов» прямо говорится, что преломление хлеба на собраниях в «день господень» есть ж е~р т в а, и, чтобы она была чистой, надо участникам предварительно покаяться в грехах.

А разные церковные правила и ритуалы литургий вскрывают нам главнейшие подробности этого жертвенного пира.

Как мы знаем, на жертвенных пирах лишь небольшая часть продуктов приносилась в жертву богу, а остальное съедалось участниками пира. Так и в «день господень»: в одном церковном уставе, восходящем ко II веку, мы читаем, что в субботу епископ должен приносить в жертву три хлеба в знак троичности лиц божества, а в" «день господень» — четыре хлеба, по числу евангелии. Это число хлебов, конечно, было установлено не ранее конца II века, когда уже было утверждено каноническое достоинство именно четырех евангелий и когда уже начал вырабатываться догмат троичности; но для нас здесь важно именно то обстоятельство, что в жертву приносится лишь определенная часть принесенного для обряда хлеба.

Все приношения, которые участники собраний «дня господня» приносили для общей трапезы, называются в старых литургических чинах жертвенными приношениями; мы знаем также, что в некоторых местностях они состояли не только из хлеба и вина, но также из.плодов и масла и назывались иногда либо первинками, либо десятиной, либо хвалебной жертвой. Жертвенный обряд вырисовывается из уцелевших формул в таких чертах. Приносившие подходили к жертвеннику, вероятно в форме стола, с молитвой: «Прими нас, господи, приближающихся к святому твоему жертвеннику, чтобы быть нам достойными принести тебе сии дары и жертвы». Жертвы ставились на жертвенник,, и пресвитер (старейшина) общины совершал обряд жертвоприношения, произнося при этом такую формулу: «Помяни, господи, тех, кто принес тебе эти дары, и тех, за кого они принесены, и воздай им за это с небес». Мы узнаем, что жертвы эти

212

приносились участниками не только за себя, но и за своих близких—за больных, за находящихся в дороге (путешествия тогда были опасным делом), даже за умерших; следы молитвенных формул, произносившихся в этом случае, сохранились в так называемой великой ектений, одно из прошений которой гласит: «О плавающих, путешествующих, недужных, страждущих и о спасении их господу помолимся».

Как совершался самый обряд, не вполне ясно. Ясно только, что пресвитер призывал всех участников к вниманию и благоговению; сохранилась почти неизменной древняя формула: «(Начинаю) приносить, приносить, приносить! С трепетом стойте! На восток взирайте! Жертва хваления! Тебе из даров твоих приносим пред лицо твое!»

В начальной части современной православной литургии, так называемой проскомидии (т. е. обряде приношения), сохранились следы этого древнейшего жертвенного акта в том, что священник вырезывает кусочек из каждой просфоры, принесенной прихожанами, и при этом поминает имена принесших, их родственников и умерших по прилагаемым к просфорам спискам. А в католической мессе следы этого обряда уцелели кроме целого ряда формул также в названии второй главной части мессы — офферториум, т. е. обряд приношения. После жертвоприношения следовал жертвенный пир, который пресвитер начинал молитвой, дабы вкушение от жертвенных даров алтаря наполнило участников небесным благословением и благодатью.

Какую же цель преследовал этот жертвенный обряд? Если в литургических чинах цель его рисуется главным образом в получении прощения грехов и в обеспечении здоровья 1и благополучия, то это указывает уже на эпоху II века, когда мессианические ожидания поблекли и когда мысли и чувства христиан стали привязываться больше всего к этой жизни и к этому миру. В I веке, когда настроение было другое, когда со дня на день ждали пришествия Христа и конца света, цель жертвенного обряда в «день господень» должна была быть другая.

И действительно, в древнейших литургиях сохранились следы другого, самого главного обряда «дня господня», обряда, при котором жертва была лишь под-

213

собным актом. Этот обряд был таинственным актом, мистерией (таинством) и заключался в том, что по призыву общины, собравшейся в «день господень», являлся_ сам Христос и невидимо принимал участие в жертвенном пиру собравшихся.

Жертва была вначале преимущественно призывной: пресвитер, подняв ее кверху, говорил: «Внемли, господи Иисусе Христе, бог наш, из святого обиталища твоего и приди освятить нас, невидимо явившись нам». Судя по обрывкам древнего чина в литургиях, при этом пресвитер вместе с диаконами (помощниками) задергивал ту часть помещения, где находился жертвенный стол, занавеской и за нею произносил эту формулу и другие молитвы «за занавесом». Кроме того, пресвитер производил за занавесом особые магические манипуляции, заключавшиеся в курении фимиама (ладана),—это курение во всех религиях и в магии считается самым верным средством для привлечения богов и духов; зажегши фимиам в кадильнице, пресвитер призывал Христа принять это курение «как сладостное благоухание» и явиться к своим верным. Когда все помещение, где находился жертвенный стол, наполнялось клубами одуряющего дыма, занавеска отдергивалась, и пресвитер восклицал: «Вот жертва принимается, двери неба открываются, будем стоять со страхом и трепетом, ибо кругом нас херувимы и серафимы, ибо входит царь славы, несомый на копьях небесными полками! Исходит с ним святой дух и на нас изливается!» Все присутствующие в ответ начинали кричать: «Благословен грядущий во имя господне, бог господь явился нам! Осанна!»—а некоторые, одурманенные дымом фимиама, начинали «пророчествовать» — бормотать и выкрикивать бессвязные слова и фразы. Когда все успокаивались, начинался жертвенный пир, и христиане воспитывались в той мысли, что невидимо участвует в этом пире и сам Христос, явившийся по их призыву и, так сказать, доказавший этим, что он помнит о своих верных, не оставляет их и, значит, наверно, скоро явится в славе, чтобы разрушить мир и отдать «царство» своим последователям.

Следы этого обряда сохранились в целом ряде формул и гимнов современной литургии, в особенности в церемонии так называемого «великого входа»,

214

которым начинается третья, самая главная часть православной литургии.

Прежде всего, надо заметить, что в алтаре уцелела занавеска, несмотря на то, что _в православных церквах алтарь отделен от остального пространства перегородкой: в ней есть центральные двери, называющиеся царскими, и именно за этими дверями в алтаре имеется занавеска. Перед великим входом она задергивается, и хор поет так называемую херувимскую песнь; последняя в разных чинах литургии .имеет разный текст, но во всех вариантах главная тема одна: херувимы и серафимы сопровождают и славят являющегося «царя славы», «царя всех» — Христа. Пение прерывается на середине текста: тогда занавеска отдергивается, царские двери открываются, выходит священник с чашей и поминает властей и присутствующих, а затем хор заканчивает песнь с хвалебным припевом «аллилуйя» (хвалите Яхве!), заимствованным из псалмов. Сейчас все эти и другие обрывки древнего мистического обряда отчасти в укороченном, отчасти в искаженном виде очень неловко и механически присоединены к ритуалу пресуществления хлеба и вина, появившемуся только в конце II века.

Выяснив основные черты обрядности «дня господня», попытаемся теперь установить происхождение этой обрядности. Прежде всего обнаруживаются ее иудейские корни. Мы уже говорили, что в иудео-христианских общинах собрания для «господних трапез» совершались по субботам, и упоминали, что еще в церковных уставах II—III веков принесение хлебной жертвы предписывается и в субботу, и в «день господень». Но мы знаем, что при преобразовании в VI—V веках до н. э. иудейской субботы в день покоя все же уцелел старинный праздничный субботний пир, который в царскую эпоху был основным моментом новолуния и субботы. Этот пир в первые века н. э. не только не исчез, но продолжал практиковаться и приобрел даже специфическое значение особо священного дара. Обычно иудеи ели два раза в день; субботний пир не мог" соединяться с обычным приемом пищи и устраивался особо; это был лишний, третий стол. Всякий ~кто ~имел возможность, приглашал гостей ~знакомых и даже незнакомых; кто был побогаче, приглашал бедных и старался кусками хлеба с суббот-

215

него стола затушевать ту эксплуатацию, какой беднота подвергалась в остальные дни недели. Продукты для этого пира должны были обязательно быть очищены церковной десятиной, и если приглашенные гости сомневались в этом, то они могли отказаться от приглашения, а если отказаться было почему-либо неудобным, то во время обеда сомневавшиеся должны были на всякий случай произносить формулу отделения десятины. Наконец, и это самое главное, раввины в I веке стали придавать субботнему пиру мессианический характер. Они говорили, что всякий, кто соблюдает обычай субботнего пира, тот спасает себя от трех казней: от дня Гога и Магога (под "этими 1именами разумелись полчища врагов Мессии), от бедствий, какие будут в дни Мессии, и от осуждения _на страшном суде к геенне огненной. Другими словами, соблюдение субботнего пира, по толкованию раввинов, обеспечивало участие в мессианическом царстве, ибо должны были погибнуть с Гогом и Магогом от разных бедствий и в геенне лишь враги Мессии, а все уцелевшие тем самым попадали в число верных и спасенных.

Отсюда видно, что обычай еженедельных «трапез господних», обеспечивавших, по мнению христиан, для участников спасение и первое место в царстве Христа после его пришествия, является продолжением иудейских субботних пиров. Эта связь особенно ясно видна из термина «преломление хлеба», который употребляется для обозначения христианской евхаристии, ибо всякий иудейский праздничный пир также назывался «преломлением хлеба» и начинался с того, что хозяин разламывал хлеб с произнесением старой формулы, сохранившейся еще с царских времен: «Благослови ты, Яхве, бог наш, производящий хлеб из земли». Но как мы видели, в обрядности христианского «дня господня» есть такие и очень важные элементы, каких не было в составе иудейского субботнего пира. «Трапезы господни» были жертвенными пирами; субботние пиры носили жертвенный характер лишь в царскую эпоху, но после плена этот характер они утратили. Далее, жертвенная обрядность «дня господня» соединилась с мистерией, с магическим обрядом призывания и невидимого появления Христа; этот момент был уже совершенно чужд иудейскому

216

субботнему пиру. Откуда же произошли эти составные элементы христианской обрядности?

Жертвенный обряд надо, по-видимому, связывать все же с иудейскими корнями. На это указывают прежде всего некоторые формулы, сохранившиеся в древних литургиях. Так, в очень древней абиссинской литургии сохранилась такая же жертвенная формула, произносившаяся пресвитером при возношении хлеба: «Господь бог наш, принявший жертву Авеля в пустыне, и Ноя в ковчеге, и Авраама на горе, и Илии, и Давида, прими также приношение раба твоего Иоанна»; в той же литургии в формуле, сопровождавшей курение фимиама, упоминаются курительные жертвы Аарона, Самуила и Захарии; подобные формулы уцелели и в некоторых других литургиях. Конечно, подобные формулы могли возникнуть только в иудео-христианских общинах; отсюда надо полагать, что и жертвенный характер был придан «трапезам господним» еще в этих общинах. Мы знаем, что борьба жрецов и раввинов против старых домашних жертвенных обрядов не увенчалась полным "успехом; пасхальный жертвенный пир с ягненком продолжал соблюдаться даже после окончательной ликвидации храмового культа, продолжали существовать в народной среде и другие жертвенные и магические обряды, несмотря на увещевания, угрозы и проклятия раввинов.

Не только крестьянин или рыбак, но также и мелкий ремесленник и лавочник были твердо уверены, что без жертвы никакой бог не поможет; а так как официальные жертвы предписывалось приносить только в храме, то в домашнем быту было возможно соблюдать лишь обычай жертвенных пиров. Христианские общины были городскими, состояли преимущественно из пролетариев, мелких ремесленников и рабов; этим составом объясняется, почему на их жертвенных пирах фигурирует почти исключительно растительная пища — хлеб, плоды, вино, изредка масло. Это были самые дешевые продукты, составлявшие также основной элемент питания городской мелкоты; крестьянин мог для жертвенного пира зарезать ягненка или козленка, но мелкому горожанину достать козленка или ягненка было трудно, не под силу, он мог это сделать раз в год на пасху, но не имел средств на такую роскошь еженедельно.

217

Когда христиане из иудеев стали собираться на свои еженедельные собрания, им казалось что одних словесных призывов мало, Христос их не услышит, и по старому обычаю они присоединили сюда жертву, чем могли—хлебом, вином, "плодами; курение фимиама практиковалось, вероятно, не везде и не постоянно, а только там, где общины были побогаче и когда удавалось достать этот дорогой продукт. Когда христианство стало распространяться среди неиудеев, то обычай еженедельных жертвенных пиров не приходилось разъяснять или пропагандировать, ибо он существовал во всех религиях, был вообще самым распространенным и популярным обрядом.

Вероятнее всего, первоначальная обрядность «дня господня» ограничивалась жертвой, сопровождавшей призывы к Христу скорее явиться для суда над миром и для установления своего царства; мистерия явления Христа собравшимся и невидимого участия его в жертвенном пире появилась, вероятно, лишь в конце I или в начале II века, когда появились сомнения в близости пришествия и даже в правильности самих ожиданий пришествия и когда надо было подогреть и поддержать заколебавшуюся веру. Тут на помощь пришли очень распространенные в Сирии и Малой Азии религиозные обычаи.

В I веке в городах Сирии и Малой Азии было множество «мистических» религиозных обществ, которые носили обычно тайный, секретный характер и не допускали на свои собрания посторонних; цель у этих обществ была почти везде одна и та же—достичь мистическим образом соединения с божеством. Для достижения этой цели очень часто применялись общие священные трапезы, продукты для которых приносили участники, перед днями собраний постились, а на собраниях призывали своего «отца» или «мать» явиться к своим верным и освятить их своим духом.

Участники старались привести себя в состояние экстаза (восторга) вином или плясками; когда все доходили до исступления, то казалось, что бог явился и вселился в них, после чего происходила общая трапеза, иногда явившегося якобы бога изображал жрец, надевая соответствующую маску. В таком роде были мистерии поклонников малоазиатского Аттиса, греческого

218

Диониса или Сабазия, богини матери-земли Кибелы, богини земного плодородия Коры и других богов; иногда эти мистерии сопровождались кровавыми жертвоприношениями или самобичеваниями и саморанениями —порезами тела1—участников. Некоторые из христиан одновременно были членами также других мистерий; Павловы послания объясняют такое одновременное участие грехом, несовместимым с принадлежностью к христианству, и грозят за это гневом Христа. «Неужто вы хотите быть сильней его?» — спрашивали они таких.

По образцу этих-то мистерий руководители христианских общин и преобразовали в конце I века обрядность «дня господня». К прежней жертве прибавили магическое призывание Христа, изменился характер самой жертвы, и весь обряд принял драматический характер.

Это изменение не было "последним; из обрядности «дня господня», как мы говорили, развилась литургия. Происхождение литургии связано уже с глубокими изменениями в христианской вере и культе, происходящими с- конца II века и приводящими к появлению главных христианских праздников—пасхи и рождества. К этому мы теперь и обратимся.

III. Христианская пасха

В течение I и II веков христианство было мелкою сектой, слабо распространенной и не пользовавшейся влиянием.

Но зато с конца II века начинается сразу бурный рост христианства. В 325 году, когда был созван первый Вселенский собор, на нем участвовали представители 5.50,общин,—значит, за полтора века число общин увеличилось почти в шесть раз; судя по замечаниям тогдашних светских и церковных писателей, в Малой Азии и в Египте к христианству принадлежало уже около 50 процентов населения, треть населения Рима была христианской и целый ряд общин образовался в Италии, Галлии и Испании.

Таким образом, христианство в течение III века превращается из небольшой секты в массовую религию, и император Константин в начале IV века был вынужден

219

признать христианство господствующей религией империи. К этому-то времени бурного роста и успехов христианства и относится учреждение главнейших христианских праздников, и в первую голову пасхи. Чтобы уяснить себе их происхождение, мы должны сначала остановиться на тех глубоких социальных и идеологических изменениях, какие претерпевает христианство с конца I века.

Зарождение христианства было связано с теми глубокими кризисами, которые потрясали империю и ее отдельные "части в первой половине I века. В Палестине, как мы знаем, кипела жестокая социальная борьба, породившая мессианизм; зелоты и сикарии, тогдашние иудейские революционеры не ждали пока придет Мессия и своею чудесною силою расправится с угнетателями, но не раз поднимались и сами или по зову проповедников, объявлявших себя Мессией, или и без этого, когда жить становилось уже решительно невтерпеж.

Христианство было также мессианической сектой; но, как мы видели, оно было по своей тактике пассивным, замыкалось в иллюзиях, тешило себя надеждой на разрешение социального кризиса посредством вмешательства сверхъестественной силы. Не удивительно, что христианство при такой установке не могло привиться среди иудейской массы и нашло для себя более благоприятную почву среди безземельных и безработных пролетариев, мелких ремесленников и рабов городских поселений Малой Азии и Греции. Положение этих прослоек тут было много хуже, чем в Риме и Италии. Римские и итальянские пролетарии имели выход через военную службу — ветераны тогдашних армий... получали после победы своего Генерала земельные участки отчасти в Италии, отчасти на границах, а та часть пролетариев, которая не попадала в войско, была взята императорами на казенное содержание, ее кормили на государственный счет и устраивали для нее зрелища, особенно кровавые цирковые бои гладиаторов, и этими средствами удерживали ее от революционных выступлений.

В Греции и Малой Азии пролетариев было значительно меньше, но зато и выхода для них не было; на казенный счет их не кормили, они часто голодали, ненавидели римский строй и волновались но будучи разрозненными

220

и малочисленными, ничего не могли сделать при помощи революционных выступлений — везде были римские гарнизоны, которые нещадно расправлялись с малейшими

попытками бунта.

Положение мелких ремесленников и лавочников в Малой Азии и Греции также было очень тяжелое, тут их уцелело больше, чем в Италии, где мелкое ремесло было вытеснено крупной промышленностью, но дела были плохи: из года в год шли кровопролитные междоусобные войны, сопровождавшиеся контрибуциями, пожарами; казнями, как будто мир совсем ушел с земли и вместо, него на земле навсегда воцарился меч.

Мелкая буржуазия всегда пассивна, редко бывает она способна подниматься с оружием в руках; и именно в среде восточной мелкой буржуазии находили для себя внимательных слушателей и усердных последователей проповедники самых разнообразных тайных «мистических» культов, в том числе и христианства.

Кроме того, везде находились богатые люди, особенно женщины, которые отчасти по личным мотивам, а отчасти также из политического расчета вступали в такие секты и поддерживали их; такие богатые покровители встречались в христианских общинах. Первые общины образовались именно в эпоху описанного кризиса, а затем, по 180 г., прибавилось всего 40 общин; чем же объясняется это замедление в росте, почти" граничащее с его остановкой?

Это явление надо объяснить смягчением кризиса во второй половине I века и наступившей в связи с этим известной стабилизацией экономического и политического положения в империи. Стабилизация держалась также в течение первой половины II века; но с третьей четверти II века начинается новый кризис, гораздо более глубокий распространившийся "на самые основы экономики Римской империи. Кризис, сопутствовавший крушению республики и установлению империи, смягчился, как только установилась новая, необходимая для римского финансового капитала организация власти, как только прекратились раздиравшие империю .междоусобные войны и установился «римский мир». Но стабилизация была непрочной и таила в себе внутреннее противоречие, которое и привело в конце концов к ее крушению и к новому, уже коренному кризису.

221

Центр тяжести римского капитала находился в Италии, в Риме— в банках и больших промышленных мастёрских на полях южной Италии и Сицилии — в латифундиях, т. е. огромных помещичьих имениях плантационного типа. Рабочая сила, применявшаяся в крупной промышленности и в латифундиях, состояла из рабов, которые массами поступали на рынок из огромного количества военнопленных: междоусобные войны, длившиеся со второй половины II века до н. э., почти два века питали собою эту рабскую систему хозяйства. Но по мере прекращёния междоусобных войн приток рабов должен был ослабевать; в I веке и в начале II века рабский рынок еще существовал, хотя и в суженном виде, так как на границах империи велись постоянные войны, правда уже частью оборонительного характера, но часто сопровождавшиеся римскими победами и захватом пленных. Когда во второй половине II века напорновых народностей на границах империи стал настолько мощным, что римляне оказались вынужденными перейти к пассивной обороне, приток военнопленных сразу прекратился и рабский рынок оказался ликвидированным Это1 привело к кризису крупной промышленности и латифундиарного хозяйства; вслед за этим стали лопаться банки сокращалась торговля; экономика империи вступила в полосу подлинной катастрофы.

Судьба христианства была тесно связана с этим процессом. Стабилизация конца I — начала JI века привела к потускнению эсхатологических ожиданий; христианская идеология I века" потеряла авторитёт и многие члены христианских общин стали переходить в гностические секты, которые заявляли себя якобы владеющими гносисом, знанием, точным и истинным, откуда зло в мире и как с .ним- бороться.

Идеология гностицизма еще мало изучена; неясна его противоположность эсхатологическому христианству, заключающаяся в том, что зло, .в мире у гностиков считалось чем-то богоустановленным в начале мира и что уничтожение зла гностики считали происходящим постепенно в ходе мирового процесса, который сам по* себе, при содействии божественных посланников и пророков, приведет к очищению мира от зла и к восстановлению гармонии, существовавшей при начале мира.

222

Это была, так сказать, «соглашательская» идеология, вполне естественная для момента стабилизации; и если христианство в первой половине II века не прекратило своего существования, то только потому, что путаные и непонятные для широкой массы рассуждения гностиков не могли приобрести широкой популярности, тем "более что культовая сторона, столь важная для всякой 1религии, в гностических сектах была развита очень слабо.

Поэтому христианские общины удержались; но они

преобразовались и со стороны своего состава, и со стороны идеологии. Пролетарии и рабы стали из христианских общин 1уходить; на их место стали проникать все больше и больше состоятельные элементы; уже в начале II века мы слышим жалобы, что в общинах на собраниях первые и почетные места предоставляются богатым, которые окончательно становятся руководящей верхушкой христианства. Создается во II .веке также и новая идеология на смену отмиравшей прежней, которую буржуазные верхи общин спешили скорее сдать в архив, ибо она сулила богатым гибель. Ученые руководители общин, применяясь к настроениям буржуазных элементов общин, выдвинули сначала новое учение о загробном воздаянии, а затем первое учение о Христе. В ответ на сомнения в скором "пришествии Христа богословы говорили, что Христос все же непременно придет, хотя, может быть, и не скоро; это запаздывание, однако, не может служить достаточным основанием для веры в спасение. Дело в том, продолжали они, что участь христиан, умирающих, не дождавшись пришествия, и язычников за гробом разная; сейчас же после смерти, еще до будущего последнего суда, христиане и язычники получают надлежащее воздаяние: христиане получают место в раю, а язычники идут в ад; так-де написано самим апостолом Петром в откровении, которое он получил от самого Иисуса Христа перед вознесением последнего на небо (на самом деле под видом «Откровения Петра» были переизданы в христианской обработке древние греческие книги секты орфиков *, где подробно изображалась судьба праведных и грешных за гробом).

Это, новое учение о немедленном загробном воздаянии требовало также и "преобразования учения о Христе. Христос, как грядущий в ближайшем будущем судья

223

мира и основатель нового царства бедных, потускнел и потерял привлекательность, в такого Христа больше, не было веры.

Христа начинают изображать как искупительную жертву. "1

"" Он-де сошел с небес, чтобы пострадать за грехи всех людей, которые в него уверуют, безразлично, богатых или бедных; кто в него уверует, на того распространяется действие его искупительной жертвы на кресте, те— христиане, получают прощение грехов и после смерти прямо попадают в рай. Церковные учителя привлекают для подкрепления этого нового учения сравнение с древней еврейской пасхой. «Спасенных в Египте, — говорил церковный писатель середины II века Юстин,—когда погублены были египетские первенцы, спасла кровь пасхальной жертвы, помазанная на косяках и перекладинах дверей, но и Христос был пасхой (пасхальным агнцем), как написано у Исайи... ибо и взят он был и распят в день пасхи... и как бывших в Египте спасла кровь пасхи, так и уверовавших (в Христа) избавляет от смерти кровь Христа». Юстин и другие церковные писатели ссылаются на еврейские мифы и обряды потому, что ссылаться на языческие мифы и обряды, с которыми христиане боролись, было неловко; но христианская масса, среди которой во II веке было уже мало иудеев, слушая чуждые для нее ссылки на еврейские верования, сейчас же соединяла новое учение с привычными и общеизвестными обрядами из области греческих и малоазиатских культов. Там также широко было распространено примитивное воззрение в искупительную силу крови. Среди греческой народной массы был очень популярен культ бога Диониса; на праздниках в честь этого бога приносился в жертву в качестве символа Диониса бык, мясо которого участники обряда рвали и ели сырым, веруя, что таким путем в них входит кровь Диониса, приносящая здоровье и силу. А в Малой Азии был очень распространен культ бога Аттиса; его последователи совершали магический обряд соединения с Аттисом, заключавшийся в том, что над ямой приносился в жертву бык или баран, символизировавший бога, а участники обряда по очереди становились в яму, пили льющуюся горячую кровь животного и подставляли под кровь грудь и спину, чтобы кровь обрызгала все тело;

224

участники обряда верили, что таким путем они обрызгиваются кровью как бы самого Аттиса и получают залог здоровья и вечной жизни.

Эти привычные и широко распространенные обряды помогли привиться новому учению о Христе, вместе с тем христианство становилось популярнее, доступнее для массы, чем его конкурент—гностицизм. В связи со всеми этими переменами появился новый праздник— «пасхи Христовой» и изменился характер обрядности «дня господня».

Праздник пасхи в I веке если и справлялся, то лишь в иудео-христианских общинах, где его совершали, конечно, по иудейскому образцу, но все мессианические пасхальные обряды связывали с ожидаемым в ближайшем будущем пришествием Христа. Специально христианский праздник пасхи появляется только со II века; он называется точнее «пасхой страданий», причем арамейское слово «пасха», являющееся разговорным преобразованием древнееврейского слова «песах», греческие руководители христианских общин истолковали от греческого глагола «пасх о», что значит терпеть, страдать. Церковный писатель конца II века Тертуллиан говорит, что день пасхи является воспоминанием о распятии Христа, и потому в этот день полагается строгий пост. Пасха II века была1, значит, траурным, печальным празднеством; больше мы ничего не узнаем о ее обрядности, кроме того, что ее праздновали не в одно и то же время во всех общинах.

В некоторых малоазиатских общинах ее праздновали по-прежнему одновременно с еврейской пасхой; в других местах, напротив, ее праздновали 15 числа седьмого месяца малоазиатского календаря (т. е. 6 апреля по нашему счету), приравнивая этот малоазиатский месяц к еврейскому нисану. За этот последний срок во II веке высказывались многие церковные руководители, так как при нем христианская пасха не совпадала по времени с еврейской и исключалась возможность смешения этих двух праздников, а с точки зрения руководителей христианства это было очень важно, так как по своему характеру новая христианская пасха существенным образом отличалась от старой иудейской пасхи. В конце II века происходит кое-где в праздновании пасхи еще новое изменение. Из полемики между отдель-

225

ными епископами по вопросу о сроке празднования пасхи мы узнаем, что в некоторых общинах кроме пасхи страданий праздновали еще «мистерию воскресен и я». Именно день пасхи страданий приурочивали к ближайшей пятнице в середине седьмого месяца, а через день, в «день господень», праздновали «мистерию воскресения», которую иногда называли также пасхой воскресения. Этот обычай не был повсеместным; об обрядности пасхи воскресения мы узнаем также очень мало; ясно только, что в эту вторую пасху прекращался пост и она сопровождалась особенно торжественной евхаристией. Только в III веке, когда был окончательно сформулирован и выдвинут на первый план догмат воскресения и когда христианство должно было выдержать особенно сильную конкуренцию со стороны культа Аттиса, пасха воскресения выдвинулась на первое место, как мы увидим несколько ниже.

Вполне понятно, почему во II веке пасха был по преимуществу пасхой страданий Христа: центр тяжести церковного учения о Христе в эту эпоху лежит в утверждении, что Христос был кровавой жертвой за грехи людей и подобно "ягненку иудейской пасхи спас людей своей кровью. В связи с этим учением преобразовался и главный обряд «дня господня» — евхаристия. Церковные руководители преобразовали последнюю таким образом, чтобы она могла конкурировать с искупительными жертвенными обрядами культов Диониса и Аттиса. Они, правда, не решились ввести кровавую жертву ягненка, но прибегли к очень распространенному в восточных религиях, особенно в египетской, магическо-символическому способу, заключавшемуся в том, что желаемое действие лишь изображается, а не производится по-настоящему, причем произносятся особые магические формулы, которые превращают символические действия в настоящие. Так, например, в египетском культе мертвых вместо настоящих жертв мертвецу на жертвенной доске изображались рельефным образом хлеб, гуси, цветы, пиво, масло и прочие предметы жертвенных приношений, а жрец в положенные дни лишь произносил над такой доской формулу «жертва хлебом, пивом, быками, гусями, фимиамом, одеянием, всякими добрыми вещами для такого-то» и делал вид, что производит все жертвенные манипуляции; это счи-

226

талось достаточным, чтобы изображения жертвенных продуктов превратились в настоящие продукты, принесенные в жертву.

Так стали поступать и на евхаристии. Стали изготовлять для евхаристии специальный жертвенный хлеб, который снабжался символическим изображением Христа, чаще всего в виде ягнёнка с крестом, реже хлебу придавалась "грубая "форма человеческой фигуры; за этим жертвенным хлебом укрепилось даже название «агнец». Пресвитер, совершавший евхаристию, брал в руки маленькое копье, подобие настоящего копья, и со словами «приносится в жертву агнец божий» надрезал изображение копьем или протыкал копьем хлеб; впоследствии сюда добавили чтение отрывков из Исайи: «как овца, ведется на заклание» и т. д.

Этот обряд вместе с сопровождающими его возгласами до сих пор сохраняется в православной литургии во время проскомидии.

Таким образом, прежняя жертва простым хлебом превратилась в символическое повторение «жертвы» самого Христа; но этого было еще недостаточно, изменился и самый характер прежнего жертвенного пира. Прежде считали, что на пир является невидимо сам Христос и невидимо принимает участие в пире, самолично съедая свою жертвенную долю. Теперь было выдвинуто новое учение, что хлеб-агнец и вино превращаются в настоящее тело и настоящую кровь Христа и что верующие в конце литургии «причащаются» этого тела и крови, т. е. едят как бы настоящее жертвенное мясо и пьют жертвенную кровь подобно последователям Диониса и Аттиса. Пресвитер резал жертвенный хлеб на мелкие куски, а в чашу наливал вино и произносил над ними магическую формулу.«претвори, боже, хлеб сей в честное тело Христа твоего и вино, что в чаше сей, в честную кровь Христа твоего»; после этого хлеб и вино якобы невидимо превращались в тело и кровь Христа. Так христианство пошло навстречу тогдашней массе, которая привыкла к кровавым искупительным жертвам, которые якобы давали человеку спасение. Для христианской массы Христос был таким же богом-спасителем, каким раньше считались Дионис и Аттис, и она по-прежнему верила, что спасение лучше всего и надежнее всего можно получить чрез вкушение божествен-

227

ного тела и крови. Конечно, были сомневавшиеся в том, чтобы хлеб и вино действительно превращались в тело и кровь Христа; но в назидание им составлялись разного рода рассказы предостерегающего или поучительного характера. Было очень много рассказов о том, как людей сомневавшихся в истинном характере хлеба и вина евхаристии и смеявшихся над ней, постигла немедленная и страшная смерть; а в одном из поучительных рассказов мы читаем, как один святой епископ вразумил легкомысленную женщину самым простым образом; когда она пришла причащаться, она стала смеяться и на вопрос святого объяснила, что она не понимает, как она будет вкушать тело и кровь Христа; тогда святой помолился, и хлеб, и вино в чаше сейчас же превратились в куски мяса и в кровь. Легкомысленная женщина пришла в трепет и уверовала. Таким образом, путь христианской евхаристии в сравнении с еврейской1 пасхой был обратными: Пасха ушла от кровавой жертвы" к бескровному седеру, а евхаристия от бескровно общей трапезы пришла к кровавой по своему внутреннему смыслу литургии

В связи с этими переменами выработался окончательно новый обряд евхаристии. Из совместных жертвенных трапез под председательством пресвитера и с невидимым присутствием явившегося по призыву общины Христа она превратилась в главное богослужение христианской церкви -литургию "(обедню) или у католиков — м е с су В греческом названии «литургия» и в1 русском названии «обедня» сохранились воспоминания о прежней евхаристии I века: «литургия» означает дело, совершаемое на общественный счет, а обедня связана со словом «обед»; это последнее название установилось потому, что с тех пор, как евхаристия стала таинством причащения тела и крови Христа и время ее совершения было перенесено на утро, прежние общие трапезы, потерявшие при этом жертвенный характер, стали устраиваться после литургии, в обеденное время, правда не для всех, а только для .бедных. Этот обычай перешел вместе с христианством и к русским, которые и ввели отсюда название «обедня». Католическое название «месса» имеет связь уже с обрядностью литургии в ее законченном виде. Литургия разделяется на три главных части: проскомидию — подготовительную часть, во время

228

которой в древности принимались приносимые молящимися хлеб и вино (греч. «проскомидзо» значит «приношу») и приготовлялись для "евхаристии; вторую часть, чисто молитвенного характера, на которой могли присутствовать также и нехристиане, готовящиеся к крещению~ и третью часть, так ~называемую литургию верных, самую" главную, на которой могли присутствовать только верующие; во время этой части производились обряд «пресуществления» (превращения) хлеба и вина в тело и кровь и обряд причащения. Перед началом третьей части священник произносил особый возглас, посредством которого все еще не _крещенные отпускались с богослужения; этот возглас в западной церкви 1по-латыни назывался «миссио» (отпуск), и отсюда всю последующую часть литургии католики стали называть «миссой», а потом это название стало произноситься «месса» и стало применяться ко всей литургии. Но при этом, как мы уже видели в предшествующей главе, старые формулы и гимны, связанные с прежним жертвенным пиром и с прежней мистерией призывания и явления Христа, не, были целиком исключены из чина литургии; часть их1 оставили, отчасти изменив их содержание, чтобы приспособить к новым целям, отчасти даже без всякого изменения.

Чин новой литургии на Востоке и на Западе сложился по-разному, на Востоке уцелело больше формул от древнейшей мистерий, на Западе—"от древнейшей жертвы; уцелело на Западе у "католиков даже название «облатка», т. е. жертвенное приношение, применяемое к хлебу евхаристии. Тут надо отметить еще одну любопытную черту католической мессы: хлеб для нее употребляется не квасной, а пресный, и этот обычай католические богословы оправдывают тем, что первая евхаристия, совершенная будто бы самим Иисусом, была пасхальным седером, на котором должны были фигурировать опресноки, а не квасной хлеб. Учение о таинственном превращении хлеба и вина в тело и кровь Христа упорно сохраняется до сих пор во всех главнейших христианских исповеданиях. Даже в эпоху Реформации, когда главный вождь Реформации Лютер беспощадно уничтожал все основные обряды и догматы католической церкви, это учение сохранилось. Лютер не мог от него отказаться и разошелся из-за него с другим вождем

229

Реформации — Цвингли, который имел смелость учить, что хлеб и вино" 1в ~евхаристии являются только символами тела и крови Христа и что выражение «тело и кровь» также символическое и означает учение Христа. В настоящее время держатся этого взгляда только последователи Цвингли и Кальвина, так называемые реформаты и разные сектанты, отколовшиеся от официальной церкви в России, в Англии и других странах. Главнейшие же церкви продолжают поддерживать старое учение, основанное на взглядах примитивного человека.

Возвращаясь теперь к празднику пасхи, напомним что в III веке, как мы уже говорили, она превращается в пасху воскресения Христова в связи с выдвижением на первый план догмата о воскресении мертвых и с окончательным преобразованием церкви. Перемены, происходящие в христианстве с конца II века, были обусловлены новым глубоким кризисом, постигшим империю. Начиная с 80-х годов II века, империя попадает в положение осаждаемой со всех сторон крепости. Из-за Рейна и Дуная на нее стали надвигаться уже не отдельные отряды германцев, как раньше, а целые племена, сбивавшие римские пограничные гарнизоны и разливавшиеся затем по соседним римским провинциям; из-за Тигра и Евфрата наступало обновленное и реорганизованное новоперсидское царство. Наступило такое положение, при котором империя могла только обороняться, обороняться с большим трудом, и, несмотря на отдельные блестящие моменты этой обороны, все же постепенно приходилось сдавать врагам одну позицию за другою. Это осадное положение обострило и ускорило социально-экономический кризис в империи, начавшийся вместе с кризисом рабского хозяйства. Разложение пошло и сверху, и снизу; наверху, в городе, лопались банки, закрывались крупные промышленные предприятия, сокращалась торговля; внизу, в деревне, появлялись все новые и новые беглецы из падающего города, а в самой деревне начался "также экономический переворот.

Особенно заметно это было в Италии, где промышленные плантации в латифундиях стали ликвидироваться, и на месте садов и виноградников стали появляться опять 1хлебные поля; рабы постепенно превращались в крепостных (колоновУ7~кбторые должны были обраба-

230

тывать выделенные им клочки земли, кормиться с них и кормить барина; к земле тянулись и все разорившиеся горожане. Капитализм рухнул; сохранялось еще простое товарное хозяйство, но и оно шло к упадку; местами в конце III века восстановилось натуральное хозяйство. Вместе с тем перевес в жизни империи начинают приобретать восточные провинции. Западные с каждым" десятилетием все больше и больше потрясались от напора германцев; с персами на Востоке было легче, так как обширность территории давала возможность для постепенного отступления. Поэтому в восточных провинциях общее разорение и упадок городской жизни были гораздо менее заметны и чувствительны, чем в западных областях. Перевес Востока сказывается также в военной и политической области.

Растрепанные германцами пограничные войска Рейна и Дуная часто приходилось заменять восточными солдатами, армиями, набранными из восточных, часто даже полудиких, племен (например, иллирийцев).

Италия уже в первой половине III века наводняется восточными войсками, которые сплошь и рядом провозглашают императорами своих генералов—африканца Септимия Севера, фракийца Максимина, аравийца Филиппа и других. Экономическая и политическая реакция повлекла за собой и культурную реакцию, которая резче всего, проявляется опять-таки на Западе; прежняя культура повсюду сдает свои позиции, нравы грубеют, наука отступает перед магией и астрологией, старые итальянские и римские культы вытесняются восточными культами. Крушение прежнего быта, беспросветная безнадежная борьба, разорение и одичание создавали самую благоприятную почву для магов, шарлатанов и для религиозных проповедников, наперерыв предлагавших свои «спасительные» и «таинственные» культы, якобы открытые свыше, восточные культы, освященные якобы седой древностью восточных культур. Этих культов было множество; но в III веке из них на первый план выдвинулись культы персидского бога Митры, малоазиатского бога Аттиса и иудейского Христа. Христианство было одною из трех наиболее успешно действовавших религий; в процессе борьбы со своими конкурентами оно выработало окончательно свою организацию, идеологию и культ.

231

Распространение и рост христианства в эту эпоху мы уже иллюстрировали цифрами в начале главы; для нас теперь понятно, почему на западе империи оно распространяется только в III веке,—оно хлынуло на Запад вместе с восточными солдатами и другими восточными культами. Социальный состав христианских общин также коренным образом изменился. Они стали, организациями командующих элементов тогдашнего римского общества; их членами состоят люди «всяких чинов» — сенаторы, придворные, командные чины армии, солдаты, купцы, ремесленники и... нищие, которых было немало в каждой общине. Руководящее положение занимают представители общественной верхушки, из них рекрутируются пресвитеры и епископы, управляющие общинами и совершающие культ.

Изменение социального состава приводит и к коренному изменению социального момента христианской идеологии. Если раньше в уста Иисуса влагались изречения, что царство для нищих, а не для богатых, что в день его пришествия будет «горе богатым», сытым и смеющимся, то теперь церковные руководители учат, что богатство не от диавола, а от бога, и что бог дает его, кому хочет, и что в руках верующего христианина богатство является «дверью в царство небесное»; только еретики осуждают богатство. На практике новая идеология превратила христианские общины в своего рода полублаготворительные учреждения, предохранявшие состоятельную верхушку от опасности со стороны «нищих»: состоятельные христиане должны были делать взносы в кассы общин на содержание клира и на поддержку «нищих», для которых в больших общинах устраивались бесплатные обеды (в Риме в середине III века кормилось так ежедневно около 1500 человек); кроме того, из кассы общин выдавались пособия членам общин, попавшим в беду или в затруднительное материальное положение. Так христианская «благотворительность» до известной степени заменила собою прежнее содержание на казенный счет римских пролетариев. Одного этого уже было бы достаточно, чтобы обеспечить конечный успех христианской проповеди.

Но христианство не ограничивалось этой материальной стороною дела; христианские проповедники учитывали реакционные настроения и склонность к мисти-

232

цизму, чрезвычайно усилившиеся в III веке, и подогревали его уверениями в том, что христиане не только здесь, на земле, могут жить легче, чем другие, но и после смерти обязательно спасутся. Тут к прежнему учению о загробном воздаянии и о рае, который якобы обеспечен христианам кровавой искупительной жертвой Христа, христианские богословы прибавили учение о том, что христианам обеспечено также воскресение из мертвых. Теперь, в эпоху всеобщего уныния, когда никто не мог поручиться за свой завтрашний день, когда никто не был уверен, переживет ли он ближайшую ночь, учение о воскресении имело шансы на успех. Сейчас жизнь тяжка, тускла и даже невыносима; но христианин может быть уверенным, что смерть для него побеждена воскресением Христа из мертвых и что все христиане воскреснут для новой, блаженной жизни. Это воскресение, писал в конце II века Ириней, будет телесным, ибо Иисус обещал ученикам пить с ними в царстве отца вино; но ведь пить свойственно телу, а не духу; затем раз будет вино, то будет и земля, которая будет его производить; телесно воскресшие будут жить беспечально на обновленной земле.

В связи с этим возрождённым учением о воскресении мертвых был преобразован в III веке и праздник пасхи; он превратился в праздник воскресения Христа и был объявлен самым главным праздником, «праздником праздников и торжеством из торжеств».

Устанавливая догмат воскресения и пасху воскресения, церковные руководители не упускали из виду также и конкуренции с другими восточными культами, распространенными в народной среде. Мы уже встретились с этой тенденцией, когда говорили об установлении новой евхаристии, таинства пресуществления хлеба и вина в тело и кровь Христа; мы видели, что это таинство было связано с представлениями об искупительной силе крови Аттиса, Адониса и других богов; праздник воскресения Христа напоминал и должен был заменить собою праздник воскресения Аттиса, культ которого в III веке стал •чрезвычайно распространенным в Риме и в Италии. Аттис был богом растительности; растительность увядает осенью и замирает зимой, а весной опять оживает; весною, 25 марта, и праздновался праздник воскресения Аттиса. Миф о его смерти рассказывал, что в него была

233

влюблена богиня земного плодородия Кибела, которая из ревности поразила его безумием, и он умер под елью. Это вечно зеленое дерево считалось священным деревом Аттиса. В Риме весенние празднества в честь Аттиса начинались 22 марта. В этот день устраивалась печальная процессия в честь смерти Аттиса; несли в храм ель, украшенную повязками и венками, с прибитым к ней изображением прекрасного юноши; затем 24 марта в храме вокруг этого дерева устраивались священные пляски с плачем как по умершем; жрецы Аттиса царапали себя ножами и камнями до крови и обрызгивали кровью изображение бога: день этот так и назывался—«день крови». 25 марта происходило радостное торжество в честь воскресения бога. В некоторых местах после обряда плясок и плача изображение Аттиса клали в гроб, гроб закрывался и ставился посредине храма. В ночь на 25 марта поклонники Аттиса собирались в полном мраке в храм и продолжали плач по Аттису; вдруг зажигался свет, гроб открывался, и жрец объявлял о воскресении Аттиса; плач сейчас же заменялся самым диким весельем. Эти чрезвычайно распространенные верования и обряды были привлечены руководителями христианской церкви для утверждения догмата воскресения и праздника пасхи.

Доказывая истинность учения о воскресении, один церковный ученый конца II века—Феофил, ссылаясь на постоянную смену времен года, ночей и дней, главные свои аргументы черпает из растительной жизни. Он говорит, что брошенное в землю семя сначала умирает и распадается, а затем опять пробуждается в виде колоса или травы и дает злаки, годные для пищи; он прибавляет, что зимой деревья стоят, как мертвые, а весной к ним возвращается жизненная сила и они вновь зеленеют; все это сделано божественной премудростью для того, чтобы показать, что бог имеет силу произвести также и всеобщее воскресение всех людей. Такие доказательства были понятны и убедительны для народной массы, привыкшей к культу растительных богов, воскресающих весною вместе с оживлением растительности, и вслед за Феофилом к этим аргументам всегда прибегали и другие писатели III и IV веков. А обрядность празднования пасхи была в значительной степени

234

заимствовала из описанной нами обрядности весенних празднеств в честь Аттиса.

Мы в точности не знаем первоначальной обрядности пасхи; но, присматриваясь к современной обрядности в православной и католической церквах, мы сразу замечаем целый ряд черт, сходных с чертами празднеств в честь Аттиса. Так, в пятницу на страстной неделе, когда вспоминаются распятие и смерть Иисуса Христа, в католической церкви бывает обряд положения во гроб распятия, а в православной церкви выносят из алтаря и кладут посреди церкви на катафалке так называемую плащаницу—изображение мертвого Иисуса на полотне [или шелке. — Сост.]... Вокруг гроба с распятием или плащаницей совершается печальная заупокойная служба. А самый праздник пасхи начинается ночью. Сначала поется погребальный канон; затем плащаница уносится обратно в алтарь; все это делается в 12-м часу ночи; после этого зажигают в церкви все огни, и ровно в 12 часов ночи священник объявляет: «Христос воскресе», после чего начинается торжественная пасхальная утреня, а за ней обедня; во время службы освящаются специальные пасхальные блюда — яйца, творожные пасхи и куличи (сдобные кислые хлебы). Из этих обрядов, несомненно, заимствованы из культа Аттиса католический обряд положения в гроб распятия—Христа на дереве (деревянном кресте), как Аттиса на дереве, а также погребальная и воскресная обрядность 22—25 марта; в III веке в Риме было даже установлено праздновать пасху воскресения именно 25 марта, одновременно с праздником воскресения Аттиса. Но некоторые обычаи православного культа более сходны с обычаями другого распространенного в Сирии и отчасти в Малой Азии культа растительного бога—Адониса. Миф об Адонисе рассказывал, что его убил вепрь (дикий кабан), которого напустил на Адониса бог Арес, ревновавший Адониса к Астарте; после этого Адонис стал проводить две трети года в царстве мертвых и треть года на земле. На земле Адонис появляется весной, вместе с оживлением растительности; к весеннему равноденствию приурочивался праздник смерти и воскресения Адониса. Семь дней оплакивали Адониса и постились; в храмах и на улицах выставлялись «погребальные ложа» Адониса, на которых бог изображался или в виде лежащей статуи мерт-

235

вена, или в виде нарисованного на холсте лежащего мертвеца. На восьмой день траур прекращался, и бог объявлялся воскресшим; совершались радостные обряды, в точности нам неизвестные. Мы видим, что православная «страстная неделя» заимствована, очевидно, из культа Адониса, и оттуда же заимствована плащаница. Но возможно также, что православная плащаница — египетского происхождения. В Египте был обычай запеленывать мумии (препарированные трупы) в особые льняные покрывала, на которых в красках изображался во весь рост умерший. По крайней мере христианская иконопись пошла именно от этих погребальных портретов. Сорокадневный (великий) пост, предшествующий пасхе воскресения, заимствован, вероятно, из культа Митры, в котором был обычай сорокадневного траура и поста перед наступлением весеннего равноденствия.

Так, пасха страданий была превращена в пасху воскресения; однако следы первоначальной двойственности пасхи до сих пор сохраняются в католичестве и лютеранстве, где пятница страстной недели, соответствующая по времени прежней пасхе страданий, является таким же важным и торжественным праздником, как и пасхальное воскресение, и все правительственные учреждения и торговые предприятия в страстную пятницу обыкновенно закрываются.

Мы видим также, что христианская пасха в ее окончательном виде—в качестве пасхи воскресения совершенно иного происхождения, чем еврейская пасха, и, кроме названия, не имеет с ней ничего общего.

Мало того, надо заметить, что некоторые обычаи христианской пасхи, несходные с еврейскими, даже подчеркиваются, например обычай есть сдобный кислый хлеб, ветчину. Как будто общей чертой еврейской и христианской пасхи является идея искупления, так как еврейская пасха со времени разрушения общины второго храма прочно связалась с надеждами на мессианическое избавление. Но и тут есть существенное различие, ибо христианская пасха есть праздник в честь искупления, которое уже совершилось, и при этом самая идеология искупления настолько пропиталась в христианстве весьма разнообразными и важными чертами, заимствованными из разных восточных и греческих культов, что ее

236

первоначальные, иудейские черты совершенно отступили на задний план. Далее, хотя иудейская и христианская пасха и совпадают по времени года, обе приурочиваются к началу весны, и христианская пасха, например в Риме, совершалась сначала 25 марта, как и день воскресения Аттиса, но из мотивов конкуренции и вражды к иудейству на Никейском соборе 325 г. были проведены постановления о таком способе установления дня пасхи, чтобы она никогда не совпадала с еврейской. Срок ее празднования высчитывают на первое воскресение после первого весеннего полнолуния; а так как лунные месяцы не совпадают с месяцами солнечного календаря, который был принят в Римской империи, то христианская пасха празднуется каждый год в другое число, чем в предшествующем году, т. е. является подвижным праздником, в то время как еврейская пасха приурочена всегда к одному и тому же месяцу и числу еврейского календаря.

Праздник пасхи воскресения является ярким примером превращения христианства в синкретическую, т. е. смешанную, религию, вобравшую в себя самые разнообразные верования и культы тогдашней эпохи. Таким же синкретическим является и другой 1важнейший христианский праздник—рождества Христова.

Преобразовав евхаристию и введя пасху воскресения по образцу мистерий Аттиса и Диониса, церковные руководители и писатели, так называемые «отцы церкви», нисколько не смущались тем, что для всех было очевидным близкое сходство новых христианских мистерий с их нехристианскими образцами. Главари церкви очень быстро и ловко нашли выход из положения: оказалось, по их разъяснениям, что не христианские обряды являются подражанием обрядам Аттиса, Диониса и других богов, а эти последние являются диавольским подражанием христианским обрядам... Диавол, лукавый и хитрый, предвидя наперед, каковы будут христианские мистерии, еще до появления христианства придумал их извращенное подобие и прельстил этим людей, чтобы погубить их души. За внешним сходством, уверяли отцы церкви, скрывается по существу различное содержание. На мистериях Аттиса участники пьют «чумный ядовитый сок» из «смертоносной чаши», за которой неминуемо последует смерть и наказание адскими мучениями,

237

а хлеб и чаша Христа—это совсем другая пища, дарующая спасение, жизнь и бессмертие смертным. Ритуалы пасхи воскресения и праздника воскресения Аттиса сходны; и это так подстроил диавол, чтобы погубить последователей Аттиса, ибо, когда жрец Аттиса мажет присутствующих на празднике маслом, он кладет на них печать диавола и обрекает их смерти и адским мучениям. Таким же образом разъяснялись черты сходства между христианским культом и культом Митры, о котором будет речь в следующей главе. Эти разъяснения для церковных руководителей служили не только средством для успокоения сомнений некоторых более образованных христианских кругов, но также средством агитации и пропаганды христианства.

Попасть в лапы диаволу никому не хотелось; тут и предлагалось весьма простое и быстрое средство спасеt ния — переменить Аттиса, Диониса, Митру или еще какого-нибудь другого бога на Христа, и все будет в порядке. Культ почти такой же привычный, а результаты совсем иные.

Эта агитация в тогдашнюю смутную, беспокойную эпоху, насыщенную постоянной тревогой за завтрашний день и разочарованием во всех прежних богах и во всех 5 прежних спасительных средствах, имела успех, тем более что после 325 года, когда христианская церковь получала официальное оформление, ей стала помогать ; всеми средствами своего воздействия также и государственная власть.

IV. Рождество Христово и другие церковные праздники

Подобно пасхе и другой крупнейший христианский Праздник—рождество Христово также является поздним праздником и был установлен лишь около середины IV века. В древнейшем евангелии — от Марка нет никаких рассказов о рождении Иисуса, только в следующих евангелиях—Матфея и Луки появляются мифы о его рождении. Когда в начале II века эсхатологические настроения померкли, Иисус Христос стараниями богословов превращается в бога, так сказать, чистой воды, все человеческое в нем по возможности стирается, и в чет-

238

вертом евангелии—от Иоанна он изображается уже в виде бога-слова, сошедшего на землю прямо с небес, без всякого рождения от женщины, чтобы искупить людские грехи своей жертвой на кресте. В связи с этим в конце II века появился праздник явления Христа в качестве бога—теофании Христа, богоявления, связанный с рассказом четвертого евангелия о крещении Христа. Согласно этому евангелию, Христос, родившийся от бога, а не от плоти и плотского хотения, сойдя с небес, явился к Иоанну Крестителю, который, увидав его, объявил: «Вот агнец божий, который берет на себя грехи мира», а потом рассказывал, что во время крещения сошел на Христа-дух с неба в виде голубя. Это-то мифическое «событие» и стали праздновать в качестве явления Христа в качестве бога, по-гречески теофании Христа.

Тут христиане опять-таки подражали греческим и восточным культам. Про греческих богов, особенно про Аполлона, Диониса, Гермеса, Артемиду и некоторых "других богов и богинь, были мифы, рассказывавшие об их «эпифаниях», т. е. появлениях на земле; многие древние святилища этих богов были основаны якобы в память таких эпифаний, и главным праздником в каждом из таких святилищ был праздник эпифаний его бога. Когда вместе с греческим завоеванием на Востоке стали распространяться греческая культура и религия, то по образцу греческих эпифаний стали устанавливаться праздники эпифаний некоторых восточных богов — арабского бога винограда Душара, египетского Осириса, сирийского Адониса, синкретического Эона. Из конкуренции с этими греческими восточными эпифаниями Диониса (5 и 6 января), или Эона (5 января), или Душара (6 января) и возник христианский праздник теофании—богоявления Христа.

Судя по дошедшим до нас скудным известиям, праздник явления Христа был установлен впервые в 30-х годах II века в Александрии (в Египте) по образцу эпифаний почитавшегося там бога времени Эона. Культ этого последнего возник в Персии, где этот бог назывался Зрван Акарана, т. е. бесконечное время; из Персии этот культ проник в Сирию, Палестину и Египет; причем бог был переименован по-гречески Эоном (Эон—век), и с ним связали миф, что он скоро явится опять на землю, воцарится на ней, и тогда начнется новый, бесконеч

239

ный век всеобщего счастья и благоденствия. Но праздник эпифаний Христа в Александрии был установлен не правоверными христианами, а гностиками, полухристианской сектой, имевшей в Александрии крупную общину (о гностиках мы упоминали в предшествующей главе). Поэтому церковные руководители сначала относились к александрийскому празднику очень сдержанно, несмотря на всю его заманчивость, и лишь в конце II века, когда гностицизм стал"клониться к упадку, руководители христианской церкви утвердили новый праздник в Александрии, откуда он быстро перешел в Палестину, Сирию, Малую Азию, Грецию.

Так как народная масса всюду привыкла к праздникам эпифаний, но не рождений богов, то праздник «богоявления» или крещения Иисуса легко утвердился.

Этому способствовали также и некоторые детали евангельского мифа. Подобно греческим и восточным богам Христос изображен в четвертом евангелии сходящим прямо с неба, хотя и не на колеснице, на которой якобы являлись Дионис и Аполлон, а дух в виде голубя напоминал голубку, которая очень часто изображалась сопровождающей греческих и восточных богов и богинь. Вопрос о рождении Иисуса во II—III веках интересовал только некоторых богословов. Ко II веку относится целый ряд подробных рассказов о рождении Иисуса, дополняющих и разукрашивающих евангельские рассказы; особенно прививается черта, заимствованная из мифа о рождении Душара, что Иисус родился в пещере. Разбирают также вопрос о времени рождения; на основании евангельского рассказа о явлении ангелов пастухам во время .рождения Иисуса богословы заключили, что Иисус должен был родиться весною, и высчитывали день его рождения то на 28 марта, то на 2 апреля, то на 19— 20 апреля, то на 20—21 мая; зимнее время отвергалось, так как зимой скот не пасется в поле, и только один Клемент Александрийский считал, что рождение Иисуса было 8 или 18 ноября.

Но о праздновании особого праздника рождения Иисуса никто не помышлял, пока этот праздник не заставила ввести опять-таки конкуренция с другими религиями.

Впервые стремление ввести особый праздник рождества Христова мы встречаем среди палестинского хри-

240

стианства. В Палестине это стремление возникло в связи с тем обстоятельством, что туда уже в конце II века началось паломничество христиан из других областей Римской империи. Паломники направлялись не только в Иерусалим, где, по евангельским рассказам, происходило распятие Иисуса и где он якобы воскрес, но также и в другие места, о которых упоминают евангелия, и особенно в Вифлеем, который, по евангельским мифам, был якобы местом рождения Иисуса. Это паломничество было использовано руководителями сирийской церкви для устройства ежегодной торжественной процессии из Иерусалима в Вифлеем, где нашли даже пещеру, в которой якобы родился Иисус. Процессию ввели по образцу египетских процессий в честь Эона и Осириса и устраивали ее 5—6 января, приурочивая к празднику богоявления. 5 января процессия двигалась в Вифлеем, отстоящий от Иерусалима в 10 километрах, и к вечеру туда приходила; в пещере устраивалась торжественная ночная литургия, во время которой пелись гимны о рождении Христа, а 6-го процессия возвращалась обратно в Иерусалим, где также служилась торжественная литургия. Эта обрядность была заимствована отчасти из культа Душара, отчасти из культа Эона. Святилище Душара, находившееся в Петре, главном городе арабов-набатеев на юге от Мертвого моря, было устроено в пещере, где главной святыней был камень, из которого якобы вышел или родился Душар; в день его эпифании торжественное богослужение совершалось ночью и сопровождалось пением специальных гимнов, повествовавших о явлении Душара. Праздник эпифании Эона в Александрии совершался также ночью и также в подземном храме богини земного плодородия Коры, которую тогдашние греческие богословы провозгласили матерью Эона; обряды заключались в торжественной процессии, участники которой несли на носилках деревянное изображение Эона, били в барабан, играли на флейтах и пели гимны о явлении Эона. Таким образом, в III веке в Палестине день 6 января стал двойным праздником— крещения и рождества Христова; оттуда это нововведение распространилось по другим восточным областям Римской империи. До начала IV века отдельного праздника рождества, празднуемого 25 декабря, нигде в христианском мире не было.

241

Только в конце III века на западе империи стали складываться обстоятельства, потребовавшие разделений крещения и рождества. Именно в течение III века в западной части империи стал усиленно распространяться культ персидского бога Митры, грозивший сделаться серьезным конкурентом христианства. Этот культ был занесен в Рим и Италию еще в конце I века; но лишь в конце II века, когда начались затяжные войны с персами, он постепенно стал захватывать все большую и большую сферу влияния. Его приносили с собой и распространяли римские солдаты, возвращавшиеся из персидских походов; содействовали также распространению этого культа и рабы из персидских военнопленных В III веке центр культа образовался в Риме, в празднествах в честь Митры принимали участие императоры, поклонники Митры объявили императора «единосущным с Митрой», императоры даже строили на свой счет храмы в честь Митры,—культ принял, таким образом, официальный характер. А затем всюду, где стояли римские гарнизоны, были общины митраитов—во всех важнейших итальянских городах, в городах по реке Роне в Галлии (теперешняя Франция), в крепостях по Рейну и Дунаю, в крепостях Северной Африки. Напротив, в Египте и в восточной части империи общины митраитов были редки и малочисленны,—там культ Митры не мог вытеснить старых местных культов.

Для христианства культ Митры был опасен не только в силу своего быстрого роста, и не только потому, что он имел широкое распространение среди такой силы, как армия; идеология митраизма была также во многих отношениях сильнее христианской идеологии. Митра был богом «непобедимого солнца», богом правды и права, богом-победителем зла и злых духов. Он считался творцом мира, который он сделал из убитого им мирового быка; Митра насадил на земле растения и стал богом земледелия. Он является помощником людей в их борьбе со злом и злыми духами; побеждая зло, человек очищается от греха и получает бессмертие. Когда придет назначенный срок. Митра вновь явится с неба на землю, сожжет ее, произведет суд над живыми и воскресшими мертвыми, праведным даст бессмертие, а грешников окончательно уничтожит. О первом явлении Митры на земле миф рассказывал, что Митра родился из камня; 9 Н. М. Никольский

242

изображения этого камня ставились в храмах Митры, и им приносились жертвы. Выросши в горах, Митра вышел на подвиги — одолел бога солнца, победил мирового быка, обуздал злого духа Аримана, поражавшего поля засухой и мучившего людей голодом и жаждой, вызвал стрелой источники живой воды из скал и напоил людей и землю. Под конец он устроил вместе с солнцем и своими ближайшими последователями мистический пир и вернулся на небо. В этих мифах переплетаются примитивные религиозные воззрения и верования оседлых земледельцев; эта путаница, однако, не только не мешала, но даже благоприятствовала распространению культа Митры, ибо всякий находил в идеологии митраизма то, что ему было нужно и что было по вкусу.

Практика культа Митры также отвечала настроениям эпохи и также была опасным конкурентом для христианства. Она была еще таинственнее и от этого еще заманчивее, чем христианская практика. Каждый вновь вступавший в общину митраитов подвергался очистительному омовению .вроде христианского крещения; затем постепенно митраит проходил семь степеней — «ворона», «сокрытого», «воина», «льва», «перса», «солнечного бегуна» и «отца»; каждой степени соответствовала своя священная одежда, которую митраиты надевали во время мистерий и которая должна была соответствовать названию степени, при этом не только степеням ворона и льва были присвоены маски и одежды, напоминающие этих животных, но также и одежды других степеней подражали определенным зверям и птицам. Тут, конечно, перед нами остаток древних тотемических культов; но митраиты придавали этому переодеванию мистическое значение. Мистерии совершались в храмах, которые устраивались наподобие пещер под землей или в натуральных пещерах; там делались каменные столы и скамьи. для священных трапез, на которых, как и у христиан, фигурировали хлеб и вино, смешанное с водой. Этим трапезам обыкновенно предшествовали кровавые жертвы и окропление жертвенной кровью под пение гимнов, прославлявших Митру и призывавших его явиться; под конец совершитель мистерии внезапно сдергивал покрывало с изображения Митры. Это означало, что бог явился к своим верным, и начиналась священная трапеза.

243

Мы видим тут очень много сходного с христианским культом; но существенная разница была в том, что у христиан кровавая жертва не совершалась, и в том, что у митраитов на мистерии женщины не допускались, это последнее различие было, впрочем, к выгоде христианства. Наконец, и социальная основа общин поклонников Митры также была сходна с христианской. Главным составным элементов общин были служащие и отслужившие свой срок солдаты, а также мелкие ремесленники и лавочники, но содержались общины за счет богатых покровителей. Землевладельцы охотно давали участки земли для постройки храмов, в городах для «пещерных» храмов часто предоставляли подвалы богатые купцы; те же богатые «патроны» строили за свой счет храмы и поддерживали общины своими пожертвованиями. Таким образом, солдатская масса при помощи культа Митры привязывалась к командующим слоям общества, становилась его слепым орудием.

В борьбе с культом Митры христианские руководители обратили сначала главное внимание на пропаганду в армии. Она шла успешно, в особенности среди солдат, набиравшихся заново на Востоке; в начале IV века во время очередной междоусобной войны между претендентами на престол армия одного из претендентов—Константина, набранная на Востоке, состояла более чем наполовину из христиан. Когда Константин разбил своих противников и стал императором, он издал в 313 году указ, узаконявший существование христианства, которое до тех пор только терпелось, и затем дал церкви ряд льгот, фактически поставивших христианство на положение господствующей религии.

Тут и началась решительная борьба церкви против всех иных культов, борьба за полное их уничтожение. И прежде всего огонь был направлен против культа Митры. «Отец церкви» Фирмик Матерн написал в 40-х годах IV века специальное сочинение «О заблуждениях светских (!) религий», адресованное преемникам Константина—Константу и Констанцию (первый правил на Западе, второй—на Востоке); в этом сочинении Фирмик обрушивается на все нехристианские культы и призывает императоров все их искоренить, но с особенной злобой и силой обрушивается на культ Митры.

244

Этот «бог из скалы» является-де особенно опасным измышлением диавола, придумавшего такое название, чтобы конкурировать с истинной силой веры и спасения—Христом, ибо именно Христос, по слову писания, был камнем, который отвергли строители, но который сделался краеугольным камнем мира. Фирмик прославляет решимость императоров покончить с этим диавольским изобретением и призывает их нанести ему окончательный удар: «еще немного, и диавол будет лежать окончательно поверженный в прах». Фирмик разумел тут указ 341 года, запретивший «суеверия» и «безумие жертвоприношений»; но в такой общей форме указ, конечно, не.мог оказать решительного действия, и поэтому христианские «отцы церкви» нажали на императоров. Те поддались, и в 346 году вышел новый указ, предписавший закрыть все нехристианские храмы, запретивший под страхом смертной казни жертвенный культ богам и пожертвования недвижимостей нехристианским религиозным организациям.

Но еще раньше борьба против культа Митры привела к установлению в Риме особого праздника — «рождества Христова». Когда после Никейского собора 325 года церковь получила официально признанную церковную организацию и установила свой твердый символ веры, римский епископ — «папа», как его тогда уже называли, начал борьбу со старыми, традиционными римскими культами и праздниками. Самыми шумными- и популярными празднествами в Риме были так называемые сатурналии, празднества в честь древнего земледельческого бога Сатурна, совершавшиеся 17—23 декабря и приурочивавшиеся к зимнему солнцевороту; они носили веселый карнавальный характер. К ним с III века присоединился главный праздник в честь бога Митры—день рождения «непобедимого солнца», торжественно справлявшийся 25 декабря при участии самого императора и всей римской общественной верхушки; таким образом, весь декабрьский праздничный цикл, и старый и новый, был связан с культом бога солнца.

Борьбу с этими культами церковь начала в 20-х годах IV века. Под давлением церковных кругов Константин запретил изображать на монетах бога солнца, а христианские проповедники одновременно начали пропаганду нового достоинства Христа как «солнца правды»,

245

ссылаясь на выражение библейского пророка Малахии «взойдет для вас солнце правды», разумевшее будто бы Христа. А затем в 336 году римский папа ввел новый праздник «рождества Христова», назначив его на 25 декабря, как и праздник рождения Митры, и приказал считать этот день днем церковного нового года. Для праздничного богослужения, которое по образцу праздника рождения Митры было назначено также на ночное время, были составлены особые гимны, в которых Христос назывался «солнцем правды»; в народной массе стали называть новый праздник «новым солнцем», и отцы церкви находили, что это недурное 1название. «Если солнце,—говорили они,—затмилось в момент смерти Христа, то в момент его рождения оно должно было сиять ярче, чем когда бы то ни было».

С уничтожением культа Митры и с запрещением сатурналий новый праздник легко привился на Западе, но не сразу привился он на Востоке. На Востоке, как мы видели, во-первых, уже был свой праздник рождества, правда соединенный с праздником крещения (богоявления), и, во-вторых, там не было культа Митры, с которым приходилось бороться в Риме. Поэтому на Востоке не приняли римского новшества, и понадобились особые обстоятельства, чтобы пробить там дорогу для праздника 25 декабря. Эти обстоятельства заключались в так называемом арианском споре, или арианской ереси, возникшей на Востоке после уже упоминавшегося Никейского собора 325 года. На этом соборе, как мы уже говорили, был сформулирован символ (исповедание) христианской веры; Христос по этому символу был объявлен единородным сыном бога-отца, рожденным от отца, а не сотворенным, но таким же богом, как и бог-отец. Это учение явно подражало обычному приёму греческих и восточных мифологов, которые объявляли всякого нового бога сыном какого-либо старого бога и составляли мифы о рождении нового бога от богини или женщины, зачавшей так или иначе от старого бога. Такой прием всегда себя оправдывал, так как подобные объяснения были понятны и доступны самой темной массе, приспособлялись к ее примитивным религиозным представлениям. Догмат о боге-сыне Христе, установленный Никейским собором, собственно, был выработан христианскими богословами еще во II—III веках в борьбе за завоева-

246

ние широких народных масс и на соборе 325 года получил только официальное оформление. Но в IV веке когда христианство стало господствующей религией среди философски образованной христианской верхушки главным образом среди городской буржуазии и буржуазной интеллигенции Греции и Малой Азии, появились противники этого догмата. Он казался этим кpyrам тем же многобожием, что и прежде, лишь слегка завуализированным; в их среде возникло также и новое учение о Христе, выразителем которого явился Арий, пресвитер из Александрии, прогнанный оттуда за еретическое учение о Христе и поселившийся в Малой Азии. Арий говорил, что бог только один и что бог не может быть каким-то составным существом из двух лиц или богов, а потому учение о рождении сына-Христа от отца неправильно. Христос, напротив, говорил Арий, сотворен богом, сотворен из ничего еще при творении мира и в свое время был послан с неба на землю для выполнения искупительной миссии; Христос не бог, но лишь высшее, совершеннейшее создание божие. Таким образом, Арий был сторонником чистого монотеизма; но понятно, что его учение не могло найти широкого круга последователей. Он не нашел сочувствия ни на Западе, где вследствие хронического осадного положения и всеобщего разорения городская культура, как мы видели, рухнула и царила черная реакция и где не было благоприятной почвы для богословских споров — ни в бедной крестьянской Палестине, ни в крестьянском Египте; напротив, в Греции, Малой Азии и отчасти в Сирии, где еще сохранились города, торговля и промышленность, арианство привилось, и при попытке запретить его императорская власть натолкнулась на вооруженное сопротивление. Поэтому императоры 30-х—50-х годов IV века прекратили открытую борьбу против ереси и пытались найти компромиссное решение, боясь отпадения от империи этих важных и наиболее богатых тогда областей. В 60—70-х годах, однако, реакция усилилась и на Востоке вследствие жестоких ударов, нанесенных Греции нашествием германцев (западных готов), а Сирии и Малой 1 Азии—участившимися и победоносными нападениями персов. В 70-х годах императоры почувствовали, что могут прибрать опять к рукам непокорные города, а вместе с тем подняла голову и никейская церковная

247

партия. Она стала усиленно пропагандировать никейское учение о Христе; в числе средств этой пропаганды не последнее место занял римский праздник рождества Христова 25 декабря. Праздник подчеркивал, что Христос родился, а не был сотворен и что родился он чудесным образом, от девы, зачавшей его от самого бога («духа святого»), и что, значит, был он по своей природе существом божественным. В 379 году один епископ—Григорий Назианзин—попробовал отпраздновать этот праздник в Константинополе; но особенно энергично стал этот праздник насаждаться на Востоке после Константинопольского собора 381 года, на котором был подтвержден никейский символ. Сейчас же след за собором в 382 году римское рождество было введено в Малой Азии; но главным поборником праздника рождества был после собора антиохийский епископ, знаменитый Иоанн Златоуст. В 386 году он ввел праздник рождества в Антиохии; предварительно перед праздником, 20 декабря, он произнес проповедь о значении нового праздника и назвал его «матерью всех праздников»; на недоуменные вопросы, почему в Сирии, рядом со «святой землей», надо следовать римскому расчету срока праздника 25 декабря. Златоуст, нисколько не смущаясь, ответил, что в Риме-де еще целы акты всемирной переписи, которую произвел якобы в год рождения Христа император Август и которая заставила Иосифа и Марию прийти в Вифлеем, а в актах, конечно, стоит и дата. Златоуст, конечно, знал, что в Риме никогда и не думали ссылаться на эти никогда не существовавшие акты и что срок 25 декабря римский епископ избрал совсем по другой причине, но ему важнее всего было задушить возражения и сомнения, а настоящей причины он, конечно, назвать не мог, ибо тогда провалил бы все дело. Под влиянием Златоуста римское рождество постепенно утвердилось в Сирии, Малой Азии, и Греции; но новый праздник долго не хотели принимать ни в Палестине, ни в Египте. В Палестине говорили: Христос у нас родился, почему в далеком Риме лучше знают о его рождении, чем здесь? Пропагандисты нового рождества пробовали отвечать, что в Рим-де бежали Петр и Павел, прогнанные из Палестины, но этот ответ мало помогал делу. Впервые стали праздновать рождество 25 декабря в Египте только около 430 года, а в Пале-

248

стане—только около 450 года; но прошло еще около ста лет, пока декабрьское рождество сделалось общепризнанным праздником восточной части империи. Оно окончательно укрепилось там только после того, как его соединили с прежним праздником богоявления 6 января в один двухнедельный рождественский период. В таком виде, двухнедельных «святок», рождество вместе с крещением перешло к русским славянам после принятия ими христианства в конце Х века и в этой форме просуществовало до последних дней Российской империи. Нашлась все жена Востоке одна христианская церковь, которая ни за что не захотела принять римского рождества — армянская церковь, которая упорно держалась и держится смешанного праздника рождества и богоявления 6 января.

Так, в III и IV веках были установлены главнейшие праздники христианской церкви: пасха воскресения, рождество Христово и крещение; прежний «день господень» был объявлен еженедельным праздником в память воскресения Христа и стал на Востоке называться воскресеньем, а на Западе за ним сохранили название «дня солнца»; император Констант объявил его и гражданским днем отдыха. Общая характерная черта главных христианских праздников, бросающаяся в глаза и отличающая их от еврейских праздников, заключается в том, что они чисто церковного происхождения. Ни один из них не был при своем зарождении связан с народнохозяйственным бытом, но все они были установлены церковной властью для усиления церкви, ради борьбы с другими культами и в конечном счете ради укрепления эксплуататорских стремлений церкви и ради поддержки командующей общественной верхушки. Учреждая описанные праздники, церковь стремилась связать их с главными моментами «священной истории», т. е. мифической истории Иисуса Христа, — с его рождением, крещением и воскресением. В таком же порядке и с теми же целями были затем в течение IV—VIII веков установлены и остальные главные праздники христианской церкви. Учение о «рожденном, а не сотворенном боге-сыне» побудило установить культ «богородицы» Марии, которая, по евангелиям, была матерью Иисуса. Богиня-мать была почти у всех конкурентов Христа: Кора была матерью Эона, о Душаре также был сложен

249

миф, что слово хаабу»—священный камень—только-де по созвучию толкуют в качестве камня, из которой) вышел Душар, а на самом деле это было якобы собственное имя девы, родившей Душара; Аттиса, по мифу, родила девственная богиня Нана; наконец, даже о Дионисе был сложен миф, что его родила и назвала Якхом богиня хлебных злаков Деметра (буквально «мать ячменя»). Христос тоже должен был получить богиню-мать; и вот в V веке создается культ богородицы; клириков и богословов, осмеливавшихся поднимать голос против этого культа, осуждали как злокозненных еретиков и лишали сана. В середине V века строятся храмы в честь «девы Марии» в Риме и особенно в восточной части империи; в этих храмах начинают выставлять для поклонения неожиданно «нашедшиеся» лоскуты одежд Марии и ставят ее живописные и скульптурные изображения. Появляются, конечно, и специальные богородичные праздники. На 25 марта, ровно за 9 месяцев до 25 декабря, был назначен праздник «благовещен и я», согласно евангельскому мифу, по которому к Марии был прислан с неба архангел Гавриил, чтобы возвестить ей о том, что в нее войдет святой дух и она зачнет и родит Христа. Был в V веке составлен в Сирии но вый миф, гласивший, что Мария в момент смерти была взята на небо и поселилась там вместе с Христом; этот миф приняли и в других областях империи и ввели особый праздник «успения» (15 августа). Потом, для полноты картины, добавили еще праздники рождения Марии (8 сентября) и введения ее во храм, где она якобы была воспитана (21 ноября); но эти праздники не приобрели такой популярности, как благовещение и успение. Одновременно шло развитие и установление праздников также в честь мифической истории Иисуса. В V веке было установлено, что праздничный пасхальный период должен продолжаться семь недель после пасхального воскресенья; в течение этого периода запрещается пост, и за богослужением поются пасхальные гимны; последний день периода, названный пятидесятницей, был объявлен праздником «троицы» и должен был укрепить догмат о троичности лиц 1божества. Кроме того, в V веке последнее воскресенье перед пас-хой было сделано праздником в память торжественного входа Иисуса в Иерусалим (вербное воскресенье), а на

250

сороковой день после пасхи был установлен праздник вознесения Христова. К празднику рождества прибавили праздник обрезания Иисуса—1 января, на восьмой день после рождения, как полагается, по иудейскому закону; на 2 февраля назначили праздник «сретения» (встречи) Иисуса в храме с Симеоном и Анной, на 6 августа—праздник преображения; так, все евангельские рассказы об Иисусе получили свои праздники. Позднее, в VI—VIII веках, были прибавлены еще праздники в честь Иоанна Крестителя (24 июня—рождения, 29 августа—казни, «усекновения главы»), апостолов («духов день»—сошествие духа на апостолов в понедельник. после троицына дня, Петра и Павла— 29 июня) и некоторых святых и пророков. Сроки всех этих новых праздников устанавливались чаще всего применительно к прежним сельским дохристианским праздникам, так как с V века начинается усиленное насаждение христианства в деревне, где до этого времени оно было распространено слабо. Запрещенные императорскими указами святилища и жертвенники прежних богов уничтожались, а на их месте строились христианские часовни и храмы; чтобы легче и вернее провести в деревню христианский культ, церковные руководители старались каждый прежний сельский праздник заменить христианским. Результаты, однако, получились не совсем те, каких ждала церковь. Став формально христианами и приняв по имени христианских богов, святых и христианские праздники, крестьяне фактически остались при прежней вере. Такое же явление мы наблюдаем и позднее всюду, где распространялось христианство: в средней и восточной Европе, среди германских и славянских -народов. Сложились своеобразные «двоеверные» праздники, к рассмотрению которых мы теперь и переходим.

V. Христианские праздники в крестьянском быту

Приспособление христианства к старой сельской религии сильнее всего выразилось в восточной части империи. В Италии, в Северной Африке, отчасти в Галлии самостоятельное крестьянское хозяйство исчезло еще за 150—

251

100 лет до начала нашей эры; а вслед за этим пришла там в упадок и земледельческая религия, так как именно в мелком крестьянском хозяйстве всегда имеют место земледельческая магия и земледельческие культы. Мелкий земледелец всегда ведет примитивное с технической стороны хозяйство, всегда зависит от капризов климата, не имеет запасов и потому всегда охвачен тревогой за урожай и за кусок хлеба на зиму; поэтому мелкий земледелец ищет помощи у «силы нездешней», от которой, как ему кажется, зависит и плодородие почвы, и дождь, и засуха, и все прочие моменты, важные для хлебороба.

Когда вконец разоренное войнами и конкуренцией дешевого сицилийского хлеба итальянское крестьянство распродало свои участки и ушло в качестве безземельных пролетариев в город, на месте множества прежних мелких зерновых хозяйств образовались, как мы уже говорили, латифундии, крупные промышленные сельские хозяйства, отчасти скотоводческие, отчасти плодовые (фрукты, виноградники и другие плодовые деревья), в которых применялся рабский труд. Там не было места для прежних сельских культов, и они отступили в Италии на второй план, а когда во II—III веках рабское хозяйство разложилось и появилось на его месте крепостное хозяйство, опять на зерновой основе, психология крепостного колона была иной, чем самостоятельного крестьянина, и он вслед за своим барином принимал христианство, не оглядываясь на прежние отчасти забытые, отчасти чуждые ему традиции древней итальянской сельской религии. Иначе дело обстояло в восточных провинциях начиная с Греции. Там латифундарное хозяйство не получило такого же широкого распространения, как в западной части империи, и всюду сохранилось в той или иной мере прежнее мелкое крестьянское хозяйство. При этом надо отметить, что в Малой Азии и отчасти в Сирии очень значительный процент крестьян был греческого происхождения, — это были потомки тех греческих солдат, которые завоевали в IV веке до н. э. для греческого капитала азиатские области и которые после окончания походов получили в завоеванных странах земельные наделы. Они принесли с собой греческую земледельческую технику, более высокую, чем малоазиатская и сирийская техника, и потому подчинили своему культурному влиянию туземное

252

крестьянство; вместе с этими греческими колонистами распространились в Малой Азии и Сирии также и греческие земледельческие культы, главным образом культ бога Диониса, который успешно конкурировал с прежними богами—Аттисом и Адонисом; можно сказать, что все эти три бога переплелись и смешались, но так, что на первый план выпирали черты Диониса. Легко прививались также греческие мелкие земледельческие духи и греческая земледельческая магия, также смешавшаяся с туземной магией.

Когда при содействии императорской власти христианство в IV веке двинулось из города на восточную деревню, оно столкнулось там с этой чрезвычайно стойкой и упрямой старой земледельческой религией. Христос, который, по словам христианских проповедников, страдал где-то в Иудее и был умерщвлен по причинам, чуждым земледельцу, который в мифе и в легенде ничем не был связан с земледельческим производством, не пришелся по вкусу деревне и не мог вытеснить Диониса и его зеленую и веселую свиту, не помогла и замена святилищ и -жертвенников Диониса христианскими храмами и часовнями, так как туда никто не ходил молиться. При таком положении дела руководителям христианской церкви ничего другого не оставалось, как только придумать какого-нибудь своего, нового бога, который мог бы конкурировать с Дионисом.

И вот в IV веке христианские попы стали пропагандировать в малоазиатской и сирийской деревне святого Георгия. О нем рассказывали, что это был солдат, родом из малоазиатской области Каппадокии, земледелец (слово «георгос» по-гречески значит земледелец), замученный якобы нечестивым императором Диоклетианом за нежелание отступить от христианской веры; после смерти он якобы вновь явился на землю и совершал разные чудеса, которые также якобы постоянно происходят и от его мощей. В честь этого Георгия стали строить храмы на месте прежних святилищ Диониса и назначили в честь его два праздника—весенний (23 апреля) и осенний (27 ноября), близкие по времени к весенним и осенним дионисиям; для большего успеха разрешили даже соблюдать на этих праздниках прежние магические обряды и приносить прежние жертвы. В таком виде культ Георгия распространился потом и в Греции, и

253

в Палестине, где его почитают теперь даже арабские крестьяне; Георгий стал в восточной части империи главным христианским земледельческим богом, затмившим собою Христа. Из культов главных христианских богов привился в восточной деревне лишь культ богородицы, которая заменила собою прежнюю богиню земли—«мать-землю»; церковным руководителям пришлось допустить, чтобы на благовещение и успение богородице приносили те жертвы, которые раньше приносили Кибеле, Деметре, Коре, Астарте и другим земледельческим богиням. Постепенно внедрились в греческую и восточную деревню и другие христианские праздники, назначавшиеся, как мы указывали, в сроки прежних праздников, но укрепились больше по имени; богослужение в праздничные дни носило в деревне формальный характер, а центр тяжести сохранялся за старыми обрядами.

Когда в V веке христианство стало распространяться среди германских племен, постепенно завоевывающих Римскую империю, оно также столкнулось с германскими "магическими и другими земледельческими обрядами и культами. Эта старая германская религия была значительно сильнее, чем крестьянская религия восточной части .империи, так как германские племена в V веке еще только выходили из родового быта и жили чисто потребительским, натуральным хозяйством. Конечно, и здесь повторилось то же самое явление, как и в восточной деревне, — христианство было принято по имени, а культ и верования по существу не изменились.

Из христианских праздников лучше всего привилось рождество; до сих пор во Франции, Англии, Германии, Скандинавии это едва ли не самый главный праздник, более важный, чем пасха. Это объясняется климатическими условиями: в среднеевропейских широтах около времени рождества имеет место так называемый зимний солнцеворот: дни начинают прибавляться, и «зима поворачивает на лето». А это для жителя среднеевропейской широты важное событие — начало нового года, с которым из глубокой древности связывались магические обряды и жертвоприношения, имевшие целью обеспечить хорошую весну, благоприятное лето и обильный урожай. На разнообразных рождественских народных обрядах, до сих пор еще местами, бытующих в французской, английской, немецкой и скандинавской деревне,

254

мы подробно останавливаться не будем, скажем только, что все они являются остатками древнего праздника зимнего солнцеворота и занимают более важное место, чем христианские обряды рождества.

Любопытно также, что и самое название праздника удержалось кое-где старое, дохристианское; так, во Франции рождество называется ноэль, древним названием, которым называли праздник зимнего солнцеворота, вероятно, кельты, жившие в теперешней Франции еще до прихода туда германцев, а в Германии рождество зовут просто «таинственной, священной ночью». Из обрядов немецкого рождества надо упомянуть обычай зажигать рождественскую елку, перешедший в XVIII веке вместе с другими заимствованиями с Запада в Россию, но распространившийся не в деревне, а в городе, среди дворянства и буржуазии. Этот обычай восходит к первобытному культу ели как магического дерева. Ель—вечно зеленая, поэтому ей придавалось свойство способствовать распусканию листьев, росту трав и цветов, приносить здоровье и счастье. Древние германцы сажали ель около колодцев и около домов, а на празднике зимнего солнцеворота украшали ветвями ели и других вечнозеленых деревьев дворы и внутренность домов, чтобы изгнать всякую нечисть и обеспечить на предстоящий год здоровье, благополучие и урожай. Но особенно важным считался другой обряд: срубали молодую ель, украшали ее, совершали кругом нее священную пляску с песнями, а затем торжественно ее сжигали; уголь и золу бережно собирали, так как им придавалась магическая сила,—их сыпали в амбары и закрома, чтобы предохранить запасы зерна от мышей, а часть сберегали до весны и весной перед началом работ сыпали на поля и огороды, чтобы обеспечить урожай. Обычай этот свято сохранился и впоследствии, после принятия христианства; его сохранению способствовало, конечно, то обстоятельство, что зола является хорошим удобрением, и на тех местах полей и огородов, куда попадала рождественская зола, всходы бывали гуще и выше, чем по соседству. Обычай сжигать елку в городах отпал; осталось только украшение елки, вместо сожжения елки стали зажигать на елке свечи; в этом виде рождественская елка и перешла в Россию.

255

Из других христианских праздников особенно укоренился праздник пятидесятницы (нем. пфингстен, вероятно, искалеченное греч. слово пентекосте — пятидесятница), с которым связались прежние весенние магические обряды, совершавшиеся после посева, чтобы обеспечить наилучший рост злаков и цветение плодовых деревьев; среди этих обрядов первое место занимало также магическое майское дерево. В сравнении с этими праздниками пасха в Западной Европе оказалась на второстепенном месте, но и с ней связались прежние весенние обряды. В Германии пасху тоже называют древним именем остерн, которым назывался дохристианский праздник богини весны Остары.

То же самое случилось с христианскими праздниками, когда христианство распространилось среди русских славян. Христианские боги, святые и ангелы заменили собою прежних земледельческих богов и духов, дав последним свои имена, но не свои функции; христианские праздники механически присоединились к прежним земледельческим праздникам. Эти последние приурочивались у русских славян к важнейшим моментам земледельческого года и составляли целый правильный цикл. Начинался цикл зимой, праздником зимнего солнцеворота, называвшимся у славян колядою; название это темное и до сих пор не разгаданное, быть может, этим именем называлось у славян божество солнца.

К этой-то коляде и присоединилось христианское рождество; но оно не вытеснило прежних обрядов, а попросту к этим прежним обрядам прибавилось церковное богослужение. Колядные обряды сохраняются в деревне до нашего времени; особенно прочно живут они в глухих белорусских деревнях. В то время как в других местах Союза уцелели лишь колядные песни и собирание певцами колядных подарков, в глухих деревнях Белоруссии все еще практикуются разные магические обряды, якобы обеспечивающие будущий урожай. Вечером под рождество зовут в хату мороз и угощают его кутьей, чтобы он не морозил по весне огородных посадок и полевых посевов; «ржу» и «бель», портящие колос, уговаривают ходить теперь, а не летом: летом «на моховом болоте перебивайте, а кали придете к нам у летку, железными метлами очи выцарапаем». Чтобы обеспечить хороший урожай, хозяин берет кутью, выходит на двор

256

и стучит в окно, приговаривая: «Сам бог стукае, с теплою, мокрою весною, с горячим небурливым летом, с сухою корыстною осенью», а хозяйка зовет его в ответ. «просимо же до хаты», за столом хозяйка и хозяин перекликаются, делая вид, что не видят друг друга, и приговаривают, чтобы также не видеть друг друга осенью за стогами и возами хлеба и грудами овощей Эти и другие подобные обряды имеют магический характер говоря, что стучит сам бог, хозяин изображает бога, как бы делается сам богом, мороз, ржа, бель должны послушать уговоров и не вредить весной и летом земледельцу. С тою же целью ходят в рождественскую ночь колядовщики с колядными песнями; теперь они часто переодеваются в тулупы навыворот, а раньше наряжались козлами и пели песни с припевом, «где коза ходит, там жито родит». Козел считался в дохристианскую эпоху духом жита (ржи), и с ним связывались особые обряды при жатве; на коляду козел призывался посредством обряда «хождения с козой» на помощь земледельцу. В колядных песнях, кроме того, содержались различные магические пожелания урожая хлеба, трав, приплода скота, теперь сильно стершиеся Сами колядовщики, которые теперь только стараются набрать побольше подарков, раньше были чародеями, умевшими совершать магические обряды; некоторые ученые даже думают, что слово колядовать есть другая форма слова колдовать.

Церковь пыталась бороться с этой обрядностью, но без успеха. Были составлены новые колядные песни, в которых в хату призываются Христос и апостолы; но эти песни не привились. Больше успеха имело введение кукольного театра, называемого в Белоруссии батлейками, в котором представлялись пьесы на сюжеты евангельских рассказов об обстоятельствах рождения Христа с антисемитскими выпадами против «жидов» Эти представления привились, но в деревне им не придавали никакого священного значения, а смотрели на них просто как на праздничное развлечение и вытеснить старую обрядность и колядовщиков батлейщики не могли

В конце зимы, на пороге февраля-марта, справлялся в дохристианскую эпоху праздник проводов зимы, сопровождавшийся торжественным сожжением чучела зи-

257

мы, призывами («гуканьем») весны и безудержным весельем с пьянством и хороводами. Этот праздник, не предусмотренный никакими христианскими святцами, уцелел в неприкосновенности, и главный его обычай — блинов и веселья—сохранился и в деревне, и в городе до самой революции. Церковь не только вынуждена была его терпеть, но, больше того, он стал свято соблюдаться и всем православным духовенством, и попами и монахами, которые всегда были большими любителями поесть и выпить; обычаи масленицы—так стали называть в христианскую эпоху этот праздник — строже всего соблюдались именно в среде духовенства Когда настает весна, справлялся праздник ее прихода или прилета. Как в древности, так и теперь весну видя г в одной из перелетных птиц, которые с марта начинают возвращаться с юга, чаще всего в жаворонке, ласточке, аисте Если одна из этих птиц совьет себе гнездо на крыше хаты, то этому дому весь год будет счастье Главные обряды праздника явления весны в христианскую эпоху были приурочены к празднику благовещения На благовещение девушки поют песни, призывающие весну прилететь с теплым летом, с коробами жита, с лукошками горошка; совершался еще недавно в Белоруссии даже драматический обряд приезда весны, заключавшийся в том, что парни выбирали красивую девушку, сажали ее на борону с привязанной сохой и возили ее по полю с песнями, призывавшими урожай И эти обряды почти не изменились с принятием христианства. Стали только весну представлять в виде богородицы — на благовещение-де она приезжает на сохе, останавливается в доме приглянувшегося ей селянина и там ночью родит сына-бога, приносящего урожай, таким образом, по воззрениям белорусских селян, рождество Христово должно быть не в декабре, а весною Праздником весны, приуроченным к благовещению, начинался в древности цикл великих дней, продолжавшийся не менее месяца, в этот период вновь оживала и начинала зеленеть озимь, распахивалась и засевалась ярь, появлялась трава на лугах и выгонялась скотина на пастбище Все главнейшие моменты этого периода были соединены с разными очистительными обрядами, при помощи которых старались прогнать злых дуков, и другими магическими и жертвенными обрядами, с помощью которых старались

258

привлечь добрых духов, особенно духов предков, «святых родителей», которые весной якобы просыпаются и выходят из могил.

После принятия христианства эти обряды долгое время продолжали существовать полностью и лишь с XVIII века стали тускнеть и стираться. Они были приурочены к различным весенним праздничным дням христианского календаря.

Очистительные обряды были приурочены к вербному воскресенью — вербичу у белорусов, когда хозяин хаты вербой выгоняет из дома и со двора в лес всякую болезнь, и к страстному «чистому» четвергу, когда совершается генеральная чистка хат и дворов и все злые духи в виде клопов и тараканов выгоняются вон. Обряды призывания добрых духов, обеспечивающих урожай, называвшиеся в древности в о лечебным и, т. е. волшебными, обрядами, были приурочены к первому дню пасхи, который доселе у белорусов называется в е ликднем; их совершали также специалисты-чародеи, так называемые волочебники, которые одевались земледельческими богами и духами и ходили от хаты к хате с песнями, в которых описывалось прибытие этих богов и духов и их работа на поле и на лугах в помощь земледельцу. Под влиянием христианства эти прежние боги и духи получили наименования христианских святых: богиня — мать жита стала богородицей, бог жита и других злаков стал святым -Миколой («на поле Микола первый бог»), бог травы и покровитель скота стал Егорьем (Юрьем), бог созревания злаков стал Петром, бог жатвы стал Ильей. Микола был избран потому, что он на иконах изображается стариком с длинной седой бородой: «Микола—старая особа», а бог жита—«жыцень» считался богом-предком и представлялся в виде старика; Юрия, Петра и Илью выбрали по календарным мотивам — к весеннему Юрьеву дню (23 апреля) приурочили выгон скота ча пастбище со всеми магическими обрядами, Петров день — 29 июня, когда хлеб начинает наливаться, Ильин день — 20 июля, когда подходит время к жатве. Поминки, т. е. жертвы умершим, приурочили в одних местах к пасхальному четвергу, а в других — к Фоминой неделе (радуница), а заключительный праздник богу хлеба, справлявшийся после окончания ярового посева и сопровождавшийся обильными жертвами,

259

приурочили к весеннему Миколину дню—9 мая (белорусская миколыцина).

От волшебного обряда, который совершался в Белоруссии и в Московщине почти полностью еще в XVI и XVII веках, в настоящее время уцелели в Белоруссии лишь хождение волочебников с волочебными песнями, сильно искаженными, и с поздравлениями для сбора праздничных подарков, а в других местах Союза этот обряд совсем исчез. За весенними праздниками шли летние праздники. Главным из них была русальная неделя, или «колосяницы», справлявшийся в то время, когда рожь начинает колоситься; тут песнями призывали русалок (духов умерших) прийти в зеленое жито и помочь ему колоситься и совершали «русальный обряд»—наряжали русалками девочек-подростков и ставили их с песнями в зеленя; приносили также жертвы березке, которая раньше всех приносит свои плоды (сережки), и украшали березовыми ветвями дворы и хаты, чтобы обеспечить урожай плодов, здоровье и благоденствие. Все эти обряды хорошо сохранились и были приурочены к троицыну дню и к следующей за этим днем неделе; но в песнях и обрядах, конечно, никакого помина о троице введено не было. Когда рожь начинает созревать, справлялся праздник Купалы, который, по словам летописи, был «богом созревших плодов земных». Его в деревне приурочили к дню Иоанна Крестителя (24 июня) и переименовали прежнего бога в Ивана Купалу; праздник и в христианскую эпоху справлялся ночью, со всеми старыми обрядами — кострами, купаниями в речке, с собиранием «зельев» и трав, с гульбой молодежи, причем считались дозволенными в эту ночь свободные половые отношения. Церковь, несмотря на все свои обличения, ничего не могла поделать с этим праздником, и главные его обряды уцелели в русской деревне до революции. Главные моменты уборки хлеба—жатвы и молотьбы— были со всеми обрядами приурочены к Ильину дню (20 июля) и затем к августовским праздникам, с которыми было связано также начало уборки овощей и садовых плодов; тут, особенно в Белоруссии, сохранились опять-таки все прежние магические обряды—обряд зажинок и обряд дожинок с торжественным перенесением в хату первого и последнего снопов, обряд «завивания бороды» козлообразному духу жита из последних

260

недожатых колосьев, песни, зовущие бога урожая поселиться на зиму у хозяина и кормить его пышным хлебом. Этот цикл подобно весеннему также растягивается почти на месяц: начинаясь 20 июля, он продолжается в августе праздниками 1 августа — «первый спас», 6 августа—преображение или «второй спас», 15 августа— успение, 16 августа — «третий спас». Этот праздничный цикл по времени года можно сравнить с израильским суккот, но по смыслу еврейскому суккот соответствует белорусский праздник «богач а», приуроченный к рождеству богородицы (8 сентября), и русский праздник окончания земледельческого года—покров (1 октября), и на этих праздниках в деревне церковные службы имеют второстепенное значение, а главную роль играют различные старинные магические обряды: призывание духов и поминовение умерших. Характерно, что, применяясь к земледельческому быту, христианская церковь установила празднование нового года осенью — 1 сентября, приблизительно в то же время, как было в древ нем Израиле, однако этот праздник не вошел в русский народный обиход, так как на целый месяц отстал от действительного конца земледельческого года.

Мы ограничиваемся этим сжатым очерком происхождения христианского культа и христианских праздников; чтобы рассказать о них подробнее, нужно было бы на писать целую книгу. В заключение мы хотим еще раз обратить внимание на то, что между еврейскими и христианскими праздниками нет такой тесной связи, какую можно было бы ожидать, так как христианство получило свое окончательное оформление уже тогда, когда оно совершенно отделилось от иудейской почвы и когда оно вынуждено было черпать обрядовый и догматический материал из других конкурировавших с ним религий

Но аналогий можно привести немало, и они как нельзя лучше показывают, что религия, как и всякое другое явление человеческой жизни, подчинена действию непреложных законов общественного развития. В связи с одинаковыми хозяйственными и общественными условиями в самых разнообразных странах и у самых разнообразных народов образуются в области религии одинаковые явления, схожие по своему внутреннему содержанию, какие бы ярлычки на них ни наклеивали официальные руководители религии.

• Стецкевич М.С. - Свобода совести: Учеб. пособие
• Кондаков Н.П. - Иконография Иисуса Христа
• Коллектив авторов - Жречество и шаманизм в скифскую эпоху
• Сказкин С.Д. - Настольная книга атеиста